Раненые пожали плечами. – Мы не видели, не знаем. – А вас как?.. Где оружие ваше? Сколько нападавших было? – Один. Мы тех, других, которые к лагерю шли, положили, а он подкрался сзади и стал стрелять… Мы ничего не могли сделать. – Точно один? – Точно. Вот его ранил. А нас прикладом после. – Лучше бы он вас прикончил! Три идиота с автоматами, фронтовики, мать вашу! – в сердцах выругался полковник. Гражданский забрался в кузов, откинул брезент, глянул на покойников: – Три ножевых. Наповал. – Как ножевых? – опешил полковник. – Так, – спокойно ответил гражданский. – Двум горло перерезал, одному печень перехватил. Поэтому они, – кивнул на раненых, – ничего не слышали. – Один?! – Похоже, что так… Один – всех… – задумался на секунду. – Увеличьте группы до десяти человек и предупредите, чтобы не зевали. Если жить хотят. Местных оповестите о побеге четырёх опасных преступников, чтобы о всех подозрительных немедленно докладывали властям. И распорядитесь, пусть на дорогах выставят усиленные посты и досматривают все машины, включая военные. И еще… * * * Сидит «Партизан», на коленях карта-трехвёрстка разложена. Кругом лес такой, что без топора не продраться, в самую чащу зэки забрались, в болота непролазные, куда не всякий зверь сунется. Сидят зэки на деревьях поваленных, дух переводят, по сторонам опасливо оглядываются. Неуютно им тут, мокро, холодно, под ногами топь чавкает, в лицо, в глаза, в рот, уши мошка лезет. А для «Партизана» лес да болота – дом родной. Что комары? Каратель немецкий похуже будет! – Может, в лагерь запасной податься? – предлагает кто-то. – Там еда, одежда, патроны заначены… – Нельзя в лагерь, «краснопёрые» там. Если вокруг шарили, могли наткнуться. Оружие, спички, топоры есть – не пропадём. Теперь нас по всей округе ловят – отсидеться надо недели три-четыре, а потом, если что, к железке подадимся. – А жрать что? – Дичь добудем. А нет, корешки копать станем, кору толочь. С голоду не помрём… В Белоруссии хуже приходилось. Молчат зэки, понимают, что не три недели им тут сидеть, что нет хода из леса, что, как только выйдут к железке, к дороге или людям, тут их и повяжут. Не станут местные их покрывать, срок себе мотая. Лагерные места здесь, с каждым жителем опера работу провели, на заметочку взяли. Покроешь зэка беглого, хоть корочку хлеба ему дашь, сам тут же на нары сядешь. Да и боятся местные заключённых, не одну семью урки порезали, деньги, одежду и документы себе добывая. Нельзя здесь надеяться на чужую помощь, можно только на себя. И значит, придётся им тут зимовать или полтысячи вёрст по тайге топать, чтобы подальше уйти. Так и там их не ждут и там участковые ориентировки на них получат. Такая беда. – Пройдём болото, в центре остров должен быть, там и встанем, землянки выкопаем. Все продукты, соль и особенно спички – в одну торбу. Кто сунется туда без команды – пристрелю на месте! Без огня нам здесь не выжить. Все ясно? Чего уж ясней… Островок, точно, нашли. Копать землянки не пришлось, так как в первой же яме вода по колено поднялась, из болот просочившись. Построили шалаши, внутри дымокурные костры развели, чтобы мошку выгнать. – Всем отдыхать! – приказал «Партизан». – Караульным меняться через каждые два часа – слушать лес. Огонь не разводить, прогоревший костёр не ворошить, пепел и головешки сгрести в центр и прикрыть еловыми лапами и корой от дождя, чтобы угольки не потухли. Утром раздуем. Спички беречь надо. Зэки упали и уснули, как убитые. Утром «Партизан», обходя остров, начал готовить оборону лагеря – вычислять наиболее опасные направления, строить и маскировать импровизированные из стволов деревьев укрепления, готовить пути отходов… Всё как там, в белорусских чащобах… – Здесь их с фронта встретим, затянем и с фланга расстреляем. Уходить будем через самую топь, где с маковкой. Сплетём гать, притопим на полметра, ряской прикроем, а как пройдём, вытащим – как мост цепной поднимем… Коли сунутся – два десятка «краснопёрых» легко положим, а сами уйдём… Не впервой… Грамотно всё придумал «Партизан», как надо, да только зря… Утром услышали гул моторов. Над лесом низко прошёл самолёт, сделал разворот и из него что-то посыпалось. Что-то, что белой метелью закружило над деревьями, разносимое ветром. Как снег… На остров упали несколько листков, заполненных убористым типографским шрифтом. Листовки? Зэки подняли серые бумажные листы, прочитали. Ну, вот и всё… В начале листовки было обращение к ним. К каждому, потому что с их именами, фамилиями и статьями. И с длинным списком других имён и фамилий, с какими-то адресами. Читали зэки и зубами скрипели: «Назаров Семён Ильич – отец, Назарова Авдотья Ивановна – мать. Назаров Пётр Семёнович – брат, Назарова Анна Семёновна – сестра…» И еще братья и сестры и ближние родственники. И против каждого адрес места жительства – область, посёлок, дом, а у кого-то еще квартира… А больше ничего, потому что и так все понятно. Лишь в самом низу предложение выйти из леса и сложить оружие, во избежание… И что тут сделать – ничего не сделать. Можно пострелять и тем близких своих подставить. Можно застрелиться от безысходности, только тогда «краснопёрые» будут продолжать считать их в бегах. – Ладно, идти надо, чего сидеть! – зло сказал кто-то. – А если нас к стенке? – А если их всех? А нам, сколько не бегай, конец один. Страна большая, да только в каждом городе, в посёлке, в деревеньке малой свой мент имеется, мимо которого не прошмыгнёшь. Сколько верёвочке не виться… Пошли… Пнул кто-то костёр, что искрами разлетелся. Ни к чему теперь он… Идут зэки уже не таясь, ступая кто куда, сучки подошвами топча, лужи разбрызгивая, ветки ломая – кончились бега, один чёрт теперь – хоть прячься, хоть не прячься! Замыкающим «Партизан» идёт, зэки на него не смотрят, на привалах глаза отводят, понимают – не жилец он, троих «краснопёрых» зажмурил, что не прощается, теперь его дружки их – при попытке к бегству… Не дойти ему до прокурора, чтобы свой заслуженный вышак получить. К смерти своей он топает. А их… Их, может быть, еще помилуют, срок накинут и на зону сошлют… А там… А там, как карты лягут… И снова – вертухаи, нары, баланда, лесоповал, зубы во рту от цинги шатающиеся, «Кум», блатные… Беспросветная, безнадёжная, но… жизнь. * * * – Открывай ворота… Грузовик въехал. Водитель осадил подле штаба, вышел, откинул борт. Внутри люди – как мешки бесформенные, в изорванной, в кровавых пятнах, одежде – беглецы, которых по лесам ловили. – Выгружай. Вертухаи, цепляя за одежду, потянули, сбросили тела на землю. Те шмякнулись, звука не издав. Подошёл полковник с гражданским. – Кто из них «Партизан»? – Вот этот. – Покажь… Вертухай ухватил за волосы, вывернул вверх безвольно болтающуюся голову. Приподнял. Разбитое, в ошмётках запёкшейся крови лицо без какого-либо выражения. Мёртвое лицо. Вроде похож, хотя что за той кровавой коростой рассмотреть можно? – Тащи его туда, в сторону. Тело «Партизана» поволокли по земле к штабу. Полковник шёл сзади, расстёгивая на ходу кобуру, вытягивая револьвер. – Прислони… Тело «Партизана» подняли, тряхнули, привалили к стене. – Похоже, откинулся, – сказал кто-то. Без сожаления, просто как факт. – А вот хрен! – рявкнул полковник. – Не дам я ему так просто уйти! Воды сюда! Кто-то подсуетился, притащил ведро воды. – Плесни! Ледяная вода плеснула в лицо «покойника». Тот вздохнул, разрывая кровавые корки, открыл глаза. – Жив, гнида! – удовлетворённо хмыкнул полковник. – Это ты моих людей резал? – Ткнул дулом револьвера в лицо. Поползли в стороны, растянулись уголки рта пленника, в страшной, неестественной, мёртвой улыбке. Прошептали в лепёшку разбитые губы: – Дерьмо… твои барбосы. Не умеют… воевать. – Сука! – коротко сказал полковник, потянул большим пальцем до щелчка курок, приставил наган ко лбу пленника… Опера, что за плечи его держали, шарахнулись в стороны, чтобы под брызги не угодить. – Готов? Очень хотелось полковнику, чтобы пленник получил свою пулю в полном сознании, чтобы понял, что сейчас будет, испугался, о пощаде попросил… Но тот не просил – смотрел безучастно, словно не его башку сейчас будут дырявить. Отмучился он, домотал свой срок до черты, за которой ни один вертухай не сможет его достать. И даже ухмыльнулся напоследок – попытался ухмыльнуться, только вышло плохо, не слушались его губы: – А на ножичках со мной, полковник, не желаешь? Кишка тонка?.. Отшатнулся полковник, руку вытянул, указательный палец в скобу ткнул, да вначале промахнулся. Занервничал сильно. Смотрит на него «Партизан», рот кривит. Не тот у него враг, немец хоть злобен был, но европеец, до такого не допускал – бил расчётливо, пытал без сожалений и угрызений совести, но и без удовольствия, расстреливал с «холодным носом». А этот… – Ну давай, полковник… – И глаза прикрыл. Не хотелось ему в последнее мгновение своей жизни рожу эту наблюдать…