Глубокий вдох – и видение растаяло полностью. Взгляд растерянно прыгнул по метрам обтянутого изоляцией кабеля на полу, задержался на контуре портала, похожем на рамку здоровенного зеркала, стекло которого кто-то выбил, оставив лишь пустоту… – Открывайте, блядь, свой грёбаный портал! – рявкнул вдруг чужак вслух, окончательно развалив то, что только что вольно или невольно продемонстрировал. Впрочем, Мэл была уверена, что представлял он как раз её, в привычной для себя обстановке пользования чужим телом как собственностью, безвольной вещью. – Замешкаетесь – для вас хуже. Посоветуй твоей бригаде ремонтных уёбков быстрее шевелить своими ленивыми жопами! Больше всего это напоминало приказ. Возглас того, кто привык командовать, причём за малейшую оплошность, а то и просто так, по невероятной и спонтанной прихоти, тут же и на месте карал болью и смертью. И кто наверняка уж не терпел, когда при нём приказы отдаёт кто-то, кому в его понимании отводилась вполне однозначная роль безропотного предмета для удовлетворения потребностей. Всё, что выбивалось из этих узких рамок, надлежало мучить и уничтожать, уничтожать и мучить. Бесконечно, изо дня в день. Не ждать, как сейчас, не зависеть, не… Мэл вздрогнула: рычал чужак, кажется, во всех диапазонах. Восприятие вибрировало от беззвучного рыка, тряслось, как трясётся клетка с тигром, когда зверь мечется по ней в треске разрядов от электрошоковых палок, которыми его пытаются усмирить. С другой стороны одолевал страх, сознание прогибалось под его упругим натиском, в то время как трясущиеся люди в серой униформе технического персонала и вовсе побросали работу, сгрудившись испуганной стайкой у разобранных панелей терминала. – Запуганные люди не работают лучше, – в каком-то тумане, каким-то чужим, но привычно холодным голосом произнесла Мэллори. Груз чужих эмоций, казалось, сдавливал со всех сторон, приходилось держаться изо всех сил, чтобы не согнуться, не смяться, как металл под прессом. Ещё хуже было от зудящей, ноющей боли, которой наливалась сломанная рука чужака… Тут бы обезболивающего. А ещё лучше яду, но в аптечке отсека такового не обреталось, да и не примет дикарь от неё ничего и никогда. – А вот я так не думаю. Любое хуйло от страха двигается быстрее! Страх… хе-хе, это как ракетный двигатель, как петарда в заднице! – По залу эхом разнёсся отрывистый смех дикаря, в котором не наблюдалось и тени веселья. Мэл поморщилась, не глядя, раздражённо дёрнула плечом – хорошо, мол, хорошо, сейчас. Только ради своих людей, у которых, в отличие от помешанных на опытах «упырей», как раз-таки были семьи, но зверю об этом знать не обязательно. Под прицелом импульсного пистолета и пары налитых кровью глаз она медленно зашагала по залу, обходя кофры с инструментами, бухты проводов, переступая через рукава, подведённые к сварочным баллонам тревожного алого цвета. Людей хотелось приободрить, по-настоящему, а не только для того, чтобы они избавили комплекс от страшного дикаря, и Мэл, через силу улыбаясь и вглядываясь в побледневшие лица, пыталась смягчить обычный свой тон. С сидящей в сердце колючкой вины, если уж совсем откровенно, но ещё через пару мгновений Мэл уже знала: работы-то осталось всего-то минут на десять. Десять… как шагов обратно, под взглядом чужака, мечтающего убивать. – Мэм, группа на позиции, – прошелестело в ухе. – Ждут знака. – Работа делается качественнее, если сотрудники не запуганы, – без усмешки, очень серьёзно сообщила Мэл бандиту, приблизившись, вдыхая испарения пота с медным привкусом крови. Десять, нет, уже восемь минут, и всё закончится. Этот дикарь, этот пират или вернётся в свою гадючью клоаку – на свой долбаный остров, или превратится в чуть подсмоленный фарш от выстрелов импульсных винтовок спецназа. – Ты же не хочешь разлететься на атомы на сотню световых лет из-за ошибки в настройках? – Заткнись нахуй, и делай! Думаешь, я не догадываюсь, что ты вызвала спецназ? Так вот слушай, сучара, слушайте все! Если начнется штурм этой хуевой комнаты, никто не уйдет живым! – Мэл едва успела поставить блок от эмоционального всплеска, который взрывной волной сопровождал этот выкрик – почти неожиданный. Бригадир техников уже бурно и почти радостно жестикулировал, указывая на главный пульт отсека. Значит, предпусковое тестирование начнётся прямо сейчас. Собраться, нужно собраться, хотя от сумбура чужих эмоций кружится голова, подгибаются колени… Пришлось снова задрать голову повыше, вздёрнув подбородок – вроде бы надменно, но на самом деле просто чтобы смотреть в лицо какому-то неотёсанному, грубому дикарю. Да что там – отребью, преступнику, отморозку… Странно. Вроде бы он не слишком высок – и повыше видали. Физически, правда, наверняка дико силён, но и это не важно. Шелуха, внешнее. И только где-то под буграми грудных мышц, сетью сосудов, нервов, в клетке из рёбер будто не сердце пульсирует, а уголь. Многократно перегоревший, покрытый осыпающимся при каждом движении пеплом, но всё равно горячий, нет, раскалённый. – Какой догадливый, – Мэл проглотила привкус гари – дымный след то ли от сварки, то ли ещё от чего, протолкнула в странную пустоту внутри вместе с тугим комком ожидания, которое взвинчивало до предела нервы. Да, вот сейчас всё разрешится. Буквально через несколько минут. – Именно спецназ. Никаких церемоний: начнёшь стрелять – они просто сплавят нас всех в один комок со всеми здешними железяками. Как думаешь, мне это надо? Пол под ногами ощутимо дрогнул, когда кто-то, кого было не разглядеть за ожившим терминалом, запустил силовой преобразователь контура. Серебристая окружность – пустая рамка огромного зеркала – очертилась невероятным лазурным светом. Такая же лазурная точка вспыхнула точно в центре пустоты, потянулась узкими лучами к окружности, коснулась их и вдруг развернулась, вспучилась исполинской медузой, хаотично шевелящей щупальцами. Ещё мгновение – медуза исчезла, расплескалась брызгами света, а на её месте заколыхалось заключённое в оправу живое, мерцающее озеро. – Полный контроль, мэм! – выкрикнули из-за пульта. Мэл обнаружила, что за несколько секунд, необходимых для включения и установки контроля над порталом, сделала несколько шагов. В точности для того, чтобы пересечь линию: имульсник в руке чужака – сотрудники комплекса. – Не смей… – прошептала Мэл, прикрывая глаза. Не потому, что свет от портала слепил – насчёт этого знака она условилась с оператором, да и «энергетические проводки» чужого тела легче было нащупать при минимуме внешних помех. – Просто уходи. Рот пирата искривила усмешка-оскал, а палец напрягся на спуске пистолета. «Не успею… – вместе с прорезавшей позвоночник болью к Мэллори пришло понимание. – Да и чёрт с ним…» Палец всё так же замедленно вдавливал спуск, как вдруг чужак с коротким выдохом, наотмашь ударил Мэл тыльной стороной сжимающей рукоятку ладони. Мэл уже не почувствовала, что упасть ей не дали – подхватили на плечо и прикрылись, как живым щитом. Не увидела и того, как расползаются в стороны створки дверей и вываливаются решётки ремонтно-вентиляционных шахт, приближается светящийся диск портала. – Пока, мудилы! – почти весело прорычал дикарь в прикрытые непроницаемыми пластинами шлемов лица вооружённых до зубов спецназовцев. Оружие в его руке дёрнулось в сторону алых баллонов со сварочным газом и выплюнуло многовольтный разряд. Глава 8 — Принцесса… — прошептала Мэл, обращаясь к плавающему перед глазами полупрозрачному образу собственного отца. Мейсон Харт улыбался криво и выстукивал холёными пальцами на невидимой поверхности какой-то ритм. Наверно, тот самый, которому подчинялось всё и вся в его владениях. И исполинский галактический змей – как кобра, танцующая под дудку факира, и то, что в чреве этого змея. – Грёбаная… Последнее слово, грубое и какое-то рычащее, царапнуло пересохшее горло, как случайно проглоченная колючка. Попытка сглотнуть вынесла на поверхность целый комок таких колючек, сухих и жгучих, и только жалкую каплю слюны. Да ещё солоновато-металлический привкус — интересно, когда это губы-то успели потрескаться? И воздух – почему он похож на подогретую воду — тугой и омерзительно тёплый, забивающий носоглотку при попытке вдохнуть поглубже. Вот как сейчас. Мэл и попыталась сделать глубокий вдох, о чём моментально пожалела. Мышцы шеи почему-то оказались не крепче тряпки, голова мотнулась в сторону бессильно и так резко, что затылок прошибло болью, а тяжеленные веки сами собой приоткрылись, чтобы тут же закрыться. Вдобавок под рёбра что-то впилось — полосами, с силой. – Кх… – Мэл облизнула-таки спёкшиеся губы и шевельнулась уже осторожнее. Хотя нет. Ничего особо не получилось: мешали всё те же жёсткие полосы, которые к тому же ещё обнаружились вокруг запястий. Занемевшие руки от парочки попыток «поиграть мышцами» налились наэлектризованным жаром по меньшей мере сотни раскалённых игл. -- Какого… Кажется, произнесённое слово продавило некий звуковой барьер – в ушах болезненно зазвенело. Лицо саднило всё целиком, но сильнее всего левая половина, в районе челюсти, где, кажется, наливался и расцветал целый пузырь гематомы. «Ах да, конечно». – Тяжеленные веки изнутри на миг осветились знакомым искусственным светом. Палец в потёртом пластыре на спуске, плавное нажатие, и вдруг… Движение опередило мысль. Ослепительная вспышка, затем темнота. Тоже понятно. То, что по правой щеке, распалённой и вспотевшей, ползёт жгучий, как инженерный лазер на минимальной мощности, солнечный луч, было ещё терпимо. Сильнее донимали мелкие зудящие касания, плюс гудение и писк, от которых вибрировал воздух. Тело понемногу возвращалось из пустоты и нечувствительности, в которых парило до этого, через боль и жар обретало объём, очертания и полноту ощущений. Ничего хорошего, между прочим. Пары достаточно осторожных движений хватило для того, чтобы снова задохнуться от расколовшей позвоночник боли, под «седалищем» обнаружилось что-то очень жёсткое, вдобавок лодыжки тоже оказались связанными. Так плотно, что и колени не разомкнёшь. Ясно. Оставалось открыть глаза и рассмотреть подтверждения своих догадок, но Мэл почему-то казалось: стоит попытаться и череп лопнет. «Выхода нет, Мэл», – в голове снова эхом отозвался отцовский голос. Вдобавок к горлу подкатил горький сгусток желчи. Дышать стало совсем трудно, голова закружилась и Мэллори непроизвольно подалась вперёд, снова потеряв найденную было опору в пространстве. Опять слишком резко – путы впились под рёбра. Зато удалось почувствовать пол под ногами и услыхать точно под собой скрип – похоже, деревянный. «Интересно…» – произносить что-либо вслух, даже шёпотом, Мэл не решилась. Боролась с тошнотой, в то время как перед глазами под закрытыми веками прыгали световые пятна. Иногда пятна сменялись фрагментами белых коридоров, лицом отца, к которому прилипла притворно ласковая улыбка. Потом отец исчез, уступив место смуглой физиономии с жутким шрамом, что начинался, рассекая левую бровь, перечёркивал часть сморщенного в гримасе злости лба и тянулся вдоль выбритого черепа. Вот это уже и правда интересно. Мэл сейчас его не чувствовала – того, кого на своей станции прозвала «чужаком». То ли его и вправду не было поблизости, то ли ей самой фигово настолько, что подводит восприятие. Только взгляд, который не спутаешь с чьим-то ещё, ползал по коже вместе с палящим лучом и приставучими насекомыми. Да по поверхности сознания, как кровавые пятна по воде, расплывалось одно слово – «Ваас». Это ведь имя, так? Имя «чужака» – пирата, бандита, головореза и отморозка, добытое из его памяти. – Ваас… – Мэл зашевелила губами, будто обкатывая на языке звуки, пробуя на вкус их непривычное сочетание. Для этого потребовалось втянуть в себя воздух, вместе с ним волной вернулось обоняние, до этого момента почему-то недоступное. В перенасыщенном влагой воздухе смешивались запахи гнили, собственного пота Мэл, и ещё чего-то смутно знакомого. Едкого, резкого, удушливого, с оседающим во рту тошным привкусом то ли хренового спирта, то ли… Ощущение чужого присутствия сделалось невыносимым, заострилось, как приставленное к горлу лезвие. При этом Мэл по-прежнему не улавливала ничего конкретного – ни одной, даже самой захудалой мыслишки, ни обрывка эмоций. Это почти пугало, побуждало открыть, наконец, глаза. Череп на куски не раскололся, только слабый отголосок боли тупо отразился от затылка. Резкость, правда, навелась не сразу – жёлтый свет, падающий откуда-то справа сплошной волной, заставлял щуриться несколько секунд, смаргивая с ресниц внезапные слезинки. Потом волна превратилась в лучи, чётко отделённые друг от друга грязными разводами на мутном стекле; эти лучи распадались на фрагменты, пузыри. А окно довольно большое, прямоугольное, с крестом рамы, наверняка деревянной. Раму окружает стена, кажется, ободранная и обшарпанная, но долго напрягать зрение у Мэл не получилось и она перевела взгляд. Сначала на собственные плотно сомкнутые бёдра, потом на руки, прикрученные волокнистыми, обтрёпанными верёвками к облезлым подлокотникам чего-то, похожего на стул. Такие же верёвки охватывали грудь, плечи, наверняка вместе со спинкой раритетного предмета мебели. Сил косить глаза и вертеть головой у Мэл не нашлось, и в конце концов она уставилась прямо перед собой. На собственное мутное и искажённое отражение в зеленоватой поверхности чего-то вроде экрана, заключённого в ящик, не иначе как пластмассово-деревянный. Рядом на треноге, отполированной до блеска, наверно, частым использованием, среди разбросанного по полу разнородного хлама красовался ещё один технический динозавр. Видеокамера внешне напоминала что-то среднее между портативным медицинским сканером и мощным ручным излучателем. Мэл перевела дух: ощущения не обманули – рядом и вправду никого не было. Светящееся красным пятнышко древнего индикатора говорило о том, что камера включена, и чужой взгляд следил за пленницей через мерцающий зрачок древнего объектива, очевидно, уже некоторое время. Мэл вспомнила первую свою беседу с чужаком на темы этики с моралью, и скроила кривую улыбку, стараясь смотреть прямо в объектив, хоть тяжёлая голова и покачивалась, как трава на несильном ветру. – Решил порадоваться ответной боли? – голос сипел, а в ответ только шелестели согнанные движением мелкие летучие твари. Хотя где там шелестели – гудели, как эскадрилья древних бомбардировщиков; звук пульсировал, то нарастая, то затихая, что вместе с неведомо-полузнакомой едкой вонью вызывало приступы тошноты и головокружения. Падающие из окна солнечные лучи сместились, совсем чуть-чуть, но теперь немилосердно жгли ухо и всю правую сторону лица. Пить хотелось с каждой секундой всё сильнее, губы и язык распухали и Мэл решила не ждать момента, когда окончательно потеряет способность говорить: – Хочешь уморить жаждой и полюбоваться, как я превращаюсь в мумию? А это… – Мэл смогла только чуть запрокинуть голову, указывая подбородком на мутный экран, – чтобы поближе не знакомиться? Соображаешь, да?