– Надо было ей гостиницу снять и всё, – бубнит себе под нос Коля, которого, вообще-то, никто не спрашивает. Он вообще один в один моя восьмидесятилетняя двоюродная бабушка из Твери, которая доносит до мира своё мнение по любому вопросу только таким способом. Я даже приглядываюсь в поисках внешнего сходства. Должны же быть какие-то причины для старушечьих манер у молодого парня! Родственность – хорошее объяснение. Ящер стойко игнорирует это брюзжание, я бы уже грызнулась. Сама я, понятное дело, помалкиваю, чтобы меня не выперли, но мне весьма не по себе от того, куда я себя втравила. Радует одно, что здесь меня обидеть может только Ящер, а там, в городе, меня караулят трое отморозков. – Приехали, – командует Ящер и покидает салон. На меня он даже не смотрит. Подхватив сумочку, в обнимку с пельменями я выбираюсь из машины, кряхтя и морщась, потому что ссадина на коленке подсохла и теперь трескается от каждого движения. Я переваливаюсь через порожек чисто курица. – На кой чёрт нам эта… Она даже не баба, – продолжает тянуть свою волынку водила. Дед Николай, блин! Мне и так страшно! Я вообще-то ночевать собираюсь в доме незнакомого мужика. Я так понимаю, Колю можно не опасаться, но там могут быть еще и другие… То, что я пока не бьюсь в панике, это временно. Во-первых, потому что мне страшнее без Ящера, чем с ним, такой вот парадокс, а во-вторых, я еще не отказалась от своего плана расплатиться с Ящером за помощь телом, хотя это и пугает меня саму до дрожи. Но я не могу позволить, чтобы мы остались без жилья! А Коля, видимо, подозревает во мне или законспирированную оторву или подлую злоумышленницу. Ну и вообще я ему не нравлюсь. Я же не Татьяна, я так понимаю, ее бы он привез без нареканий. – Даже подержаться не за что, – возмущается он, оправдывая мои подозрения. И слава богу! Не надо меня ни за что хватать! Под усталым взглядом Ящера, уже стоящего на крыльце, засунув руки в карманы, я наконец выкарабкиваюсь. Я таращусь на него в ожидании дальней участи. Гордеев выглядит раздраженным, и несмотря на спокойную позу, я чувствую в нем сжатую энергию. Он будто бомба, которая может взорваться в любой момент. Оглядываюсь и робею. Это Форт Нокс, не меньше. Сам дом очень милый, территория красивая, но высота заборов и количество мужиков с оружием внушают трепет. Я была права: их тут больше двух. Нервно сглатываю и не могу заставить себя сдвинуться с места. В голове проносится некрологи. И ведь сама приехала… – Идём уже, недобаба – ворчит Коля, вызывая смешки остальной вооруженной братии. Я подхожу к Ящеру. На его груди на белом фоне по-прежнему цветёт чёрно-красный абстракционизм моего производства. Гордеев, указывая на меня, обращается к своим... э, работникам, наверное: – Недобаба – гость, недобаба – не работница. Мужики кивают, что поняли, что я здесь не для их развлечения. Я краснею от смущения. А еще меня неожиданно задевает эта «недобаба» именно в его устах. В клубе он смотрел на меня, как на полноценную женщину. Если я для него «недобаба», то я не знаю, что предложить ему за помощь, которая мне необходима, потому что завтра я опять останусь один на один со своими проблемами. – Там можно умыться и привести себя в порядок, – показывает мне один из парней, зашедший с нами в дом. Я вспыхиваю. Выгляжу, как замарашка. Это очевидно. Беспомощно я смотрю на пачку пельменей в моих руках. Ящер закатывает глаза и идёт на кухню, которую видно благодаря открытой планировке. Тут вообще с углами и стенами суровой напряг. Это, видимо, чтобы враг не спрятался, решаю я. Парнишка со смешком аккуратно вытягивает из моих замерзших мокрых пальцев пакет с месивом из теста и мяса, и я ныряю в уборную, чтобы не становиться еще большим посмешищем. Кое-как очищаю пальто, благо дождя не было, просто пыль удалить. Осторожно умываю ноющее лицо от разводов туши. Ну все. Теперь выгляжу не как грязный хомячок, а как чистый кролик-альбинос. Когда выползаю обратно, все тот же парнишка указывает мне на вешалку и машет в сторону кухни. А на кухне Ящер. Он смотрит в окно с мрачной миной, о чём-то размышляя под стакан с вискарем. Услышав мои шаги, Гордеев поворачивается ко мне и от души матерится. – Тебе восемнадцать-то есть? Да, освещение тут получше, чем в клубе или салоне автомобиля. – Двадцать три, – шмыгаю нареванным носом. – Врешь! – не верит он, разглядывая моё лицо. – Нет, у меня же ваш друг проверял паспорт. Гордеев стискивает зубы. – Чувствую себя педофилом… То есть, он всё-таки рассматривает вариант с отработкой натурой… – Жрать будешь? – киваю. – Тогда готовь. Продукты в холодильнике. Логично. Никто меня обслуживать не нанимался. – А что можно брать? Он смотрит на меня, как на слабоумную. – Еду. В холодильнике. Любую. Ее туда для этого и положили. Прозвучало, как будто я из неблагополучной семьи, но я же из вежливости спросила… Понаблюдав за тем, как я достаю продукты, Гордеев выходит из кухни, и мне становится легче дышать. Щека продолжает ныть, и я решаю, что мне по силам будут лишь омлет и салат. Ну и заодно решаю сразу на завтрак приготовить биточки. Раз тут мне в еде не отказывают. Утром за пятнадцать минут зажарю. На шкворчание является Ящер. Он сверлит меня глазами, я на нервах чуть не порезалась. – И это жарь, – он тычет пальцем в колобки, понаблюдав, как я кромсаю шампиньоны. Покорно подчиняюсь. – Вы будете ужинать? – Буду, – бурчит он и устраивается на угловом диване за обеденным столом смотреть на меня и дальше. У меня чудом все не валится из рук под его взглядом. В душе холодок от понимания, что мне надо как-то его соблазнить и уговорить помочь. Страшно, что он откажется, и страшно, что согласится. Как это будет, если он меня… со мной… Я всё время чувствую его взгляд. Причём на груди. Видимо, он так успокаивается. Лицо у меня детское, но грудь-то нет. Закидываю биточку на сковородку и кошусь на Гордеева, который следит за мной неотрывно. Чего мужику, биточки? Он, вон, поперёк себя шире. Мускулы прослеживаются даже под изгвазданным джемпером. Ставлю порубленную картошку на пюре. Только вот, когда доходит очередь до разминания, возникает проблема. Ободранной ладошкой больно держать толкушку. Ящер, реагируя на мое шипение, подходит ко мне: – Покажи. Я робко протягиваю ему руку. – Точно малахольная, – злится Гордеев и отбирает у меня орудие. В три секунды он завершает процесс пюрирования, а я смотрю на него круглыми глазами. Думала, такие, как Гордеев, еду видят только готовую. Хотя… Он же вырос в нашем дворе. Родители его там до сих пор живут. Ужин ящер просто сметает. Пока я ковыряюсь в омлете, он приговаривает всё биточки, пюрешку и половину салата. На мой ошалелый взгляд Гордеев, усмехнувшись, отвечает: – Это в Москве мне готовит домработница, а тут домашнее только Коля кашеварит, но он зожник. Мы такое жрать не нанимались. – А…