Ясно. Стесняется своего благородства. Как меня разложить – это нормально, а как рассказать про помощь с лекарствами – так мы молчим как партизан на допросе эссесовца. Мужики. Но несмотря на внутренние ворчание, я очень благодарна Ящеру за то, что он решил помочь. Я бы никогда даже не догадалась, что можно что-то сделать. Но, похоже, что благодарить действительно не стоит. Вон как брови свои красивые сдвинул. И ещё там какая-то девочка… Сколько вокруг него баб? Мысли скачут. Всему виной залпом выпитое шампанское. – А когда нам надо ехать в эти гости? – вспоминаю я про приглашение. – Послезавтра. Вернемся в пятницу. Я тяжко вздыхаю. Надо будет организовать себе прикрытие. Не то чтобы мне в моем возрасте запрещалось ночевать вне дома, но мама захочет узнать, где я и с кем. И надо чтобы подруги меня не подставили неурочным звонком. Потому что рассказывать маме правду мне не кажется удачной идеей. – Тогда сегодня мне надо вернуться пораньше, – делаю вывод я. У Ящера вытягивается лицо. – Вернуться? Пораньше? – Ну да, чтобы мама не нервничала, – поясняю я. – Вернуться пораньше, чтобы мама не нервничала, – ошарашенно бормочет себе под нос Гордеев. До меня доходит, что Ящер планировал провести со мной ночь. А я тут вроде как ему условия ставлю, поторапливаю. Смотрю на него пришибленно. – Это пиздец, – резюмирует он. – Детский сад с сиськами. Ну, хочешь взрослые сиськи – тебя ждет Оля. Но я вовремя спохватываюсь, и не произношу этого вслух. Что-то со мной не так. Где мой инстинкт самосохранения? Привыкаю я к Ящеру, что ли? То есть, я его, конечно, побаиваюсь, но рядом с Гордеевым я прям храбрый портняжка. Семерых одним ударом. Ага. Самой бы не отхватить. Вон как он Ольгу эту отбрил. И вроде ничего не сказал, а она как мухомор стала. Я продолжаю виновато поглядывать на Гордеева, который неверяще уставился на меня. Кажется, я все-таки его подкосила. И сильнее, чем в машине. Отвык человек со своими клубными бабами от нормальных девушек. Гордеев молча расплачивается и поднимается из-за стола. – Поехали. Я внутренне вся подбираюсь. Главное, чтобы он не разозлился. Не думаю, что он будет срывать на мне зло, но и нежничать тоже больше не станет. А он со мной нежничал, это я поняла сегодня, когда начиталась всякого про секс, в том числе и анальный. Поэтому я, не прекословя, иду за ним в гардеробную, позволяю надеть на себя пальто, намотать шарфик и вручить мне перчатки. Не вякаю, когда он берет меня за руку и ведет к машине. И только когда, мы выезжаем опять на Ново-Садовую и катим не на выезд из города, а в обратном направлении, я не выдерживаю и спрашиваю: – А мы куда? – Домой тебя отвезу, – бурчит Ящер. – К родителям зайду, я у них сегодня не был. Я немного шокирована изменившимися планами и ничего не понимаю. Как домой? Точно? Отработки сегодня не будет? Я ему все на полшестого перевела? И мне бы стоит порадоваться, но внутри что-то неприятно скребет. Он же так меня хотел по дороге в ресторан, и между мной и Ольгой, хоть она и вся из себя холеная красавица, выбрал меня. Что не так? Мне стыдно признаваться, но против секса с Гордеевым я ничего не имею. Мне понравилось. Только обстоятельства кошмарные. И мое положение. Я бы, конечно, хотела, чтобы все было по-другому. Но он скоро уедет, я заживу своей обычной праведной жизнью. Значит, не настолько я для него хороша, раз Гордеев с легкостью отказывается от запланированной ночи? Настроение портится. Умом ведь понимаю все. А поделать ничего не могу. Надо брать себя в руки. Еще не хватает влюбиться в него. Это уже совсем ни в какие ворота не лезет. Стокгольмский синдром почти. Эти самые. Токсичные отношения с абьюзером. А он как раз и есть, тот самый арбузер. Властный пластилин. Завожу себя я, стараясь задавить возмущенное самолюбие. Но слишком мне понравилось быть в его глазах не Молью. Это все от низкой самооценки решаю я, когда понимаю, что сама себя накрутила почти до слез. Из-за чего? Из-за того, что меня не трахнет лишний раз мало знакомый мужик, с которым я бы не согласилась спать при других обстоятельствах? Мы возвращаемся в мой двор. Гордеев выходит из машины, чтобы открыть мне дверь и проводить до подъезда. Внутренний голос ехидно шепчет, видишь, какой галантный. Побыстрее сплавить хочет. Но у подъезда я не успеваю даже достать ключи, как Ящер разворачивает меня к себе и крепко целует. От неожиданности я роняю все на свете и вцепляюсь ему в обтянутые черной кожей плечи. А очнувшись понимаю, что еще немного и мы бы занялись сексом прямо тут. Может, нас остановил бы только холод. Мы оба дышим тяжело, взгляды мутные, руки Гордеева уже расстегнули мне пальто, пробрались под него и тискают мою грудь. Сама я беззастенчиво льну к нему, обнимая Ящера за шею. Мы смотрим друг на друга, и мне кажется, вот-вот случится рецедив. – Что за херня. Как пацан. Иди домой, не хватало еще у подъезда отжиматься, – сипло рявкает Гордеев и, подобрав ключи и сумку, вручает их мне. Я молча шмыгаю в подъезд. Бегом поднимаюсь на пролет вверх и замираю у окна, через которое видно, что Ящер, постояв минутку, засовывает руки в карманы и идет в соседний дом. Что у него в голове? Что это вообще было? И тут я задаюсь вопросом, а если бы я воткнула в себя эту штуку, которую он мне дал? Я бы так и пошла с ней из ресторана домой? Глава 17 Еще немного попялившись сквозь мутное, в грязных потёках подъездное окно вслед уходящему Гордееву, я возвращаюсь к себе домой. На звон ключей в прихожую выглядывает мама. Она выглядит заметно лучше. Я буквально ощущаю, что с её плеч свалилась гора, груз безысходности и неопределенности. А если она еще и выспится, у меня наконец перестанет болеть за неё душа. Я же слышу, как всё то время, что Лёшка в больнице, она всхлипывает по ночам в ванной. – Мам, ты как? Тебе лучше? – Что? А! Ты про простуду? Да я уже и забыла про неё, – отмахивается всё ещё немного бледная, но вполне ожившая мама. Она больше не напоминает призрачную тень самой себя. Ну вот, что я говорила, у неё открылось второе дыхание, появились силы. Благодаря Ящеру. Я прохожу на кухню. Надо запить вкус поцелуя Гордеева: вкус специй, вкус сигарет… Вот странно, не люблю курящих, а у него воспринимаю нормально. Он органично выглядит с сигаретой, да и нет от него этого въевшегося амбре, которое остается, когда сам дым улетучивается. Это был наш второй поцелуй… – А ты куда такая красивая ходила? – врывается в мои мысли голос мамы, увязавшейся за мной на кухню. А вот это, пожалуй, самое серьёзный признак её возвращения к нормальной жизни: она снова стала замечать и меня. – С мальчиком в кафе ходила, – выдаю я ей полуправду и, налив воды в стакан, быстро делаю глоток. Вру я из рук вон плохо, и мама это знает. Так что не будем подавать ей повода для волнений. – Что за мальчик? У вас серьёзно? – спохватывается она. – Ты только не торопись. Присмотрись сначала. Достойный ли мальчик. Ты же знаешь, парням только одно и надо. Дело, конечно, молодое, но лишь бы ты потом не плакала. А еще лучше познакомь нас. Я закашливаюсь, от такого предложения у меня вода идет носом. – Мам, рано пока. Я сама еще не знаю, может встретимся еще разок и разбежимся.