— Почему не тот? В случае увольнения мне полагается… Но вежливая дама уже покинула кабинет. Голиков заблокировал доступ ко всем компьютерам, кроме своего, и углубился в работу, словно меня здесь не было. Я почувствовал бессилие: я лишний, меня выбрасывают. И тут же во мне вскипела злость. Ах, так! Мне терять нечего, скоро я сдохну, поэтому могу делать, что захочу. Например, набить морду боссу. Я написал на листке сумму своей зарплаты за три месяца, стремглав поднялся на этаж и ворвался в кабинет Радкевича. — По договору мне положена трехмесячная компенсация. — Я припечатал листок к столу и подвинул к директору. Тот ответил тихо с кривой улыбкой и нескрываемой издевкой: — Засунь в задницу этот договор. Я выбросил кулак вперед через стол, но Радкевич ловко загородился настольной лампой. Удар пришелся по плафону. Стекло лопнуло, поранив мне руку. Увидев капли крови на костяшках пальцев, я сник. Собственная кровь напомнила мне о неизлечимом вирусе, пожирающем меня изнутри. — Пошел вон, урод! — крикнул банкир. — Я позабочусь, чтобы тебя ни в один банк не взяли. Считай, что получил черную метку! Упоминание о метке меня добило. ВИЧ — это метка, которой общество клеймит изгоев. Я попятился. На глаза попалась фотография тройки лошадей, на примере которой хозяин кабинета демонстрировал полезные для управления шоры. Я сорвал рамку, хотел шмякнуть ею об пол, но в последний момент пожалел выразительные лошадиные морды. Я так и вышел с красивым постером в руках. В свой кабинет возвращаться не стал, сразу спустился вниз. У выхода из банка дорогу мне перегородил охранник. Он должен был убедиться, что уволенный сотрудник не прихватил с собой ничего ценного и конфиденциального. В моих руках был только постер. — Нельзя, — покачал головой охранник. — Ну конечно, я вырвался из упряжки, а ты бей копытом, получишь лишнюю порцию овса. — Я всучил ему постер и покинул здание. Сконфуженный охранник забыл потребовать сдать пропуск. 5 «Беда не приходит одна», — вспомнил я неутешительную поговорку. Подразумевалось, что беды приходят парами, но мой случай особый — считай, пока не собьешься. Трагедия с дочкой, собственная болезнь, увольнение, и вот еще одна неприятность — старый «пежо» упорно не хотел заводиться. Конечно, это ерунда по сравнению с остальным, но разве мало мне других несчастий. Хоть в мелочах пожалей меня, боже! Однако всевышний меня не услышал. Покрутив стартер до полного разряда аккумулятора, я бросил машину и пошел к метро. Размеренная ходьба хорошо сочеталась с лечебной процедурой: вдох-выдох, раз-два, вдох-выдох… — только так я смог успокоить расшатанные нервы. Я никуда не спешил, прошел пешком нескольких станций, где-то посидел, отдышался и домой добрался поздно. У порога нашего таунхауза рядом с «вольво» жены стоял полицейский «форд». «Сашка прикатил», — догадался я. Мой сводный брат Александр Громов был капитаном полиции и предпочитал пользоваться служебным автомобилем. Сначала наша мама была замужем за учителем физики Серовым, — так родился я, потом за участковым милиционером Громовым, — и появился Сашка. Насколько разными были наши отцы, настолько непохожими получились и мы с Сашкой. Я был старшим, меня считали тихим правильным умником. Мама гордилась моими успехами в школе и ставила в пример брату. Сашка был на три года младше меня, успехов в учебе не проявлял, но отличался деятельной самоуверенностью. — О, явился! Ты где застрял? И на звонки не отвечаешь, — с порога упрекнул меня брат. — Мы тут переживаем. Александр, его жена Наталья и моя Катя расположились за столом на кухне. Женщины выглядели бледными и подавленными, Громов, как обычно, вел себя шумно и активно жестикулировал. Его всегда было много, он заполнял собой любое пространство, особенно, когда выпьет. Сегодня планировалось отметить наше новоселье, но жизнь спутала планы, встреча получилась по грустному поводу. — Машина сломалась, — сообщил я в свое оправдание. — Садись, — хлопнул ладонью по столу рядом с собой Громов и разлил в рюмки водку. Он постучал себя кулаком в грудь. — У меня на душе, брат, полный мрак, представляю, что у тебя. Выпей, полегчает. Он выпил залпом, краем глаза заметил, как пригубила рюмку Наталья, и, отправляя в рот квашенную капусту, пригрозил влажным пальцем в сторону беременной Кати: — Тебе нельзя, не вздумай. Я медленно опустошил рюмку, но не почувствовал ни вкуса, ни облегчения. Грудь сжимало, словно тисками, есть не хотелось, пить тоже. — Ты что-нибудь узнал? — спросил я брата, когда тот прожевал и потянулся за бутылкой. — Работаем. Опросы-допросы, все, как положено. — И что? — мне начинали надоедать его отговорки. — Пока безрадостно, как всегда в таких гадюшниках. Хотя клуб «Гонконг» пафосный, дорогой, но они же как — внутри запись не ведут, чтобы не тревожить посетителей. Камера есть только на входе. Ну и охрана ни хрена не следит, кто чего пьет или нюхает. Если будут придираться, посетители к конкурентам свалят. — Бар проверили? — Паленого алкоголя нет, тогда бы многие отравились. Там все проще и жестче. — Громов выпил и поморщился больше от досады чем от горечи водки. — Рассказывай, — потребовал я. Сашка наклонился ко мне, стараясь говорить тихо, но его шепот получался театральным, и был слышен каждому на кухне. — Мы нашли под диванчиком, где Юлька сидела, бутылек из-под уксусной эссенции. На склянке отпечатков нет. Если бы она сама решила, ну… это самое, то не стала бы отпечатки стирать. — Да не могла она, — возмутился я. — Кто притащил кислоту? — В том то и дело, что эссенцию можно купить свободно в продуктовом магазине. А народу в клубе вертелось много. Ты бывал в таких местах? — Мне незачем, я вышел из этого возраста. — Там полумрак, музыка гремит, огни мигают, толпа снует туда-сюда, многие под кайфом. Начнешь опрашивать — никто ничего не видел, ничего не знает. Как Юля там оказалось? — Понимаешь… — я замялся. Катя заплакала навзрыд, Наталья поспешила увести ее. Громов скривился, сделал неопределенный жест руками: мол, женские нервы не в моей власти. Он посмотрел на опустевшую бутылку водки, спустил ее на пол, достал их холодильника новую. Когда возвращался, задел пустую бутылку, и та с грохотом укатилась под стол. Мы не стали ее поднимать — катись оно все! — А Юлька что говорит? — деловито спросил Громов, открывая бутылку. — Она не может говорить. У нее трубки в горле, — едва сдерживая раздражение, ответил я. — Мрак, — спокойно согласился Громов. Он выпил, сжал кулак и потряс им, грозя в пространство: — Мы найдем гада и посадим! Ты главное держись, и Катя чтобы без глупостей… Ну, ты соображаешь. После очередной рюмки, бряцанья вилкой по тарелке с остатками ужина и громкого чавканья капитан полиции решил сменить тягостную тему. Он положил руку мне на плечо, типа, по-братски. — У тебя опять «пежо» сыпется? Замени эту рухлядь. Купи хорошую тачку. Я усмехнулся и стал монотонно перечислять: — Новую безопасную машину я купил жене. В кредит. Ей она нужнее. За этот дом нам двадцать лет предстоит выплачивать. Его еще надо обставить, наверху вообще без отделки, малыш скоро родится — это новые расходы. — Затем во мне что-то надорвалось, я сбросил чужую руку с плеча. — Да не в этом дело! Юле плохо, ей советуют операции за границей. Это огромные деньги, а ты говоришь про новую машину. — Мрак, — вставил любимое словечко Громов. — Но у тебя же отличная работа и полжизни впереди. Ты начальник отдела. Начальник! А я всего лишь капитан, в мои-то годы. Вот если бы я был начальником отдела… — Да уж, я начальник. Я хотел признаться, что меня поперли с работы, но в последний момент сдержался. Братец проболтается жене, та — Кате. Это будет дополнительным ударом по беременной женщине, а она и так вся на нервах. — У нас, знаешь, как должности получают? — стал пьяно объяснять Сашка. — Или по блату, или отличиться надо. Ну там, громкое дело раскрыть, бандита какого-нибудь поймать, чтобы в прессе отметили. — Ну так поймай! — потребовал я, имея в виду покушение на дочь. — Я работаю, — охотно кивнул Громов. — У нас в округе появились преступники, грабящие банкоматы. Представляешь, что придумали: отключают камеры. Как — неизвестно. Видимых повреждений нет, провода целы, камера не заклеена. Если такое дело раскрыть, можно в управление «К» перейти. Это по киберпреступности, там оклады выше. — Я тебе про Юлю толкую, — в сердцах возмутился я. — Такая же проблема. И там, и там нет видеозаписи. Как без этого работать? — Мозгами, кулаками, силой, — я злился уже не только на полицию, на весь белый свет. — Кстати про силу. Один раз они увезли тяжелый банкомат, другой раз вскрыли ломом. — Ты опять про грабителей. Зачем вскрывать, достаточно… — Я сунул руку в карман, нащупал сервисную карту, случайно взятую с работы, и выругался. — Придурки. — Если бы, — не согласился Сашка. — Они каждый раз придумывают что-то новое. Чтобы таких ухарей взять, надо действовать по горячим следам. Кстати, ты же знаток банкоматов, всех этих электронных штучек, заморочек. Скажи, как им удается… Вызов по мобильному прервал болтовню Громова. Он приложил трубку к уху и, по мере того, как слушал, его плечи расправлялись, а глаза расширялись, искря юношеским азартом. Я с детства знал, что означает этот блеск: вперед, напролом, без раздумий. — Выезжаю! — рявкнул братец в трубку, вскакивая с места. — Что случилось? — встревожился я. — Поджог банкомата, опять камеру отключили. Громов тяжелым шагом направился к выходу, накинул куртку, доставая ключи от машины. Я попытался удержать его: — Тебе нельзя за руль, ты же пьян.