И уселась на кровать. Ричард натянул одеяло повыше. Спал он нагишом, и реакция на девушку, у которой вся одежда напросвет… хорошо, одеяло тяжелое, медвежья полость не станет горбом вздуваться в определенном месте. А то конфуз неизбежен. – Я… я… Кажется, вся смелость у девушки ушла на то, чтобы пробраться в спальню к гостю. Хотя тут и особой смелости не требовалось. И ловкости тоже. Бран Гардрен, прекрасно понимая, куда дует ветер, не только просветительские беседы с Тирой организовал, но и Олава предупредил. Так что никто девушке не препятствовал, наоборот, вежливо отвернулись. Тира выдохнула, и закончила фразу. – Ричард, я знаю, что ты уедешь, но я люблю тебя. И хочу, чтобы ты был у меня первым. Пожалуйста. И плевать, что запиналась она через слово, и уши светились малиновым так, что одеяло могло загореться, и носом она пару раз шмыгнула (это не от смущения, просто пол холодный, а она босиком, в сапогах-то неромантично!), Ричард все равно смотрел на нее… в полном шоке. И запинался, кстати, не меньше. – Тира… я не… – Я знаю, ты женишься на другой. Но пусть у нас будут эти ночи, прошу тебя! – А если ты забеременеешь? – Нет. Мне мама дала средство… Тира действительно съедала уже несколько дней по ложке семян дикой моркови. И они действительно считались противозачаточными. Только вот ей продали семена тмина. Хотя вряд ли девушку обеспокоили бы такие мелочи. Ребенка от Ричарда она… хотела? Сложно сказать. Она бы хотела частичку любимого человека, но плохо пока представляла, что такое дети. Сколько с ними возни, хлопот, даже и счастливых… Как Флейна благословит, так и сложится. Даст она ребенка – ничем не загородишься, хоть всю морковь в округе подъешь. Не даст… То же самое. Хоть ты что делай – не поможет. Ричард закрыл лицо руками. Вот тебе – твоя мечта, Рик. Сидит рядом, доверчиво смотрит в глаза, касается руки, только шевельнись… а имеешь ли ты на это право? Ты же знаешь отцовскую историю, ты же зарекался, ты… Голос благоразумия зудел и зудел. И Ричард решился на последнюю попытку. – Тира, я никогда не смогу быть с тобой. Я уеду, а ты останешься одна… неужели оно того стоит? Найди хорошего человека, выйди замуж… – Ты меня не любишь? Глаза в глаза, так близко, что соврать становится невозможно. Дыхание смешивается с дыханием, пахнет мятой и луговой травой… – Люблю… – И я тебя люблю. Не прогоняй меня, пожалуйста. – Потом нам будет больно… – Мне уже сейчас – больно. А потом… пусть будет потом, мы подумаем о нем, когда оно придет. Женская логика одинакова во всех мирах и во все времена. – Тира… Почти стон. И девушка исконным чутьем понимает – еще одно усилие, один шаг – и крепость падет к его ногам. – Ричард… не отдавай меня никому. И его высочество сдался. Да пропадом оно все пропади! Может он хоть ненадолго быть счастливым? Хоть на день, хоть на час? Его отец был женат, а он даже пока не женат, и еще когда будет! Пусть у него будут эти несколько ночей счастья! Он возьмет в жены Марию Уэльстерскую, но любить… любить ему никто не запретит. И глядя на волны он будет вспоминать невероятные голубые глаза Тиры Ройвсон Эллейг. Пусть у него хотя бы это будет! Что легче – не любить никогда, или любить и потерять? Судьба не предоставила Ричарду выбора. Он уже полюбил, и понимал, что потеряет. А раз так… Он медленно коснулся губами тонкой девичьей руки, такой непохожей на холеные ручки придворных дам. Тира вся была гибкой, словно горностай, и ладошки у нее были жесткие, руки человека, который и воевать привык, и за скотиной ходить, и по горам лазить… – Любимая… И так это было сказано, что Тира забыла обо всем. Она первая наклонилась – и потянулась к горячим мужским губам. И сама не поняла, как так получилось? Вроде бы она должна все контролировать, она же воин, а как-то так получается, что она только что сидела, а теперь уже лежит, и Ричард нависает над ней, опираясь на локти, и целует так… Так, что связные мысли заканчиваются, и остается только желание поцеловать его в ответ. Ричард, прошу тебя, еще… И еще, и еще, и к Холошу все стеснение и смущение! И когда два тела сливаются вместе, когда девушка становится женщиной и впервые в жизни начинает двигаться в унисон с мужчиной, когда дыхание и стук сердца смешиваются воедино… Они ни о чем не жалеют. Они знаю, что потом им будет больно, что их могут осудить, что… Им – все равно. Эта минута – их и только их. Краткий миг разделенного счастья. И где-то там, в поднебесье, где и положено богам, ласково улыбается своей дочери Флейна. Ох уж эти мужские игры… Благословляю, девочка… *** Бран шел бы всю ночь и весь день, но… У него искалечены ноги, Анжелина – вообще не ходок. Она принцесса, а значит не приспособлена к долгой и быстрой ходьбе. Поэтому для кого-то полдня верховой езды, а для кого-то сутки ходьбы. А то и побольше суток… Они же не добрались до того места, где должны их были встретить с лошадьми, да Бран и не пошел бы туда, сильно подозревая еще засаду по дороге. А то и две… Так что они с Анжелиной шли, сколько могли, часов до десяти утра, а потом решили остановиться на отдых. Отоспаться, а ближе к вечеру продолжить свое путешествие. Бран заставил девушку разуться, наплевав на все правила приличия и внимательно осмотрел ее ноги. Размял щиколотки и пальцы, покачал головой, и принялся измельчать кору дуба, чтобы насыпать в сапожки. – Надень, Анжи. – Это поможет? – Да. Не идеально, для хорошего ее бы заваривать, ванночки с дубовой корой делать, но и так неплохо будет. Хотя бы сильных потертостей удастся избежать. – Много нам еще идти? – Думаю, к утру дойдем… если вечером выйдем. Бра зло поглядел на свои ноги, и Анжелина поспешила вмешаться. – Да, плохой из меня компаньон.