– Дед хранил счетные карточки? – Представь себе. – И на некоторых значится имя моего отца? Так? – Начиная с апреля твой отец активно играл в гольф. С моим отцом, с нашим дедом и другими членами семьи. Наверняка он играл и с друзьями, но такие карточки я бы точно не стал хранить. – Так в чем заключался его недостаток? – Не понял. – Вин, я пытаюсь разрядить обстановку. Что доказывают эти счетные карточки? – То, что все лето семьдесят второго года твой отец находился в Филадельфии. Или хотя бы то, что он играл здесь в гольф. Затем, как значится в календаре, третьего сентября семьдесят второго года кто-то из прислуги Локвудов отвез его в Нью-Йорк, в тамошнее университетское общежитие Липтон-Холл на Вашингтон-сквер. – И он начал учиться в Нью-Йоркском университете. – Да. – И что дальше? – Здесь тоже некоторое время все спокойно. Мне нужно более подробно просмотреть все сопутствующие документы, но те, что я уже видел, подтверждают: никаких происшествий. Так проходит месяцев семь… пока четырнадцатого апреля семьдесят третьего года твой отец не прилетает в Сан-Паулу. Я показываю ей штамп бразильской таможни на старом паспорте дяди Олдрича. – Погоди. Бабушка сохранила его старый паспорт? – Да. И не только его. Все наши старые паспорта. Патриша недоверчиво качает головой. Она перелистывает паспорт и смотрит на отцовское фото на первой странице. Паспорт был выдан в семьдесят первом, когда ее отцу исполнилось девятнадцать. Наклонив голову, она разглядывает черно-белую фотографию отцовской головы, осторожно водя пальцем по его лицу. Как и большинство мужской части Локвудов, Олдрич был обаятельным. – Отец рассказывал мне, что провел в Южной Америке три года, – с оттенком грусти говорит она. – Так оно и есть. Если заглянуть в его паспорт, он побывал в Боливии, Перу, Чили и Венесуэле. – Поездка изменила его. Опять-таки это не вопрос, и я не вижу смысла комментировать слова сестры. – Отец сделал там много хорошего. Он основал школу. – Похоже что так. Из отметки в паспорте явствует, что в Соединенные Штаты он вернулся только восемнадцатого декабря семьдесят шестого года. – В декабре? – Да. – Мне говорили, что раньше. – Неудивительно. – Значит, мама уже была беременна мной, – говорит Патриша. – Ты не знала? – Нет. Но это ничего не меняет. – Патриша вздыхает и снова приваливается к спинке стула. – Вин, скажи, есть какой-либо смысл в этих раскопках? – Есть. – Мы добрались до семьдесят шестого года. А когда из Хаверфорда украли картины? В середине девяностых? Я по-прежнему не вижу никакой связи. – А я вижу. – Расскажи. – Ключевым моментом является отлет твоего отца из Нью-Йорка в Сан-Паулу. – Почему ты так считаешь? – Итак, твой отец учится в Нью-Йоркском университете, но закончить его еще не успел. Вроде бы все у него обстояло благополучно. И вдруг в апреле семьдесят третьего года, когда до конца семестра оставалось меньше двух месяцев, он вдруг срывается с места и отправляется в далекие края. Я нахожу это странным. А ты? Она пожимает плечами: – Отец был богатым, импульсивным. Возможно, у него не ладилось с учебой. Может, ему просто захотелось развеяться. – Возможно, – соглашаюсь я. – Но… – Но он улетел четырнадцатого апреля семьдесят третьего года. – И что? У меня на телефоне есть оцифрованная статья из старой газеты. Даже я чувствую холодок, когда открываю статью и показываю сестре: – Двумя днями ранее, двенадцатого апреля, «Шестерка с Джейн-стрит» неудачно атаковала Фридом-Холл, что стало причиной гибели пассажиров автобуса. Патриша вскакивает со стула и начинает ходить взад-вперед: – Не понимаю, к чему ты клонишь, Вин. Все-то она понимает. Я жду. – Это могло быть совпадением. Я не морщусь. Не хмурюсь. Просто жду. – Вин, скажи что-нибудь. – Это не могло быть совпадением. – Почему, черт побери?! – Твой отец сбегает в Бразилию почти сразу после преступления «Шестерки с Джейн-стрит». Через двадцать лет у нашей семьи крадут ценные картины, одна из которых оказывается у главаря «Шестерки». Продолжить? Слушай дальше. В квартире, где был убит Рай Стросс, находят чемодан, который ты когда-то собирала по приказу похитителей, убивших твоего отца. И в качестве вишенки на торте: Найджел создает офшорный счет для покупки квартиры Раю Строссу – той самой, где его потом убьют, – и для оплаты ее содержания. Достаточно? Патриша, которая к этому времени села, снова вскакивает и уходит в дальний угол комнаты. – И что ты всем этим хочешь сказать? Что мой отец входил в «Шестерку с Джейн-стрит»? – Не знаю. Я пока лишь излагаю факты. – И какие еще факты ты можешь изложить? – Я познакомился с барменшей, работающей в баре «Малаки». У нее были отношения с Раем Строссом. Она мне рассказала, что Рай часто ездил в Филадельфию. – Если я правильно понимаю ход твоих рассуждений, ты считаешь моего отца причастным к «Шестерке с Джейн-стрит». Он сбежал и таким образом выпал из подозрения. Наша семья платила Раю Строссу, чтобы тот помалкивал о его роли. Мы что, и остальным тоже платили? – Пока не знаю. – Не ты ли мне говорил, что общался с одной из «Шестерки»? Лейк… как ее там. – Лейк Дэвис. – Она знала об этом? – Может, и знала, но мне бы не сказала, особенно если ей платили за молчание. По ее словам, девушек, входящих в «Шестерку», не посвящали во все подробности. Так что она могла и не знать. – Но мой отец мертв, – говорит Патриша. – Да. – Так зачем продолжать выплаты для сохранения незапятнанности его репутации? Теперь я корчу гримасу: – По пути в подвал ты проходила через ворота Локвуд-мэнора. И после этого ты задаешь подобные вопросы?