Продолжая наш путь в автомобиле, мы встретили знакомые стада диких ослов и антилоп, которые, как всегда, окружили нас, привлеченные машиной. Несмотря на тысячи животных, эта местность производила впечатление полнейшего запустения. Может быть, картина омрачалась черной стеной гор, окружавшей нас со всех сторон, может быть, нас угнетал тот факт, что мы на протяжении сотни миль нигде не видели следов лагерного костра или кругового знака, оставленного палаткой монгола. Мы все изнемогали от усталости, когда с наступлением ночи раскинули лагерь на дне высохшего озера. Наш измеритель скорости показывал сто пятьдесят миль, но мы на всем этом расстоянии не встретили ни одного источника. Нас это мало тревожило, так как у нас был небольшой запас воды, и, кроме того, ярко-зеленые пятна травы на дне старого озера доказывали, что вода находится неглубоко под поверхностью. Хотя Гоби — настоящая пустыня, однако, вопрос о воде стоит здесь не так остро, как можно было бы предполагать. Если иметь под рукою лопату, то, при известной сноровке и уменье ориентироваться, можно всегда найти воду на глубине 8–9 футов. Монголы всюду достают подпочвенную воду. Вдоль главных караванных путей источники попадаются через каждые 50–60 миль. Некоторым источникам много сотен лет, так как монгольские караванные пути принадлежат к древнейшим в мире. Следующий день начался неудачей. Мотор неожиданно завяз в рыхлом песке, и нам пришлось строить под колесами фундамент из камней, что является единственным выходом из такого положения. Целых четыре часа провозились мы над возведением каменной базы, в шесть футов высотою. Против «Покинутой долины», как мы окрестили эту местность, тянулся неровный ряд холмов, среди которых виднелось небольшое углубление, похожее на тропинку. По ней мы рискнули пробраться на своем автомобиле и, благополучно переехав низкие холмы, оказались на краю зияющей пропасти. Окруженная красными гранитными утесами, залитыми черной лавой, выступавшими тысячью фантастических очертаний на фоне низко нависших туч, эта пропасть имела какой то зловещий вид, напоминая дантовский «Ад». Нам удалось обогнуть пропасть. Дальше шла твердая, усеянная гравием дорога в гору; мы поднимались на высоту в семь тысяч футов, но нам казалось, что мы взбираемся на «крышу мира». Мотор летел, как птица, по твердому грунту, а мы распевали и смеялись, испытывая необыкновенный подъем духа. У подножия горы наш путь пересекла хорошо протоптанная дорога. Мы поехали по ней в направлении к востоку. Ехать было очень удобно: огромные плоские ступни верблюдов притоптали песок, который был здесь тверд, как камень. Дорога привела нас к дивному ключу. Здесь раскинулся лагерем караван китайцев. Караван состоял из двадцати человек при 200 верблюдах. Китайцы направлялись в Кобдо, и целых девять месяцев им предстояло провести в пустыне. Они везли чай, полотно и табак в обмен на верблюжью и овечью шерсть, кожу, меха и пони. Это была старинная караванная дорога из глубин Монголии в Китай. Путешественники встретили нас очень радушно и сообщили много сведений об этой местности, по которой проезжали уже не раз. По их словам, дорога проходила через Алтайские горы и поворачивала на север к Улясутаю и Кобдо; на протяжении нескольких сотен миль к западу и востоку тянулась песчаная равнина без всяких признаков скал и ложбин, где можно было бы встретить ископаемые. Последующее трехдневное знакомство с местностью подтвердило правильность их рассказов. Приходилось всю эту местность исключить из маршрута нашей экспедиции. Газолин наш был на исходе, и мы, исколесив 600 миль и набросав карту обширной площади, повернули обратно. Глава XVII Древнейшие в мире млекопитающие Я спал крепким сном, как вдруг, пред рассветом, меня разбудило какое-то непонятное, странное чувство беспокойства, от которого натянулись все мои нервы. Кругом царила полная тишина. Моей руки коснулась холодная морда, и Волк, наша полицейская собака, жалобно завыл, прижимаясь ко мне. Затем он повернул голову по направлению к «Огненным скалам» и снова издал протяжный, зловещий вой. Я вскочил и, захватив револьвер, — вышел из палатки и в сопровождении собаки обошел весь лагерь. Все было тихо. Коленопреклоненные верблюды, выстроившись двумя рядами, мирно спали. Но эта мертвая тишина вызывала во мне смутную тревогу, и я, вернувшись в палатку, проверил, лежит ли револьвер у изголовья Гренжера. Затем я снова залез в свой меховой мешок, а Волк поплелся к выходу, беспокойно обнюхивая воздух. Это показалось мне подозрительным, и я уже не мог заснуть. Через четверть часа я почувствовал, что воздух дрожит от какого-то глухого рева. Рев с каждой минутой усиливался. Я наконец понял: это надвигался песчаный смерч! В моей палатке закрутился песчаный вихрь и «демон- ветер» промчался мимо, сорвав по пути палатку Ловелля. В серых предрассветных сумерках мы ясно различили зловещую бронзовую тучу на южной стороне неба. Через десять минут воздух снова задрожал от бешеного рева, и около моей палатки раздался страшный треск, словно от разорвавшейся гранаты. Зарывшись головой в мешок, я слышал, как скрипели и хлопали своими полотнищами падавшие палатки. Гренжер вскочил и бросился к ящику, где лежали шесть крошечных черепов млекопитающих, самая ценная находка нашей экспедиции. Но вихрь свалил его с ног, ударив о ящик. Ураган пронесся, оставив наш лагерь в развалинах. Все пятнадцать палаток были сорваны, и наши сотрудники вылезали из груды обломков, добродушно ругаясь, кто как умел, — по-английски, по-китайски и по-монгольски. Вся обстановка лагеря представляла хаотическую груду развалин. Длинный след обломков показывал путь, по которому «демон-ветер» промчался к роще тамарисков, где десять тысяч лет тому назад жили Обитатели Дюн. Множество стульев и складных столов было переломано, а все палатки разорваны. Тамариски напоминали рождественские елки: все они были разукрашены серпантинами из разорванных рубашек и белоснежными пушинками ваты. Котлы, одежда, тарелки были захвачены вихрем, который раскидал их по пустыне. Мне никогда не приходилось наблюдать такого сильного урагана; к счастью, он продолжался только четверть часа. Это было в середине июля, после нашего возвращения к «Огненным скалам», прославленным яйцами динозавров. Экспедиция проникла на запад до широты Улясутая. Открытые новые области ископаемых оказались незначительными. Исследования к югу от Алтайских гор принесли одни разочарования. Нам оставалось только вернуться обратно, перерезать горы и продолжать раскопки в окрестностях Шабарак Узу. Впереди нас ждали еще совершенно неисследованные области Внутренней Монголии. Весной, перед самым нашим отъездом из «Огненных скал», я получил письмо от д-ра Маттью, куратора отдела палеонтологии Американского Музея Естественных Наук. С большим волнением, этот обычно весьма уравновешенный человек сообщал в своем письме, что маленький череп из коллекции 1923 г., — обозначенный Гренжером, как «череп неизвестного пресмыкающегося», в действительности принадлежит самому древнему из всех известных млекопитающих. Его нашли в том же наслоении, где открыли яйца динозавров, — у Шабарак Узу[1]. Большинству моих читателей этот факт, вероятно, покажется не важным, но каждый палеонтолог поймет как волнение д-ра Маттью, так и то возбуждение, которое вызвало среди нас его письмо. Твердо установлено, что от холоднокровных рептилий, размножавшихся посредством кладки яиц, миллионы лет тому назад произошли теплокровные млекопитающие, которые производили на свет живых детенышей и вскармливали их молоком. За сто лет научной работы нашли только один череп млекопитающего эпохи рептилий, хотя обломки зубов и челюстей изредка и попадались. Этот единственный череп такого млекопитающего, названного «тритильдоном», был найден в Южной Африке и хранится в Британском Музее, как величайшее палеонтологическое сокровище. Но он относится к группе млекопитающих, которая вымерла в Эоценовый период, на заре эпохи млекопитающих, и не имеет прямого отношения к современным видам. «Сделайте все возможное, чтоб найти еще черепа», — писал в своем письме д-р Маттью. — Это — заказ. Постараемся его выполнить, — заметил Гренжер, прочитав письмо. С этими словами он отправился к подножию «Огненных скал» и через час вернулся с новым черепом млекопитающего. Опять — поразительная, невероятная случайность, совпадение, как и при находке профессором Осборном второго зуба «корифодона» — случайность, о которой я здесь решаюсь говорить только потому, что тринадцать очевидцев прочтут мою книгу и будут иметь возможность уличить меня в преувеличении. Гренжер, Ольсен и наши китайцы, Бэкшот и Лиу, провели целую неделю в упорных изысканиях. То была утомительная работа. Черепа вросли в маленькие обломки разрушенной скалы. Дно бассейна было сплошь усеяно этими камнями, и приходилось пересматривать их, до тысячи в день, под палящими лучами солнца. Но Гренжер и Ольсен не теряли энергии и к концу недели нашли шесть черепов. Это была, вероятно, самая ценная неделя работы во всей истории палеонтологии. Самый крупный череп был длиной в полтора дюйма. Гренжер тщательно упаковал их, и я не спускал с них глаз во все время переезда из Пекина в Нью-Йорк. Не без торжества я преподнес их в 1925 году доктору Маттью в Американском Музее и сказал при этом, что они являются прямым последствием его письма. Через несколько часов после моего приезда в Музей, Альберт Томсон приступил к препарированию этих черепов. Работа производилась под микроскопом, и твердые частицы камней счищались с костей крошечными инструментами, острыми, как игла. К новому году черепа были окончательно препарированы. Профессор Осборн отзывается об этих древних млекопитающих следующим образом: «Несомненно, что вымирание крупных земноводных и водяных рептилий, живших до конца мелового периода, подготовило путь эволюции млекопитающих. Природа в начале своей творческой работы пользовалась недифференцированными мелкими видами теплокровных четвероногих, чтоб постепенно создать из породы млекопитающих новых гигантов, которым суждено было в свою очередь завладеть землей и водой. Одним из самых драматических моментов жизни мира является гибель династии рептилий, которая произошла в конце мелового периода, — последнего этапа эпохи рептилий. Мы не имеем представления о том, какая причина мирового масштаба вызвала это явление: была ли то внезапная катастрофа, или же оно совершилось медленно и постепенно в конце мелового периода; мы имеем пред собою только один факт: гигантские рептилии, обитавшие в воде и на суше, исчезли». Млекопитающие, найденные нами, были крошечными созданиями, не больше крысы, которые ползали по земле в середине мелового периода, — десять миллионов лет тому назад. Их следует рассматривать, как первую попытку природы создать насекомоядные, плотоядные и травоядные группы млекопитающих. Их можно считать первыми предками человека, так как они являются древнейшими представителями класса млекопитающих, к которому принадлежит человек. Эти черепа имеют особенно важное значение, так как они принадлежат самым древним представителям класса млекопитающих, связанным родственными узами с современными группами. В то время, как я пишу эту главу, только что началось изучение этих экземпляров. Они так примитивны, что трудно будет точно установить их родословную линию. С первого взгляда кажется, что они разделяются по крайней мере на два вида, из которых один окажется группой насекомоядных. Современные землеройка и крот — типичные насекомоядные, и давно известно, что они очень древнего происхождения. Другую группу составят креодонты, самые ранние плотоядные. Открытие этих млекопитающих мезозоя означает, что мы добрались до самых глубоких корней родословного дерева млекопитающих. Теперь еще слишком рано предугадывать, какие новые перспективы в эволюционной теории откроются нам благодаря этим черепам. Пока они кажутся незначительными, но я уверен, что даже когда яйца динозавров будут забыты, ученые будут помнить эти крошечные черепа, как венец наших открытий в Азии. На пути к «Огненным скалам» мы оставили Ионга, Бэтлера, Робинзона, Лукса, Шенея и Робертса у Артса Богдо, одной из вершин восточных Алтаев. Шеней предполагал собирать растения, а остальные рассчитывали поохотиться за косулями и дикими баранами. Нельсон и Моррис вернулись к нашему главному лагерю, изучая по пути памятники культуры палеолита, открытые нами во время поездки на запад. Тем временем я с Гренжером, Беркеем и Ловеллем предпринял недельную поездку, чтобы исследовать местность к югу от Алтайских гор. Монголы предупреждали нас, что караванных путей на юг не существует. В тридцати милях от нашего лагеря поднималась гора Гурбун Саикхан. Мы проехали через туннель, оказавшийся входом в русло высохшей реки, окруженное круглыми холмами, поросшими низкой травой и цветущим диким луком. Дорога привела нас к холодному источнику, у которого находились груды наслоений красного песчаника, но мы целый час напрасно искали в них следов ископаемых. Наши геологи недавно нашли в таких же наслоениях, ближе к востоку, — обломки костей динозавра, и определили, что это слои эпохи рептилий. Они установили, что Алтайские горы возникли позднее, к концу третичной эпохи. В конце дороги открывался вид на глубокий бассейн, окруженный стенами красного песчаника, но полтора дня исследований показали, что рассчитывать на находки ископаемых здесь трудно. Здесь мы имели, между прочим, возможность наблюдать любопытный пример разрушения почвы под действием внезапной бури. После проливного дождя, разразившегося над Гурбун Саикханом, мы услышали глухой рокот и увидели поток коричневой воды, надвигавшийся на нас по склону холма. Он несся так быстро, что мне пришлось обратиться в бегство, чтоб уклониться от него. Поток шоколадного цвета сорвал тонкий поверхностный слой, обнажив новые утесы и ложбины. Такие случаи должны вообще иметь место там, где нет растительности, задерживающей дождь. Монголы были правы, утверждая, что к югу нет караванных путей, но мы сделали три попытки переехать пустыню в тех местах, где горные хребты спускались к равнине. Пески дважды заставляли нас повернуть вспять, но третья попытка оказалась более удачной, и мы проделали около ста миль по твердому грунту. Опасные тропинки завели нас в лабиринты ущелий, и мы неожиданно оказались на краю бездны. Ловелль пустил в ход оба тормоза и остановил мотор на самом краю обрыва. Это была, пожалуй, самая опасная минута за все это лето, проведенное нами в Монголии. Если бы мотор полетел в пропасть, экспедиция лишилась бы пяти сотрудников. Вся эта область была безнадежна с нашей точки зрения. Узкие, разорванные горные цепи параллельно тянулись на востоке и западе; между ними расстилались равнины, не перерезанные рытвинами и ложбинами, и нам негде было искать ископаемых. Свернув на дорогу к западу, мы увидели одинокую юрту, притаившуюся за грудой скал. Из нее выскочили полдюжины монголов, требуя яростными жестами, чтобы мы остановились. Это был «ямен» у границы Верхней Монголии. Трудно себе представить более бесполезный пункт для ямена, так как мы на протяжении многих миль не видели даже признака жилища. Так как наше исследование к югу от Алтайских гор не дало положительных результатов в смысле новых залежей ископаемых, нам оставалось только вернуться к «Источнику горных вод» в внутренней Монголии, где находились обширные, нетронутые залежи. Я хранил их в виде резерва на тот случай, если крайний запад пустыни Гоби обманет наши ожидания. 2-го августа мы с сожалением покинули «Место тинистых вод». И было, в самом деле, о чем пожалеть: ведь одна эта местность дала нам больше, чем мы смели ожидать от всей пустыни Гоби. Когда экспедиция отправилась в путь в 1922 году, Монголия была, в естественнонаучном смысле, почти неведомой страной. Нам говорили, что Монголия так же бедна в палеонтологическом и геологическом отношениях, как и в физическом. А между тем, первые яйца динозавра, виденные человеком, сотня черепов и скелетов неизвестных динозавров, семь черепов мезозойских млекопитающих и первобытная человеческая культура «Обитателей Дюн» — были открыты на пространстве в несколько квадратных миль, на дне этого пленительного бассейна!.. Я с грустью смотрел на «Огненные скалы». Увижу ли я их еще когда-нибудь? Активные годы жизни исследователя сочтены, а меня призывали новые области изысканий. Быть может, я еще когда-нибудь увижу «Огненные скалы» — из окна вагона экспресса, но мой караван никогда уже не будет блуждать по пустыням, отыскивая дорогу к этой сокровищнице истории — Монголии. Эта местность будет, несомненно, полем деятельности для новых экспедиций в течение многих лет. Мы только тронули поверхность, и каждый сезон разрушительных вихрей будет открывать все новые и новые богатства, схороненные в ее недрах. И кто знает, что еще готовит нам эта область, уже так много давшая науке? Глава XVIII На обратном пути «Огненные скалы», кладбище динозавров и их яиц, остались далеко за нами; Центрально-Азиатская экспедиция возвращалась обратно. По пути мы удачно охотились, часто не выходя из моторов. При переходе через границу Внутренней Монголии из области, управляемой Советами, где наша экспедиция работала все лето, нам пришлось снова проехать мимо ямена, задержавшего весной наш караван. Мы все с любопытством ожидали этой минуты. У меня скопилось уже столько документов от правительства в Урге, что ими при желании можно было бы оклеить стены просторной комнаты. Весной чиновники ямена игнорировали их. То же могло повториться и теперь. Оказалось, что весь служебный состав ямена переменился после нашего последнего посещения; новые чиновники были в меру любезны и дали разрешение на свободный проезд. Однако, мы не поверили их обещанию беспрепятственно пропустить наш караван и спустя две недели выехали ему навстречу, чтобы в случае нужды защищать его с оружием в руках. И только после того, как вся экспедиция благополучно миновала монгольскую границу и оказалась в области, подчиненной китайской юрисдикции, мы вздохнули свободно. Мы остановились лагерем у «Источника горных вод», в трех милях от Калгана. Гренжер и Беркей произвели разведки к северо-востоку и нашли новые, обильные залежи ископаемых. Работа топографов и ботаника могла считаться законченной, а Шекельфорд хотел заняться в Пекине проявлением своих фильм. Поэтому я решил отвезти на двух моторах Бэглера, Робинзона, Шенея и Шекельфорда в Калган и, ознакомившись с политическим положением, вернуться в лагерь с Мак Ионгом. За несколько дней до нашего отъезда Шекельфорду удалось снять самое большое стадо антилоп, когда-либо виденное нами. Мы заметили их рано утром в шести милях от нашего лагеря. Шекельфорд провел несколько часов, снимая это стадо, но снимки вышли не особенно удачны. Мы знали, что антилопы не уйдут далеко, так как здесь были прекрасные пастбища. На другое утро мы с рассветом отправились на съемку. Около пятидесяти тысяч животных паслись в глубине равнины. Мы видели через бинокли, как они резвились, щипали траву, кормили детенышей. Вся их интимная жизнь развернулась перед нашими глазами. Меня удивило полное отсутствие волков. Такое огромное сборище живого мяса должно было бы привлечь всех волков округа, но в Монголии вообще очень мало волков. Их скорее всего можно видеть вблизи караванных путей, где они питаются павшими верблюдами, но и там они попадаются только одиночками или парами. На пути в Калган с нами случилось приключение, из-за которого мы едва не потеряли мотор. Проезжая через высохшее русло реки, я развил большую скорость, но вдруг почувствовал что-то неладное. Казалось, почва уходит из под наших ног. Наш автомобиль попал в полосу зыбучего песка, и его стало засасывать. Нам грозила та же катастрофа, жертвой которой стал в свое время наш Белуджитерий. Если бы у нас не было второго мотора, вытащившего мой автомобиль на буксире, — кто-нибудь, может быть, открыл бы через миллион лет окаменевшую машину, засыпанную песком. Путь на Калган, несмотря на беспорядки, происходившие в Китае, оказался совершенно свободным. Я провел в Пекине только три дня, после чего вернулся в Калган, а оттуда в наш лагерь. Оказалось, что наши палеонтологи не потеряли времени даром. Гренжер сейчас-же после завтрака повел меня на раскопки. Ольсен нашел несколько черепов, а Гренжер и Беркей решили, что они открыли новый геологический горизонт, относящийся, вероятно, к верхне-эоценовому периоду, т. е. к периоду появления на земле млекопитающих. Интереснее всего был череп необычайного зверя, найденный Луксом. Характерной особенностью черепа были толстые рога длиною в восемнадцать дюймов, выступавшие над глазными впадинами. Рога на концах имели утолщения и, вероятно, были покрыты кожей, как рожки жирафа. Находка Лукса была настолько не похожа на все другие, что никто из нас не мог сказать, какому животному она принадлежала. Череп оказался в очень плохом состоянии, и потребовалось все терпение и опытность Гренжера, чтобы его извлечь. На другое утро после моего возвращения в лагерь, Гренжер сообщил мне, что Чи, один из наших китайцев, нашел огромный череп. Мы все пошли смотреть на его извлечение, так как это самый интересный момент в археологических изысканиях. Сначала, судя по величине черепа, мы решили, что он принадлежит Белуджитерию, но, при ближайшем рассмотрении, признали в нем титанотерия. Эти огромные животные, имевшие отдаленное сходство с носорогами, были известны только в Америке, пока мы не открыли их в Монголии. Мы в первый и второй год нашей работы нашли только очень ранние, примитивные типы, но этот череп принадлежал позднейшему, более крупному виду; американские животные этого типа были снабжены огромным вилообразным рогом на носу. У нашего экземпляра не сохранилось носовых костей, но зубы и остальные части черепа совершенно ясно доказывали его происхождение. Нельсон, наш археолог, нашел в тех же местах около тридцати каменных груд, которые, очевидно, представляли из себя изделия человека. Камни были расположены очень правильно, и Нельсон решил, что это могилы. Нам стоило больших усилий отодвинуть эти камни, так как некоторые из них глубоко вросли в землю. Две могилы оказались пустыми, но третья дала интересные результаты. Здесь, прежде всего, мы нашли прекрасно сохранившиеся массивные бревна. Под ними лежал совершенно целый скелет человека. Он был ростом в 5 футов и 10–11 дм. Подле скелета лежал колчан из березовой коры, наполненный стрелами. Некоторые стрелы были деревянные, другие были сделаны из камыша с деревянными наконечниками. Острия были железные. Лук оказался разломанным на множество кусков, но его починят в музее. На голове у человека был, очевидно, тюрбан, так как сохранились обрывки материи, прилипшие к черепу. Меня особенно заинтересовало седло в изголовье, очень похожее на седла, употребляемые нашими кавалеристами. Нельсон считал, что этим могилам по крайней мере тысяча лет. Полная сохранность дерева и костей объясняется местоположением на склоне холма с прекрасным стоком и сухостью пустыни. Беркей и Моррис нашли еще следы первобытного человека. Произошло это так. Однажды, сидя в монгольской юрте, в двадцати милях от «Источника горных вод», Беркей обратил внимание на небольшой самородок меди, лежавший на семейном алтаре. Монголы заявили, что он был найден в окрестностях храма, в пятнадцати или двадцати милях к югу. Геологи разыскали это место и нашли место разработки руды. Разработка металла, по мнению наших геологов, прекратилась, за истощением, около 1000 лет тому назад. На одной из последних стоянок мы подверглись нападению змей. Вскоре после того, как мы разбили лагерь, к нам явились двое лам из соседнего храма, находившегося в расстоянии четырех миль; они пришли просить нас не убивать здесь животных и птиц на соседнем утесе, так как это место считается у монголов священным. Я обещал исполнить их просьбу, но нам пришлось нарушить свое обещание. В окрестностях лагеря моим спутникам сразу же попалось несколько гадюк. Эта ядовитая змея — единственная разновидность, которая встречается в пустыне. Несколько дней спустя температура к вечеру внезапно упала, и это повлекло за собою нашествие на лагерь целой армии змей, искавших крова и тепла. Лежа уже в постели, Ловелль увидел вползавшую в палатку змею. Вскочив, он стал осматривать помещение. При свете электрического фонарика, он открыл под койкой еще двух гадюк. Покончив с ними, он увидел новую гостью, спрятавшуюся было за ящиком у его изголовья. Ловелль не спал почти всю ночь в этой охоте. С другими товарищами произошла такая же история. Моррис убил в своей палатке пять гадюк, а Ванг, наш шофер-китаец, нашел змею, комфортабельно свернувшуюся в его башмаке; убив ее, он поднял с полу свою мягкую кепку, и оттуда тоже выпала змея. Так, в общей сложности, внутри наших палаток было убито 47 гадюк. Мы назвали эту местность «Змеиным лагерем». К счастью, змеи от холода становятся вялыми и не набрасываются на человека сразу; поэтому мы отделались от них благополучно. Из всей нашей компании пострадал только Волк, наша собака: змея укусила его в лапу, но Ольсен вылечил его. История со змеями подействовала нам на нервы, и мы все начали трусить. Китайцы и монголы бросили палатки и спали в моторах или на ящиках с запасами. Мы все не выходили в темноте иначе, как с фонарем в одной руке и киркою в другой. Однажды вечером, выходя из палатки, я наступил на что-то мягкое и круглое. Я закричал и взбудоражил весь лагерь: тут выяснилось, что предмет, возбудивший мой ужас, был простою веревкою… Нам пришлось нарушить обещание, данное ламам, но наши монголы не нарушили священного завета. Змеи обыкновенно водятся на утесах, вроде того, на котором мы раскинули лагерь. Они встречаются на всем протяжении пустыни. Скопление же их около нашей стоянки объяснялось тем, что это было священное место, и здесь монголы не решались их убивать. Других змей в Монголии нет: климат пустыни слишком сух и холоден для этих пресмыкающихся. Новый лагерь оказался богат не только змеями, но и ископаемыми. Русло высохшей реки, протекавшей здесь четыре миллиона лет тому назад, было сплошь усеяно костями. Мы нашли тридцать семь челюстей в одном слое, и достаточно было соскоблить несколько дюймов отложений в любом месте, чтобы найти ценные экземпляры. Здесь мы открыли черепа своеобразного животного, известного под названием «Chalicothere». У этого «копытного животного с когтями» голова и шея напоминали лошадь, зубы — носорога, а на ногах, вместо копыт, были когти. Эта область когда-то кишела маленькими копытными животными по названию «Lophirdon», и наши палеонтологи собрали обширную коллекцию челюстей и черепов, принадлежавших к неизвестным видам и родам этого млекопитающего. Мы до сих пор не нашли лошади в очень древних слоях. Это нас удивило, так как мы твердо рассчитывали открыть здесь неизвестного пятипалого предка современной лошади. Четырехпалые лошади встречаются в эоценовых отложениях Европы и Америки, но мы уверены, что первоначальная порода развивалась в Азии, только ее следы до сих пор ускользали от нас. Пока в «Змеином лагере» кипела работа, шестеро из нашей компании произвели разведки в 500 милях к югу, в области, которую было предположено исследовать летом 1926 года. Когда мы вернулись из этой поездки, дождь и первый снег предупредили нас, что нам пора двинуться в Калган. С севера потянулись стаи тетеревов, золотистые зуйки тысячами слетались из сибирских тундр. Все эти признаки хорошо известны путешественнику по Монголии. 12 сентября наши моторы с ревом спустились по склону холма на дно бассейна, оставляя «Змеиный лагерь» гадюкам и коршунам. Еще один сезон окончился благополучно, дав благоприятные результаты.