– Четыре дня. – Сейди пододвигает стул к кровати. – А теперь расскажите, что произошло. С самого начала. Я рассказываю, хотя из-за болеутоляющих моя речь спотыкается. Сейди слушает не перебивая. Хочется пить. Я прошу еще ледяной стружки. Сейди выполняет мою просьбу, ложкой отправляя льдинки мне в рот. Когда я заканчиваю рассказ, она говорит: – Водитель, как вы уже знаете, мертв. Один из нападавших – Роберт Лайонс – тоже. Его выбросило через ветровое стекло прямо на столб. Второй – это Трей – отделался переломами костей. Поскольку его травмы не были серьезными, он поехал выздоравливать к себе домой, на запад Пенсильвании. – Трей делал какие-либо заявления? – В данный момент мистер Лайонс предпочитает не общаться с властями. – Как полиция оценивает случившееся? – Они пока хранят молчание. Сказали только, что, по их заключению, горло водителю перерезали вы. Они провели криминалистическую экспертизу: положение вашего тела, находящегося позади трупа, точное соответствие размера бритвы размеру потайного кармашка на вашей манжете, кровь на ваших руках и так далее. Их утверждения недостаточны для предъявления вам обвинений, но копы знают, кто явился причиной аварии. – Вы им сказали, что братья Лайонс вам угрожали? – Пока еще нет. Это я всегда успею. И потом, если я им скажу, они захотят узнать, по какой причине мне угрожали. Понимаете? Это я хорошо понимаю. – Копы уже нащупывают взаимосвязь между нападением на Тедди Лайонса в Индиане и тем, что произошло в минивэне. Поскольку вы мой клиент, я не хочу им помогать. Логично. – Что посоветуете? – Полиция постоянно торчит в больнице. Они ждут от вас заявления. Я говорила им, что мы не будем делать никаких заявлений. – Я вообще забыл, что со мной было. Травма головы и все такое. – И вы еще слишком слабы, чтобы отвечать на их вопросы, – добавляет Сейди. – Согласен, но я хочу поскорее выбраться отсюда. Дома я поправлюсь быстрее и успешнее. – Постараюсь это устроить. – Сейди встает. – Вин, мы не поднимали шума. СМИ ничего не знают. – Спасибо. – К вам приходили и другие. Хотели пообщаться. Я отговорила их, сославшись на ваше состояние. Но мне было важно, чтобы сначала мы с вами поговорили наедине. Все отнеслись с пониманием. Я киваю. Я не спрашиваю, кто приходил. Сейчас это не имеет значения. – Спасибо, Сейди. И постарайтесь вытащить меня из больницы. Но это оказывается сложнее, чем я думал. Через пару дней меня переводят из отделения интенсивной терапии в частную палату. И вот здесь-то, в три часа ночи, когда я все еще балансирую между бодрствованием, вызванным дозой морфина, и погружением в тяжелую дрему, я скорее чувствую, чем слышу, как дверь моей палаты открывается. В этом нет ничего необычного. Всякий, кому довелось полежать в больнице, знает, что пациентов мучают разными процедурами именно в ночные часы, словно нарочно лишая сна. Если вновь провести аналогию с супергероями, мои чувства, как и у Человека-паука, подают сигналы, отчего я, лежа с закрытыми глазами, знаю, что дверь открыл не врач, не медсестра и даже не полицейский. Я лежу не шевелясь. При мне нет оружия, и это глупо. Я выбит из привычной формы и потому не могу рассчитывать на силу, быстроту реакции и точный выбор момента. Я осторожно приоткрываю глаза, но из-за наркотического действия болеутоляющих препаратов и ночной поры мое зрение затуманено. Предметы я вижу словно сквозь вуаль. Однако я все же различаю какое-то движение. Я мог бы открыть глаза пошире, но мне не хочется, чтобы вошедший увидел меня бодрствующим. Я вижу мужской силуэт. От первой мелькнувшей мысли у меня учащается пульс. Трей Лайонс! Но теперь я вижу, что этот мужчина слишком крупный. Он стоит в проеме двери. Я чувствую на себе его взгляд и думаю, как быть дальше. Кнопка вызова медсестры. Такие кнопки есть в каждой больничной палате. Но поскольку я не люблю просить о помощи, то почти не слушал объяснений медсестры. Кажется, она протянула провод вдоль кроватного поручня? Так оно и есть. Вот только где находится сама кнопка: слева или справа? Слева. Я целиком покрыт одеялом. Стараюсь незаметно переместить левую руку к кнопке. – Не делайте этого, Вин, – слышится мужской голос. Теперь уже бесполезно притворяться спящим. Я полностью открываю глаза. Мое зрение по-прежнему затуманено. В палате горит лишь тусклый ночник. Но его света хватает, чтобы разглядеть у двери крупного мужчину. Очень крупного. Настоящего верзилу. Вижу его длинную бороду и бейсболку на голове. В палату входит другой мужчина. Он в дорогом костюме. Седые волосы зачесаны назад. Это он предупреждал меня не трогать кнопку вызова. Он кивает верзиле. Тот выходит и закрывает дверь. Седовласый берет стул и подвигает к моей кровати. – Вы знаете, кто я? – спрашивает он. – Зубная фея? Шутка не ахти, но Седовласый улыбается. – Меня зовут Лео Стонч. Об этом я уже догадался. – Мои люди следили за вами. – Да, знаю. – Но вы быстро вычислили хвост. – Любительский прием. Почти оскорбительный. – Примите мои извинения, – говорит Стонч. – Что вас связывало с Раем Строссом? – У него находилась картина, принадлежащая моей семье. – Да, мы слышали. А что еще? – Это все, – говорю я. – И этим вызваны все ваши вынюхивания? Только кражей картины? – Да, только кражей картины, – повторяю я. – Кстати, я не ослышался? Вы произнесли слово «вынюхивания»? Он улыбается и наклоняется ниже. – Нам известна ваша репутация, – шепотом говорит он. – Да неужели? – Вас описывают как сумасбродного, опасного человека и вдобавок психопата. – И ни слова о моем прирожденном обаянии и сверхъестественной харизме? Я понимаю всю неуместность моих весьма слабых попыток шутить. Если вам это кажется отталкивающим, обязательно познакомьтесь с Майроном. Но эти неуклюжие шутки служат определенной цели. Вы никогда не должны показывать противнику свой страх. Никогда. Я немало потрудился над своей репутацией человека неуравновешенного и непредсказуемого. Это сделано намеренно. Способность острить в подобные моменты показывает твоим противникам, что тебя не так-то легко напугать. Стонч придвигает стул еще ближе: – Вы ведь разыскиваете Арло Шугармена? Вместо ответа я спрашиваю: – Это вы убили Рая Стросса? Как я предполагал, он говорит: – Вопросы задаю я. – А нам обоим нельзя? Стончу это нравится. Почему – одному Богу известно. – Я не имею никакого отношения к убийству Рая Стросса, хотя не скажу, что огорчен его смертью, – отвечает он. Пытаюсь прочитать что-нибудь по его лицу и не могу.