Глава XIII Новая добыча Старый Мерин, предводитель нашего каравана, простился со мной у ворот Калгана 20 февраля 1925 года. — Когда гуси полетят к северу через пустыню Гоби, мы встретимся у «Места тинистых вод», — сказал я ему на прощанье. — Добрый путь, и да снизойдет благословение Будды на тебя и твое потомство! Мы будем там, о, благородный господин: не бойся! Добрый путь! добрый путь! — ответил мне старик. Лицо его озарилось приветливой улыбкой. Затем он вскочил на своего огромного белого верблюда и скрылся в желтом облаке пыли, поднятой караваном. В пустыне было сорок градусов мороза, а нам предстояло проехать восемьсот миль до Шабарак Узу, «Места тинистых вод». Восемьсот миль непрерывной борьбы с холодом, снегом и февральскими ветрами в местности, кишевшей разбойниками, — перспектива далеко не из приятных. Караван состоял из десяти людей и ста двадцати пяти верблюдов, нагруженных полугодовым запасом провианта и газолина. В Монголии ни за что нельзя поручиться, но я все же рассчитывал, что буду в начале весны сидеть у костра в палатке Мерина у Огненных Скал. Мороз и снег не пугали его — они были ему родною стихиею с самого детства. От разбойников он тоже умел ускользать, путешествуя ночью и высыпаясь днем в каких-нибудь заброшенных ущельях. И теперь я имел полное основание рассчитывать, что и в будущем он сумеет выйти победителем из самых трудных положений. Три месяца спустя, наши семь моторов, нагруженные людьми и снаряжением, с ревом промчались по монгольским равнинам. В двух милях от Калгана мы заметили алую полоску на вершине холма. Какой-то лама махал нам своим кушаком. Он подъехал к нам верхом на верблюде, и наши монголы вышли к нему навстречу. После пятиминутных переговоров с вновь прибывшими, мне сделали донесение: Мерина задержали у «ямена» (сторожевой пост), на границе. Солдаты не выпускают ни каравана, ни проводников. Лама приехал сообщить нам об этом по поручению Мерина. Мы не могли понять, отчего Мерина задержали. Монгольское правительство в Урге дало нашему каравану специальное разрешение на переход через границу без всякого осмотра. Как бы то ни было, приходилось во что бы то ни стало выручать караван. Было ясно, что, даже при благоприятном обороте дела, каравану придется идти ускоренным ходом, чтобы наверстать потерянное время, и что мы должны будем начать летнюю кампанию с истомленными, исхудавшими верблюдами. От встречных кочующих монголов мы узнали еще некоторые подробности. Разнесся слух, будто наш караван везет военные снаряды. Солдаты подстерегают нас на пути, чтобы отвезти меня в Ургу и расстрелять. Наши ящики вскрыты; верблюдов держат на привязи и почти не кормят. Арест продолжается уже месяц. Словом, вести были далеко не утешительного свойства. Мы разбили лагерь у «Источника горных вод», в восьмидесяти милях от «ямена». На следующий день шесть человек из нашей компании выехали на трех моторах, основательно вооруженные. Так как чиновники «ямена» позволили себе игнорировать документы, выданные высшими властями их правительства в Урге, то нам оставалось только осуществить свое право силой или отказаться от экспедиции. Мы решили действовать энергично. Прежде всего, мы довольно бесцеремонно обошлись с разъездом монгольских солдат, высланных нам навстречу с наказом арестовать нас: без лишних разговоров, мы втолкнули одного из них в мотор и велели ему указать нам дорогу в «ямен». Скоро мы подъехали к группе шалашей, раскинутых вокруг большой юрты. Тут же стояла и палатка Мерина с развевавшимся над нею американским флагом, окруженная ящиками и верблюдами. Наши монголы очень обрадовались нашему прибытию. Доклад Мерина по существу не отличался от всего, слышанного нами раньше. Минут пять спустя после нашего приезда, к нам подошел нахальный молодой бурят и объявил нам, что мы арестованы и должны быть препровождены в Ургу. Начальник пришлет сказать, когда он пожелает нас видеть, моторы же не должны двигаться с тех мест, где они стоят. — Скажите вашему начальнику, что мы желаем его видеть сейчас, — последовал мой ответ, и мы, все шестеро, направились к юрте, куда скрылся посланец. Молодой бурят сейчас же появился снова, заявив, что начальник отказывается нас принять. Оставив доктора Лукса и Шекельфорда у входа для охраны моторов, я самовольно раздвинул меховую дверь юрты и в сопровождении Гренжера, Ионга, Ловелля и двух наших монголов вошел внутрь. Двадцать монголов и бурят с удивлением уставились на нас. Я спросил, кто из них начальник. Лама в дальнем углу юрты, разодетый в роскошный желтый атласный кафтан и шапку с собольей опушкой, поднял руку. — Как вы смеете игнорировать пропуск, выданный вашим правительством, и задерживать наш караван? — спросил я. — Вы — разбойник! Отвечайте немедленно. Лама смутился и стал нервно перебирать четки, которые держал в руках; потом окончательно потерял самообладание, оборвал шнурок и смял четки в желтый комок. В довольно бессвязной речи он стал оправдываться. Он ничего не имел бы против того, чтобы пропустить караван, но солдаты задержали его, потому что он перевозил военные снаряды и зловредную революционную литературу. Кроме того, в наших ящиках оказались карманные электрические батареи, которые он принял за бомбы, и две старые китайские винтовки. Мы молча выслушали его объяснения, потом я с силою ударил кулаком по стоявшей печке, так что все мужчины, сидевшие в юрте, привскочили, как ужаленные. Потом я в категорической форме заявил, что они позволили себе игнорировать приказ правительства, разрешающий нашему каравану перейти границу, независимо от груза, что они повредили наши запасы, и что мы сейчас свезем их начальника в Ургу, чтобы привлечь к ответственности. Картина моментально изменилась: перед нами были не напыщенные носители власти, а просто кучка перепуганных туземцев, которые тут же стали упрашивать нас — поскорее забрать свой караван и удалиться с миром. В тот же вечер мы проводили караван, а на следующий день вернулись в лагерь. Задержка нашего каравана чиновниками «ямена» повлекла за собой полное изменение наших планов и вызвала впоследствии много затруднений. Я сообщил об инциденте в Ургу, и власти выразили нам свое сожаление. Во избежание повторений подобных недоразумений, нам дали целую кипу документов, которые должны были устранить все препятствия на нашем пути. Кроме того, к нам прикомандировали двух монголов из тайного бюро. Вследствие изменения планов, мы были вынуждены сделать продолжительную остановку в Шабарак Узу, пока караван плелся по пескам пустыни, совершая запоздалый переход в четыреста миль. Эта дорога, великолепная для моторов, для верблюдов оказалась гибельной. Вследствие полного почти отсутствия растительности и воды, для каравана переход был невероятно труден; нашим верблюдам приходилось питаться собственным жиром, накопленным в горбах, но и эти запасы были скудны, так как были уже сильно истощены во время ареста и вынужденной голодовки у «ямена». Мерин обещал доставить караван в Шабарак Усу через двадцать один день, но опоздал на целых две недели. Однажды, среди ночи, мы услышали звуки монгольской песни. Ее подхватили в лагере, и мы все полуодетые выбежали из палаток навстречу каравану: перед нами отчетливо вырисовалась фигура долгожданного Мерина; за ним следовали девяносто шесть верблюдов. Караван дошел благополучно. Мы снова расположились в местности, где два года тому назад нашли яйца динозавров; снова любовались огромным алым бассейном, усеянным гигантскими обломками скал, похожими на высеченных из камня чудовищ. Одну из таких скал мы назвали динозавром, так как она напоминала собою огромного бронтозавра, присевшего на корточки. Мы снова бродили среди «средневековых замков» с их «шпицами» и «башнями», гигантскими воротами, стенами и валами. Глубокие рвы, лабиринты ущелий и рытвин бороздили местность во всех направлениях. При ярком дневном свете причудливые образы теряли свои фантастические очертания, но по вечерам, когда заходящее солнце бросало пурпуровые тени в этот хаос, «Огненные скалы», освещенные заревом пожара, приобретали какую-то дикую, таинственную красоту. Особенных перемен со времени нашего отъезда отсюда в 1923 году мы здесь не нашли. Колеи, проложенные два года тому назад нашими моторами, занесло песком, но все же они были еще заметны. Место прежнего лагеря было отмечено кучей скалистых обломков с неполными челюстями динозавров. В 1925 году мы раскинули наши палатки на дне бассейна подле источника. Перед нами вырисовывались фантастические очертания Огненных скал; к северу тянулись песчаные дюны и темнела небольшая роща тамарисков, этих чахлых гостей пустынной флоры. Здесь мы нашли следы «обитателей дюн», расы, жившей в каменном веке двадцать тысяч лет тому назад. В высоту тамариски не достигали пятнадцати футов; однако, по определению нашего ботаника Шенея, многим из них было больше двухсот лет. Этим материалом мы поддерживали огонь своих костров, вокруг которых сидели по вечерам, рассказывая друг другу свои приключения. Нас было четырнадцать человек, и после трудового дня у каждого находилось, что рассказать. За две зимы природа все-таки сильно поработала над скалами: постоянные зимние ветры, морозы, ураганы медленно, но неуклонно дробили скалы, а лето с тропически жаркими днями и холодными ночами вызвало новые трещины в этом мягком, красном песчанике; под их совокупным действием скалы обнажились, облегчая нам раскопки и дальнейшие открытия. Наша добыча была велика и разнообразна. Мы нашли еще яйца динозавра, целые гнезда яиц; цельные, разбитые, крупные и мелкие яйца; с гладкой скорлупой, тонкой, как бумага и с плотной, полосатой скорлупой. Словом, по количеству и разнообразию наши находки значительно превзошли то, что было найдено в первый год. Случай, удача, совпадение, — называйте это, как хотите, — часто приводят к самым ценным открытиям. За три года нашей экспедиции таких случайностей было так много, что мои лекции с рассказами о них встречались многими слушателями с улыбкою недоверия. А между тем это была чистая правда. Люди не хотят или не могут примириться с мыслью, что действительность часто бывает удивительнее вымысла. Расскажу несколько эпизодов, иллюстрирующих мою мысль. Наш товарищ, Норман Ловелль, собственно говоря, — специалист по моторам, но его деятельность распространяется на все, что связано с риском. Он постоянно блуждал среди Огненных скал, разыскивая орлиные гнезда. Гнезда эти обыкновенно расположены на значительной высоте, и нашему спортсмену не раз приходилось вырубать в песчанике ступени, чтобы добраться до них. Заметив однажды орлиное гнездо, висевшее над пропастью, Ловелль подполз на руках и коленях к самому краю обрыва, чтоб заглянуть в гнездо сверху. Вдруг под рукою он почувствовал какой-то острый предмет. При ближайшем рассмотрении предмет оказался скорлупою яйца динозавра. Здесь их лежало целых 14 штук. Сам Ловелль, отправляясь на свою разведку, меньше всего думал о яйцах динозавра. Спрашивается: что это, как не чистая случайность? Обстановка, в которой произошло открытие, была настолько своеобразна, что Шекельфорд воспроизвел ее на кинофильме. Местонахождение гнезда было настолько неудобное для разведки, что наши палеонтологи, извлекая яйца из грунта, все время рисковали свалиться в пропасть. А вот и другой случай. В самый день нашего приезда к «Огненным скалам» я обещал бутылку «довоенной» тому, кто первый найдет яйца динозавра. (У нас были всего четыре таких бутылки, предназначавшиеся для «медицинских надобностей»). Охотники сразу же объявились, и Джордж Ольсен взял приз на следующий же день. Выйдя на разведку, Ольсен нашел в песке осколок скорлупы. Внимательно осмотрев весь склон песчаного холма, он нигде не нашел следов яиц. В досаде он ударил мотыгой в обломок скалы. Обломок перевернулся, и под ним оказалось пять яиц динозавра, из которых три были в полной сохранности… Вообще Ольсена смело можно назвать чемпионом мира по нахождению яиц динозавров. Накануне нашего отъезда из Шабарак Узу, он превзошел всех нас и самого себя находкой целой дюжины яиц, более крупных, чем все такие же яйца, открытые раньше… Они выпали из невысокого обломка скалы и лежали в мягком песке; они имели правильную продолговатую форму и имели девять дюймов в длину; их красивая полосатая скорлупа, испещренная узорами, имела в толщину одну восьмую дюйма и отличалась очень большой плотностью. Лукс нашел яйца в четыре дюйма длиной, с острыми концами и скорлупой тонкой, как бумага. Нам попадались еще другие сорта, размеры и окраска скорлупы которых сильно варьировали. Эти яйца принадлежали Protoceraptus Andrewsi. Этот динозавр, предок огромного Трицераптоса, найденного в Америке, был длиной в девять футов. Тонкие, гладкие яйца были, вероятно, положены разновидностями мелких плотоядных динозавров, кости которых мы открыли в 1923 году. Два сорта вновь найденных яиц не были представлены в нашей коллекции 1923 года. Обилие яиц в этой местности (мы нашли здесь в 1923 году 25 более или менее попорченных экземпляров, а в этом году 40 яиц, из которых половина была в полной сохранности) позволяет назвать «Огненные скалы» естественным инкубатором динозавров. В 1923 году большинство яиц лежали на дне бассейна, но этим летом они попадались нам в разных местах вдоль его стен, вплоть до самых верхних краев. Расстояние между самым высоким и самым низким гнездом равнялось двумстам футов. Требуется очень много времени для образования отложений мощностью в 200 футов. Это доказывает, что динозавры устраивали здесь свои гнезда в течение тысяч или даже сотен тысяч лет. Что привлекало в Шабарак Узу поколение за поколением динозавров, что заставляло их скопляться здесь, по крайней мере в период гнездования? Это скорее всего объясняется свойствами песка. Подобно современным пресмыкающимся, динозавры вырывали узкие ямки, располагали в них свои яйца в виде круга, с носками, обращенными внутрь; затем самка покрывала яйца тонким слоем песка и предоставляла их действию солнечных лучей. Поверхностный слой, естественно, должен быть рыхлым и пористым, чтобы пропускать к яйцам тепло и воздух. Поэтому вполне понятно, что песок этой местности особенно подходил для роли инкубатора. Сухой климат и сыпучий песок способствовали сохранению хрупких яиц. Самка динозавра покрывала их только тонким слоем песка, чтобы спрятать их от похитителей яиц. Впоследствии ураган мог засыпать гнездо несколькими футами наносов, закрывая доступ к яйцам солнечных лучей. Этим можно объяснить внезапное прекращение инкубационного процесса. Скорлупа яиц лопнула под тяжестью нанесенного песка, и их содержимое вытекло. Тонкий песок проник чрез образовавшиеся щели внутрь и создал те плотные ядра, которые мы находили во всех экземплярах. Американскую публику разочаровали размеры яиц динозавров. Многие ожидали, что им покажут яйцо величиной с гору. Но не надо забывать, что разные породы динозавров обладали различными размерами, так же, как теперь среди змей мы видим и удавов, и медянок. Для динозавра в девять футов вполне прилично класть яйца в девять дюймов. Быть может, когда-нибудь мы найдем яйца Бронтозавра или Диплодока, и тогда американское общественное мнение будет, наверное, удовлетворено… Глава XIV Обитатели дюн в Монголии Хотя Колумб, открыв Америку, и приобрел мировую славу, но все же ученые скептики приписывают теперь приоритет открытия Нового Света не ему, а норвежцу Эриксену и другим северянам, будто бы посещавшим берега неизвестной земли за океаном за несколько сот лет до Колумба. Мы, члены Центрально-Азиатской экспедиции, долгое время считали себя первыми людьми, нашедшими в песках пустыни ископаемые яйца, отложенные за много миллионов лет до нашей эры гигантскими ящерами-динозаврами. Но и нам пришлось в конце концов сознаться, что за 15 или 20 тысяч лет до нас это палеонтологическое открытие сделали первобытные люди, населявшие пустынную местность Шабарак Узу в древнекаменном веке. Здесь летом 1925 г. мы, совершенно неожиданно, напали на следы особой древнейшей расы людей. Среди других предметов, употреблявшихся ими в качестве украшений, мы обнаружили также и осколки яиц динозавра. В «мастерских», где они вытесывали свои изделия, мы нашли огромное количество гладких кусочков окаменелых яиц динозавра в 1/2 кв. дюйма величиной, наряду с кусочками скорлупы страусовых яиц, служившими, по-видимому, материалом для ожерелий первобытных модниц. Мы назвали похитителей нашей славы Обитателями Дюн, так как остатки их утвари обнаружены были в осыпях песчаных дюн, образовавшихся у корней тамарисковых деревьев, хотя, конечно, за период 20-ти тысяч лет в характере этой местности должны были произойти значительные изменения. Многие ученые держатся убеждения, что большинство первобытных рас, следы которых были найдены в Европе, пришло из Азии. Волна за волной вытеснялись или уничтожались пришельцами с востока поколения древнейшего населения Европы. Многие из этих новых племен прошлого оставили после себя каменные изделия и оружие, характеризующие их своеобразную культуру. Изучая жизнь «Обитателей Дюн», мы задались целью определить место, которое им принадлежит в общей мозаике первобытных европейских культур. Является ли тип их орудий и утвари аналогичным европейскому типу и, если так, то не принадлежит ли он к наиболее древним формам европейских находок? В последнем случае имелось бы доказательство миграции первобытных племен из Азии в Европу. Открытие следов первобытной культуры «Обитателей Дюн» было для нас тем более неожиданным, что при нашем отъезде в Монголию некоторые ученые, кстати сказать, никогда не бывавшие в Монголии, выражали сомнение относительно возможности существования там какого-либо археологического материала. Каждому из нас пришлось пройти через тот же искус. Нам говорилось, что пользоваться автомобилями для наших исследований в пустыне Гоби будет невозможно, что геологический материал здесь безнадежно занесен песками и порос травою. Что же касается археологических находок, то нелепо, уверяли нас, ожидать их там, где до сих пор нигде не было обнаружено никаких признаков древних поселений человека. Однако, Нельсон почти на каждом месте наших стоянок находил грубые инструменты, вытесанные из камня. По прибытии в Шабарак Узу Шекельфорд вынул за обедом из кармана целую горсть отесанных кремней. Нельсон признал в них работу человеческих рук. На следующее утро мы с Нельсоном отправились к месту находки; к нам присоединились также Беркей, Моррис и д-р Лукс. Мы тотчас же набрели на песчаные насыпи, скреплявшиеся стволами тамарисковых деревьев. В неглубоких долинах, усыпанных мелким гравием, были всюду разбросаны обломки красной яшмы, сланца, халцедона и других камней с ясными следами обработки, маленькие закругленные кирки, ножи и сверла и несколько наконечников каменных стрел. Откуда появились эти изделия? Быть может, они были смыты с поверхности дюн? Для того, чтобы определить геологический возраст наслоения, нужно было найти кости и выделанные кремни внутри скал. Вскоре я нашел здесь же остатки яичной скорлупы гигантского страуса Струтиолитуса. Птица эта существовала в ледниковый период, и если бы выделыватели найденных нами предметов оказались ее современниками, то культура их насчитывала бы от 50-ти до 500 тысяч лет существования. В нескольких саженях влево Моррис нашел обломок яичной скорлупы с тщательно просверленным в нем отверстием. Нельсон определил его, как одну из бусин ожерелья. Находки привели нас в крайнее возбуждение. Даже степенный Нельсон перебегал с места на место, как шестнадцатилетний юноша. Но вот Беркей обнаружил с полдюжины выточенных кремней, глубоко врытых в каменисто-песчаный грунт долины. К полудню мы уже обнаружили много таких мест, причем изделия были извлечены из более глубоких пластов, а не из верхних слоев дюн. Но все же ископаемых костей в глубине наслоения пока обнаружить не удалось. Тут громадную роль сыграло то обстоятельство, что в состав нашей экспедиции вошли специалисты из самых разнообразных отраслей знания. Наш хирург д-р Лукс оказался одним из самых вдохновенных сотрудников. Вместе с Беркеем он отыскал место, где тысячами были разбросаны выточенные кремни на поверхности земли. Нельсон проработал над их сортировкой целых четыре дня. На следующий день мы нашли темные места в наслоениях красного песчаника, очевидно, представлявшие собою древние очаги. При поперечном разрезе они оказались состоящими из пластов золы, древесного угля, кремней и обгорелых камней. Вслед за этим мы нашли квадратные кусочки динозавровых и страусовых яичных скорлуп, зарытые в песчанике. Тогда-то именно мы и узнали, что яйца динозавров гораздо раньше нас были открыты Обитателями Дюн. В то же время д-р Лукс нашел громадное количество скорлуп страусовых яиц, что еще более усложнило разрешение вопроса. Обитатели Дюн могли приносить сюда эти осколки так же, как приносили и яйца динозавра, поэтому, если бы нам и удалось найти в более глубоких пластах скорлупу страусовых яиц, погребенных вместе с кремнями, это не дало бы нам указаний на возраст наслоения: оно могло принадлежать и ледниковому, и доледниковому периоду. Незначительное количество найденных нами костей, плохо сохранившихся, может быть исследовано только в лабораторной обстановке. После десятидневной интенсивной работы мы могли подвести некоторые итоги. Нельсон установил, что местность Шабарак Узу была населена человеческими существами в продолжение многих тысячелетий. Здесь были представлены, по меньшей мере, две последовательные культуры. Люди нижнего, более древнего наслоения обладали более грубою культурою сравнительно с теми, которые обитали в верхних, более молодых геологических пластах. Их культура принадлежит к позднему палеолитическому периоду или древнему каменному веку. Они не умели выделывать ни каменных дротиков, ни наконечников стрел, ни гончарной утвари. Над этим наслоением была промежуточная фаза, которая постепенно развивалась в неолитический или поздний каменный период. Каменные стрелы, заостренные копья и грубая гончарная утварь характеризуют культуру этой поздней расы. Геологическими методами было также установлено, что нижнее наслоение, в котором найдены были каменные изделия, принадлежит к раннему послеледниковому периоду; Беркей определяет его возраст 20-ю тысячелетиями. Говоря о послеледниковом периоде, я применяю европейскую терминологию, так как имеются данные, указывающие на то, что эта область никогда не была покрыта ледником. По мнению Нельсона, изделия эти указывают на культуру, весьма схожую с азильской культурой во Франции и Испании, названную так по франц. местности Ма д’Азиль. Но между этими культурами, однако, имеется и некоторая разница, объяснить которую довольно трудно. Помимо каменных изделий, азильцы употребляли оружие, утварь и гарпуны из оленьего рога, тогда как ни в одном из монгольских наслоений нам не удалось обнаружить таких изделий. У азильцев был также странный обычай хоронить тела мертвых отдельно от голов. Азильскую культуру относят к концу древнего каменного века, то есть к периоду за пятнадцать тысяч лет до нашего времени. Таким образом, наши Обитатели Дюн оказываются значительно старее азильцев. Отсюда возникает вопрос: не мигрировали ли Обитатели Дюн в Европу и не они ли установили там культуру, известную под названием азильской? Они могли принести с собою технику своих каменных изделий, а олений рог начали употреблять уже в Европе, где олени водились в огромном изобилии. Широкое распространение Обитателей Дюн по всей Монголии неопровержимо доказано находкой выделывавшейся ими утвари всюду, где это позволяли благоприятные условия почвы. Для своих временных жилищ они всегда избирали низменные бассейны и долины, которые, как и теперь, состояли из песчаных насыпей. Очевидно, они избирали такие места ввиду легкости добывания в них воды и топлива. Шабарак Узу было одним из самых обширных складов первобытной утвари. Геологи предполагают, что здесь в свое время имелось много обширных озер. По краям этих водоемов тамарисковые деревья росли, вероятно, в огромном количестве. Одетые в звериные шкуры, обитая в шалашах из древесных ветвей, люди той эпохи вели здесь, приблизительно, такой же образ жизни, как современные дикари Австралии или Тасмании. Среди них имелись кустари, умевшие выделывать каменные орудия; такие работы производились, вероятно, в особых местах или «мастерских», где теперь мы и находим колоссальные количества обломков яшмы и сланца, а также каменные ножи, скребки и сверла. Глава XV