Фремонт вздохнул, и принялся отчитываться. И за «несчастный случай», и за «провокацию», и за поездку. Что привело его в заговор? Бедность. Не самый высокий титул. Не самое богатое поместье. Можно бы честно трудиться, и лет через двадцать, может, тридцать, его дети получат свой шанс. Можно выгодно жениться, но придется всю жизнь расплачиваться. А можно один раз рискнуть и поставить все на карту. И тогда, если все получится… Эдвин рискнул. И собирался идти с герцогом до конца, хорошего или… нет, до плохого герцог пусть идет один. А у барона уже и пути отхода заготовлены, так-то. Он умный, он хитрый, он сквозь любые жернова проскользнет… Герцог внимательно выслушал и подвел итог: – Во всем виновата графиня Иртон, так, что ли? И что тут скажешь? Да, виновата! Эта стерва, шильда, зараза… да лучше б она и впрямь была шильдой! Тогда б соблазнение легче прошло! А она! Она!!! – Сложно сказать, ваша светлость. Но если б не она… – То что? Альдонай бы тебе поспособствовал лично? Это просто баба! – Ей-ей. Мужа она против меня настроила, да и все остальное… Эдвин вспомнил унизительный случай, в результате которого стал посмешищем, и едва зубами не заскрежетал. Обидно было до сих пор. А предъявлять претензии и некому. Он не догадывался, что легко отделался. Одного такого оставили лежать покусанным, а он жив, здоров и на своих ногах ушел, разве что более ароматным стал. Везение… неоцененное. – Я посмотрю на нее, – решил герцог. – что с оружием? – Все доставлено, ваша светлость. – Наемники? – Тоже. И мне удалось хотя бы на воротах создать впечатление, что мы приехали вместе. Герцог небрежно махнул рукой. – Толку-то с того. Вот, если бы тебя ко двору представили с подачи Джерисона Иртона, или еще что в этом духе… а стражники – пфффф! Да кто там к ним прислушается? За день через ворота столько народа проезжает… Это было справедливо. Эдвин потупился. – Я подвел вас, ваша светлость. – И прекрасно это понимаешь, – его светлость несколько минут тянул паузу, но потом смягчился. На стол улеглось несколько кошелей. Эдвин расслабился. Карать «монетой» его светлость умел. И любил. «По заднице – оно хуже доходит, заживет и забудется, а вот по кошельку всяк запомнит.» В отношении Эдвина это было абсолютно точно. – Тут и твое, и твоим людям. Расплатишься – и ждите сигнала. Думаю, через пять-шесть дней мы начнем. Эдвин оскалился в хищной улыбке. – Я не подведу вас, господин. – Надеюсь. Помни, что второго шанса оправдаться у тебя не будет. Эдвин поклонился. Потом собрал со стола кошельки. Он отлично понял, что ему сказали. И что оставили за сценой. И заменили бы, и пришибли по-тихому, но сейчас уже поздно. Остался последний прыжок, и слишком многое поставлено на карту, чтобы размениваться еще и на барона. Слишком многое… Если он хорошо покажет себя во время переворота, ему спишут все промахи. Плохо? Припомнят и старое, и новое. И кстати говоря… вот во время переворота он и доберется до Лилиан Иртон. Эта стерва задолжала ему ночь любви – и отдаст ее с процентами. Обязательно отдаст. Эдвин не привык к отказам. Правда, если бы он знал, какую именно ночь любви мечтала ему устроить Лилиан Иртон, барон бы серьезно задумался. А нужны ли ему те проценты? А то ведь вместо комаров могут и шершней принести. Или гадюку вместо ужа. Эдвин подозревал, что не просто так в его палатке тот уж появился, но доказательств нет… Любовь… зачем ты мучаешь меня? *** Оставшись один, герцог Альсин потянулся, а потом решил отправиться спать. Дни предстояли весьма напряженные, надо бы впрок выспаться, есть подозрение, что потом долго отдыхать не придется. Но помешал слуга, который робко поскребся в комнату. – Господин… – Что надо? – рыкнул Робер. Мужчина побледнел так, что едва со стенкой не слился. Побеленной. – Г-господ-дин, т-там, г-госпожа… – Что она сделала? – чуточку спокойнее поинтересовался Робер. – Она пошла к мальчику. И там скандал… – Мальдонаю ей в …! – злобно выругался Робер, и поднялся из-за стола. Слуга поступил совершенно правильно, так что был отпущен снисходительным кивком. – Молодец, правильно меня позвал. Свободен… Лакей исчез, как и не было. Робер скрипнул зубами, и пошел в другое крыло. Альбита, с-сука такая, что тебе спокойно не сидится? Что ж у тебя свербит-то в одном месте? Альбиты у себя в комнате не оказалось. Она была у мальчика. И – недовольна. Раздраженный высокий голос Робер услышал издалека. – Что это такое? Какая еще мама?! Ты, дрянь… И звук пощечины. Пришлось вмешаться. – Алли? Картина была не из лучших. Мэри держится за алую щеку, и не стоит гадать, чья рука по ней прошлась, а мальчишка съежился в углу и смотрит чистым волчонком… ох, зря Алли это затеяла, зря! На скрип двери ее величество обернулась, и сверкнула глазами. – Ты представляешь, Роб, эта негодяйка внушала моему сыну, что она – его мать! Мерзавка! Робер только головой покачал. – Это плохо, дорогая. Но я думаю, Мэри приложит все усилия, чтобы объяснить мальчику существующее положение. Так ведь? Жесткий взгляд остановился на Мэри с красным пятном на щеке, на кинувшемуся к ней мальчишке… а ведь сын. Что-то ворохнулось внутри? Ничего. Вообще ничего. Не сын. Инструмент для достижения целей. Детей он хотел лишь от одной женщины, той, которая была мертва малым не пятнадцать лет. – Да, господин, – закивала кормилица. – обязательно, ваша светлость, сразу же…