Она права. Не захочу. – Но Рай, запертый в тесном вонючем подвале, начал буквально съезжать с катушек. Я больше не могла находиться рядом с ним. Эти отношения пагубно действовали на меня. Нет, он никогда меня не бил. Я совсем не об этом. Женщина, приютившая нас в подвале «Малаки», тоже это видела. Добрая женщина. Я буду называть ее Шейлой, хотя это не ее настоящее имя. Шейла поняла, что я нуждаюсь в помощи. Я часто плакалась ей в жилетку. Вскоре мне стало понятно: я должна от него уйти. Иного выбора не было. Но куда уйти? Я собиралась и дальше прятаться от властей. Шейла знала кого-то, кто мог бы тайком переправить меня в Канаду, а оттуда в Европу. Однако я уже больше двух лет находилась в бегах. Я не хотела жить так до конца своих дней. Стресс, грязь, усталость и, хуже всего, скука. Весь день ты либо куда-то едешь, либо прячешься. Мне думается, разыскиваемые беглецы чаще всего сдаются властям, чтобы прекратить монотонное существование. Я просто жаждала нормальной жизни. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю? – О нормальной жизни, – вслед за ней повторяю я, чтобы она не потеряла нить рассказа. – Шейла познакомила меня с юристом, симпатизирующим таким, как я. Он преподавал в Колумбийском университете. Он посоветовал сдаться, предположив, что много мне не дадут. Основной упор защиты будет сделан на мою молодость, пагубное влияние Рая и так далее. Мы разработали план. Я отправилась в Детройт, где пряталась несколько недель. Когда прошло достаточно времени, я явилась в местное ФБР. – Вы рассказывали Раю Строссу о том, что собираетесь сделать? Она медленно качает головой, запрокинутой к небу: – Все это делалось у Рая за спиной. Я оставила у Шейлы записку для него, где попыталась все объяснить. – И как он отреагировал на ваш отъезд? – Не знаю. Когда берешься за осуществление подобного плана, назад уже не оглядываешься. Это слишком опасно для всех. – А потом, оказавшись на свободе, вы пытались что-то выяснить? – Нет, никогда. По той же причине: не хотела никого подвергать опасности. – Но вас должно было снедать любопытство. – Скорее чувство вины, – возражает она. – Рай становился все более невыносим, и у меня не было другого выхода, кроме как с ним порвать. Его влияние на меня ослабело, но… Боже, вам не вообразить, чего мне это стоило! Для меня весь свет клином сошелся на Рае Строссе. Ради него я была готова умереть. В буквальном смысле. У меня возникает вопрос, который я решаю приберечь на потом: «А убивать ради него вы тоже были готовы?» – В ФБР вы сказали, что он утонул на Верхнем полуострове Мичигана. – Я придумала такую версию. – Зачем? – А вы как думаете? Я все-таки была перед ним в долгу. – Вы сделали это, чтобы отвлечь внимание? – Разумеется, чтобы копы не дышали ему в затылок. Я также должна была объяснить, почему сдалась властям именно сейчас. Не могла же я сказать, что причиной послужило невменяемое состояние великого Рая Стросса, орущего на себя в подвале бара в Верхнем Вест-Сайде. Сейчас бы у него диагностировали биполярное расстройство, обсессивно-компульсивное навязчивое состояние и что-нибудь подобное. А тогда? По ночам, когда бар закрывался, Рай частенько поднимался наверх и начинал расставлять бутылки на полках так, чтобы они находились на одинаковом расстоянии друг от друга и этикетки глядели строго по центру. Он занимался этим часами. Я вспоминаю башню в «Бересфорде». – У него были деньги? – У Рая? – Вы говорили, что прятались в подвале бара. – Да. – У него были деньги на более приличное жилье? – Нет. – Он интересовался искусством? – Искусством? – Живописью, скульптурой, еще чем-то. – Я не… А почему вы спрашиваете? – Вы когда-нибудь совершали ограбления вместе с ним? – Что? Разумеется, нет. – Значит, вы попросту рассчитывали на доброту незнакомых людей? – Я не… – Вы наверняка знаете, что другие радикалы не брезговали ограблением банков. Например, Симбионистская армия освобождения. Они ограбили бронеавтомобиль компании «Бринк». Вы со Строссом занимались чем-то подобным? Я не собираюсь привлекать вас к ответственности. Дело все равно бы не возбудили из-за истечения срока давности. Но мне необходимо знать. Нам навстречу идет подросток с тремя собаками на поводках. Лейк Дэвис улыбается и кивает ему. Он кивает в ответ. – Я еще в самом начале хотела сдаться властям. Но он бы мне не позволил. – Он бы вам не позволил? – Частью любого поклонения является абьюз. Я узнала это на своей шкуре. Те, кто сильно любит Бога, столь же сильно Его боится. Даже слово есть такое – «богобоязненный». Самые фанатично преданные, постоянно глаголющие о Божьей любви – это всегда те, кто бредит адскими муками и вечным проклятием. Отсюда вопрос: любила я Рая или боялась его? Не знаю, насколько широка черта, отделяющая одно от другого. Я приехал сюда не ради философской дискуссии и потому меняю тему: – Вы слышали в новостях о том, что нашли украденную картину Вермеера? – Да. Это вчера сообщали? – До нее медленно доходит. – Постойте. Ведь в квартире, где нашли картину, обнаружили труп? – Это был Рай Стросс, – киваю я и даю ей время, чтобы переварить услышанное. – Он превратился в отшельника и стал захламлять свое жилище разным барахлом. Я рассказываю ей о башне в «Бересфорде», загроможденной невесть чем, и о картине на стене. Об истории с моей двоюродной сестрой ей знать незачем. Впереди мы видим скамейку. Лейк Дэвис плюхается на сиденье, словно у нее вдруг подкосились ноги. Я остаюсь стоять. – Значит, Рая убили. – Да. – После стольких лет. – Лейк Дэвис качает головой; ее глаза стекленеют. – До сих пор не понимаю, зачем вы здесь. – Картина Вермеера принадлежала моей семье. – Получается, вы приехали, чтобы найти вторую картину? – (Я не отвечаю.) – У меня ее нет. Когда обе картины украли? Я называю дату. – Так это было гораздо позже. Я уже отсидела и освободилась. – А после убийств вы когда-нибудь видели кого-нибудь из «Шестерки с Джейн-стрит»? Слово «убийства» заставляет ее вздрогнуть. Я намеренно его употребил. – Подполье разделило нас. Невозможно скрываться вшестером. – Я спрашивал не об этом. – Всего однажды. Когда она умолкает, я подношу руку к уху: – Я слушаю. – Мы провели пару дней с Арло. – С Арло Шугарменом? – В Талсе, – кивает она. – Он выдавал себя за студента Университета Орала Робертса[16]. Я нашла это весьма ироничным. – Почему? – Арло вырос в еврейской религиозной семье, но всегда гордился своим атеизмом. Я припоминаю, что видел это в папке, переданной мне ПТ. – Шугармен утверждал, будто в тот вечер его там не было. – Мы все утверждали, и что с того? Честный ответ. – Он ведь учился на отделении искусств в Колумбийском университете и хорошо успевал.