Коллежский советник посмотрел, что хотел. Помолился на Всеблаженнейшую (Делекторский равнодушно стоял рядом, не крестясь) и отправился в Академическую слободу. Дом купца Шевлягина находился на углу Муратовской улицы и Кирпично-Заводской Односторонки. Квартира, которую два года назад снимал Чайкин, была на первом этаже, окнами во двор. Лыков погулял вокруг, заглянул в калитку. В квартире жили другие люди, и сыщик не решился их беспокоить. Да и что интересного он мог увидеть внутри? Полиция тут землю рыла. Все тайники клюквенника давно обнаружены. Поэтому питерец покрутился рядом для порядка и вернулся в номера. У дверей «Казанского подворья» он простился с Делекторским, велев тому явиться завтра к девяти утра. Однако уже через час в дверь к Лыкову постучали, и в номер ворвался надзиратель. – Беда, Алексей Николаевич! Шиллинг сбежал! – Как? Когда? – Пару часов назад прямо из арестного дома. – Я же велел этому с двойной фамилией глаз с него не спускать! – Наряд арестантов отправился чистить выгребные ямы. Шиллинг поменялся с одним из сидельцев и вышел за ворота. А там дал стречка. – И охрана не заметила подмены? – Охране никто не сказал, что Шиллинга нельзя посылать на работы. Смотритель говорит, что забыл. – Ах он… Быть дураку теперь вечно не имеющим чина. Побежали туда! Доленга-Грабовский не решился показаться на глаза столичному полковнику. Он якобы искал беглеца по городу. По крайней мере, так доложил Лыкову помощник смотрителя. Сыщик плюнул и занялся делом. Он приказал собрать всех арестантов в коридоре. По одному их заводили в надзирательскую, где Алексей Николаевич вел беседу. Он задавал одни и те же вопросы. Кто приходил к Шиллингу? Есть ли у него любовница или приятели на воле? С кем вор особо дружил? К удивлению Лыкова, ему честно пытались помочь. Из сорока трех арестантов ни один не юлил и не отнекивался. Немец Васька – так звали здесь Шиллинга – ни у кого не вызывал симпатии. То ли оттого, что лютеранин, то ли из-за немецкой крови, а скорее из-за скверного характера. И беглеца охотно сдавали с потрохами. В первую очередь все в один голос назвали Василия сообщником Чайкина. То, что он лазил два года назад в Богородицкий монастырь, как оказалось, было секретом лишь для полиции. Сыщик не удивился: тюрьма всегда все знает, да не рассказывает. – Черт нерусский, на какую святыню позарился! – кричали самые горластые. – Что же ты раньше молчал? – сердито спрашивал у них отставной зауряд-прапорщик. – А чаво? Нас не касается. А если тебя не касается – помалкивай; арестантский закон. Алексей Николаевич крикунов не слушал и сразу выгонял в другую дверь. Допрос был устроен так, что те, кого уже вызывали, не могли общаться с остальными. И наконец на пятнадцатом или шестнадцатом собеседнике Лыкову повезло. Крючник с волжских пристаней, попавший сюда за пьяную драку, сказал: – Был разговор про бабу. Васька назвал ее. Хвастал, что ждет она его. Отначусь[20], мол, и сразу туда, картоху со шкварками жрать. До жратвы он охоч. – Назвал по имени или фамилии? – Не. Чудно как-то. Дайте вспомнить. Крючник почесал грязный лоб и радостно воскликнул: – Во! Ай да голова у меня, чисто правящий сенат! – Ну, не томи, – приказал сыщик. – Афтаклава, во как. – Может, Клава? Клавдия то есть? – Не. Афтаклава, точно. Больше никто ничего стоящего не припомнил, и Лыков вернул арестантов в камеры. Вдвоем с Никитой Никитичем они взяли извозчика и поехали в полицейское управление. Лыков сказал задумчиво: – Что за Автоклава такая? Кого могут так называть? – И вдруг хлопнул себя по лбу: – Ой! У меня голова тоже как сенат. – Что случилось, Алексей Николаевич? – всполошился казанец. – Мысль пришла. Моего помощника в Москве ранило во время восстания. Несильно, так, царапина. Но мы боялись заражения крови и пришли в больницу. Нас подняли на смех и выгнали. И то сказать: кругом тяжелые лежат, и драгуны, и семеновцы вперемешку с дружинниками, а тут мы с царапиной. И вот там, в Лефортовском госпитале, я увидел табличку на двери: «Автоклавная». Как недоучившийся врач, скажите мне: что имеется в виду? Никита Никитич смутился: – Автоклавная? Да я уж все позабыл на этой войне… – Едем в библиотеку университета, глянем в энциклопедическом словаре. Библиотека оказалась пуста. Студенты только начали учиться и еще не сильно баловали ее своим вниманием. Старое здание, возведенное при Лобачевском, выглядело необычно: железные двери и ставни, чугунные полы, какие-то отсеки. Лыков попросил седовласого смотрителя дать ему том Брокгауза и Ефрона на букву «А». Смотритель сварливо ответил: – Какое слово вам нужно, господин предержащий? На букву «А» три первых тома и еще часть четвертого. – Как вы догадались, что я из предержащих? – добродушно улыбнулся коллежский советник. – Старый народоволец видит таких за версту, – гордо ответил библиотекарь. – Со мной вы малость обмишурились. Я уголовный сыщик и не собираюсь этого стыдиться. Или вы из тех, кто считает: чем хуже, тем лучше? И пусть убийцы гуляют? – Нет, так я не считаю. Однако… – Нас интересует слово «автоклав», – не дал ему долго рассуждать Лыков. – Вот. Первый том. Алексей Николаевич прямо при нем раскрыл книгу и прочитал вслух, адресуясь к околоточному: – Автоклав – толстостенный, герметически запирающийся (непроницаемый для паров и газов) сосуд, предназначенный для нагревания различных веществ под давлением и при температуре выше точки кипения находящейся совместно с веществом жидкости. Что-то не то… Ну-ка, а дальше? Используется в поваренном искусстве, в технике при выварке клея из костей, при получении стеариновой кислоты, в особенности для приготовления древесной массы или целлюлозы при фабрикации бумаги. Ну и при чем тут больница? – Для выварки клея из костей? – переспросил надзиратель. – И стеариновой кислоты? Возможно, баба служит на заводе Крестовниковых. И там стоит ее автоклав. Стеариново-мыловаренный завод братьев Крестовниковых был самым большим в Казани. Его высокие, вечно дымящие трубы на левом берегу Кабана видны были из любой точки города. Две тысячи рабочих выдавали в год продукции на шесть миллионов рублей! – Баба на заводе? Маловероятно, – возразил Алексей Николаевич. – Тут написано, что в автоклаве могут происходить опасные для жизни взрывы. Кто доверит такой аппарат женщине? Старый народоволец с интересом слушал их разговор. Сыщик заметил это и втянул его в беседу: – Скажите, может, вы знаете, как используют автоклав в больнице? – Конечно, знаю, – ответил тот с усмешкой. – Стерилизуют в нем хирургические инструменты. – Вот! Подходящая работа для женщины! – радостно воскликнул питерец. – И если такой женщине имя Клавдия, то шутя ее вполне могут звать Автоклавой. Лыков поблагодарил библиотекаря за подсказку. Хотел уже уйти, но не удержался и спросил: – Поясните, пожалуйста, почему у вас такое необычное здание? Никогда подобного не видел. Чугунные полы, как в храме, и железные ставни, как в банке. Служитель воспрянул: – Так было задумано Николаем Ивановичем Лобачевским. У нас ведь и тогда уже была огромная и очень ценная библиотека. Вот чтобы уберечь ее от пожара, а они в Казани, к сожалению, часты, и выстроили наш корпус. По всем правилам науки тридцатых годов прошлого века. Чугунные полы, правда, появились лишь десять лет назад. Но само здание изначально было выстроено из несгораемых материалов. А в случае угрозы оно герметично закрывается изнутри. – И что, помогло? Хоть один пожар библиотека выдержала? – А как же! В тысяча восемьсот сорок втором году выжгло полгорода. В университете сгорели астрономическая и магнитная обсерватории, некоторые другие корпуса. А библиотека уцелела. Служители закрыли двери, заперли изнутри железные ставни. И отстояли великую ценность. Даже помогли другим: библиотека, как скала, возвышалась в огне и заслонила собой главный корпус. – Дедушка перевел дух и добавил, обведя рукой вокруг себя: – Мы все уйдем, а бесценные сокровища науки, накопленные нашими предшественниками, останутся. В том числе благодаря чугунным полам, хе-хе. Лыков дружески простился со старым народником. Тот оказался вполне симпатичным человеком, хотя и недолюбливал полицию. Сыщик потащил подчиненного на улицу. Он был возбужден – есть след! – Заметили, Никита Никитич, как хорошо, что вы в партикулярном? Мы, сыщики… – Уже слышал, – оборвал питерца казанец. – Только когда начальство зовет вас мылить шею. Но почему вы решили, что из меня выйдет сыщик? – Кое-какие задатки для этой службы у вас есть. Например, храбрость. Но одной ее мало. Например, вы давеча зарубили шашкой двух бандитов. Мы, сыщики, предпочитаем арестовывать, а не убивать. Если всех казнить, как искать сообщников? Мертвые не говорят. Это как на войне: взять «языка» и зарезать его. Неправильно же. – Там были негодяи, они людей убивали, – возразил Делекторский, гоняя желваки по лицу. – Такие всегда были и будут среди нас, прямоходящих. Намерены всех их истребить? Утопия. – Да ну вас! – чуть не крикнул околоточный. Он явно не считал Лыкова начальством. – Не нукайте, а несите службу, – строго оборвал коллежский советник. – Пока вас ко мне приставили, извольте подчиняться. А потом разойдемся, я лишней минуты не намерен вам навязываться. Казанец зло сжал зубы, постоял, глядя в сторону, потом спросил отрывисто: – Куда теперь?.. – И добавил через силу: – Ваше высокоблагородие. Лыков прыснул, Делекторский через секунду присоединился к нему. Мужчины отсмеялись и протянули друг другу руки: – Мир.