– Ты чего дурниной голосишь? – Отвали! – всхлипываю я. – Вы – мужики – придурки! И ничего не понимаете! – Чего я не понимаю? – обалдевает брат, которого я впервые причисляю к мужикам. – Нич-чег-го, вооб-бще нич-чег-го, – заикаюсь я. Я настолько сражаю своими обвинениями Лешку, что он приносит мне воды. Клацая зубами по стеклу, я глотаю воду и все равно не могу успокоиться. Немного прихожу в себя после того, как умываюсь холодной водой. Лицо щиплет от соленых слез, оно опухает и покрывается красными пятнами. Десять часов утра, а я выгляжу, как заправской бухарик. Настроение забиться под кровать и жалеть себя. Приходит сообщение от Лютаева: «Ну что? Сложила два плюс два?». Я снова впадаю в бешенство и пишу: «А нормально нельзя было сказать? Словами через рот?» «Тебе не угодишь, сами разбирайтесь. Я Каринку увезу, тортов больше не получишь». Точно. Торт. Самое то. Карина, видимо, опытная женщина. Ну, с такими мужиками под боком это не удивительно. Шуршу в коридор, забираю оттуда покинутую коробку, добываю столовую ложку на кухне и запираюсь в комнате. Пялясь в окно на мрачное небо, я ковыряю ложкой торт из самой середины, заправляюсь шоколадом до тошноты. Говорят, от него серотонин вырабатывается. Сейчас как начну радоваться. Угу. Не работает ваш шоколад ни хрена! Еще паршивее становится, когда к Лешке приходит Маша. Слышимость хорошая, и все их омерзительное воркование бесит меня и растравляет раны. Не выдержав, я выбираюсь из комнаты и, наспех одевшись, иду на улицу. Устраиваюсь на качелях и, нахохлившись, размышляю, почему жизнь – дерьмо. Буду сидеть тут, пока Маша не уйдет. Сил моих нет смотреть на чужое счастье. – Что за тяга сидеть на холодном? – прерывает мои мысли сварливый голос. Я вздрагиваю, сердце замирает, но поднимать глаза на Дениса я не хочу. Я сейчас такая страшная после рёва. И вообще… – Я не на холодном, – бурчу я. – Конечно, я уже полчаса наблюдаю, как ты тут кукуешь. Наблюдает? Хлопаю глазами. – Я тебя не видела… А! Точно. Он, наверное, у родителей был. – Вставай, – командует Гордеев и, не дожидаясь моей реакции, тянет меня с качелей. – Пойдем, дурная. – Это я дурная? – не выдерживаю я. – Это у тебя не все с головой в порядке! Я только сейчас расшифровала твой подарок! – Ну вот что с жемчугом делать, ты сразу догадалась. А тут растерялась? – рявкает Денис, и я заливаюсь краской, вспомнив анальную пробку, украшенную жемчужиной. – Откуда мне было знать, что там ты придумал? Учитывая твои постоянные репрессии, я думала, ты букву «Б» просто забыл повесить! КГБ – это прям про тебя! Куда ты меня тащишь? Я запоздало замечаю, что пока я ругаюсь, меня настойчиво и целенаправленно куда-то ведут. – Греться. Все. Лимит слов на сегодня исчерпан, блин. – Я живу в другой стороне! – Я в курсе. Мы подходим к дому его родителей. Денис молча набирает код, удерживая меня одной рукой. Не то чтобы я вырывалась. На самом деле, я млею от тепла его ладони. – Зачем? – спрашиваю я. – Ты кажется, так ничего и не поняла. Я объясню. – Объяснит он, – фыркаю я. – А ты уверен, что я тебя пойму? Или как с подарком получится? – Есть методы, не дающие осечек, – Гордеев окидывает меня таким красноречивым взглядом, что у меня слабеют коленки. То есть словами через рот он говорить отказывается? Я смотрю в его красивое лицо, и поражаюсь двум вещам: его самоуверенности и своей слабости перед ним. Уже оказавшись в его квартире, я не могу понять, как я сюда попала. Наверное, это гипноз. Я даже не запомнила, на каком она этаже. От волнения у меня все плыло перед глазами и в ушах шумело. Денис вытряхивает меня из пальто, снимает с меня сапоги, потому что я внезапно робею. – А родители?… – шепотом спрашиваю я. – Обойдемся без них пока, – успокаивает меня Гордеев и ведет в комнату. И с этого момента я уже помню абсолютно все. В деталях. Аргументы Дениса были тверды, уверенны, и я сдалась под напором неопровержимых доводов. Мне не удалось возразить ему ничего внятного. Все протесты были отклонены ко взаимному удовлетворению сторон. Я лежу на животе, обессиленная и счастливая, прижимаясь к горячему боку Гордеева, который рисует пальцем на моей влажной от испарины коже какие-то символы. – У тебя не было выбора, Ксюш, – вдруг говорит он. – С самой первой ночи. – Почему? – удивляюсь я. Мне не показалось, что тогда я поразила Ящера. Думала, он просто взял, что предложили. – Плохому мальчику в руки попала хорошая девочка, и она оказалась очень жаркая, красивая и яркая. Я дрогнул только один раз, но быстро одумался. А вот ты, – мне отвешивают шлепок по попе, – притащила домой черте что! – Это ты про Костю, что ли? – Ты еще помнишь, кто это? – звереет Гордеев. – Я сейчас это исправлю! Эпилог – У нас кто-то умер? – Гордеев переводит взгляд с меня на Николая и обратно. – Да! Мои надежды! – шмыгаю я носом. – Колины надежды тоже потерпели крах? Коля, которого я затащила попить чай, явно мечтает смыться. Он вообще до сих пор не понимает, за какие грехи его сделали моим водителем. – Денис Сергеевич, я… – мямлит он. – Что случилось? – напрягается Гордеев. – А ничего не случилось, – хлюпаю я. – Вообще ничего. Я детей хочу! Старость на носу, а у меня ни одного младенца. – А почему ты об этом говоришь Коле, а не мне? – Потому что я не знаю, нужны ли тебе дети! – Я и сам не знаю, нужны ли мне дети, – пожимает Денис плечами. – Но если они нужны тебе, то не проблема. Сейчас сделаем. Коля, воспринявший слова хозяина буквально, линяет из кухни со словами, что он еще маленький для такого зрелища. – Как сейчас? Сначала надо пожениться! А меня замуж никто не звал! – бунтую я, глядя на то, как Гордеев снимает пиджак. – Точно старость. Три месяца назад я делал тебе предложение. На следующий день после твоего двадцатитрехлетия, припоминаешь? Ты сказала, что торопиться не надо. – Я это сказала, чтоб ты меня уговорил! – Хорошо, сейчас уговорю, через неделю распишемся, – вздыхает Денис, расстегивая манжеты на рубашке. – Я хочу нормальную свадьбу, а не роспись! – Ксюша, – щелкает пряжка ремня, – самое раннее свадьба через две недели… Ребенок вряд ли родится раньше, чем через девять месяцев. – Ладно, – соглашаюсь я. – Тогда я успею съездить в универ до того, как пузо на нос полезет. – Ты собралась в универ, – настораживается Денис, уже расстегнувший пуговицы на рубашке. – Зачем?