– Но посмотри, к чему это нас привело. – Все будет нормально. – Ты этого не знаешь наверняка. Джейк встает и сосредоточенно подходит ко мне. В одно безумное мгновение мне кажется, что он меня ударит. В этом нет смысла, потому что он никогда меня не бил. Он обнимает меня и притягивает к себе – что гораздо логичнее. Но это действие не успокаивает меня так, как, предположительно, он хотел. Оно просто подчеркивает, что он не касался меня с момента, как мы обнаружили, что ее похитили. Я вдыхаю запах его пота и страха. Запах человеческой уязвимости. Я могла бы уткнуться носом в его шею, ощутить его тепло, немного успокоиться, но я думаю об Эмили. Где бы она ни была, у нее нет никого, чтобы ее успокоить или поддержать. Это предательство – позволять себе роскошь утешения Джейка. Я отстраняюсь. Мы сидим молча. Неспособные придумать ничего, что можно сказать друг другу. В итоге я говорю: – Я проверю, как там Логан. Я поднимаюсь наверх и заглядываю в дверь спальни Логана, чтобы убедиться, что хотя бы он у себя в кровати – спит, как пресловутый младенец. Так и есть. Потом я заглядываю в ее спальню. Это безумие, но, когда я прокрадыаюсь в комнату, крохотная частичка меня воображает, что она будет лежать там, свернувшись под своим новеньким одеялом от White Company, дожидаясь меня, чтобы обсудить вечеринку, костюмы (чьи лучше, чьи хуже?), посплетничать (кто слишком много выпил, кто с кем танцевал?). Хотя, конечно, я не знаю ответов на большинство этих вопросов, потому что была на вечеринке Тома. Я не была там, где должна была быть. Я не присматривала за своей семьей. Волна стыда угрожает сбить меня с ног, когда я оглядываю свалку девочки-подростка, раскинувшуюся в ее комнате: покинутые вещи, глянцевые журналы, косметика, спутавшиеся провода фена и плойки. В комнате царит хаос, хоть она жила здесь всего пару дней. Я отчитала ее за это сегодня утром. Эта мысль практически убивает меня. Я ощущаю запахи ее лака для волос, спрея для тела, парфюмов, витающие в воздухе. Призрачно. – Мне нужно кое-что вам рассказать, Лекси. – Господи, Ридли, ты меня до смерти напугал, – я подпрыгиваю и поворачиваюсь к нему. На деле он и сам выглядит испуганным до смерти. Он такой бледный, что кажется почти прозрачным, я практически вижу стену позади него. Обычно он из тех подростков, которые сияют свежим загаром, кричащим о цветущем здоровье и счастье. Под его глазами, покрасневшими от нехватки сна и от слез, повисли темные тучи. – Думаете, с Эмили все в порядке? – бормочет он. – Ну, ее похитили, Ридли, – срываюсь я. – Поэтому не совсем, нет. – Я знаю, – он выглядит раздавленным. – Я просто имел в виду… – Я знаю, что ты имел в виду, – смягчаюсь я. – Думаю ли я, что она в порядке, учитывая обстоятельства? – Да. Это я имел в виду. Ну, и что? – он смотрит на меня с надеждой. Он хочет, чтобы я его успокоила, все уладила. Забрала часть его вины и терзаний. Я бы хотела быть на это способной. Я помню, когда он был маленьким мальчиком, он последним из троих отказался от веры в Санта Клауса. Как они его дразнили. Он спросил меня, существует ли Санта, или остальные все же правы. Я помню, как его большие, сияющие глаза обратились ко мне, и я сказала ему, что он был прав, а другие ошиблись, что они получат уголь на Рождество. Тогда я не смогла устоять перед его невинностью, его необходимостью верить. Теперь я обнаруживаю, что могу. – Нет, Эмили не в порядке. Ты видел фото, Ридли. Ей страшно, и она в опасности, – я знаю, что наказываю его за то, как он стоял в стороне, когда Меган ее била. За то, что бросил ее. – Мы просто должны надеяться, что скоро вернем ее домой. Ридли кивает. Смотрит в пол. – Мы разговаривали сегодня вечером. Я не, я не… – он замолкает. – Что? – спрашиваю я, хоть мне кажется, я знаю ответ. Он не очень хорошо себя повел. Он не хотел быть с ней. – Я не проявил поддержку. Или смелость. – Смелость? Теперь его щеки наливаются цветом – он краснеет, пристыженный, запинающийся, взволнованный. – Она кое-что мне сказала. Она хотела, чтобы я ей помог, но я этого не сделал. – Что она тебе сказала? Ей угрожали? Она сказала тебе что-то, что может быть связано с похищением, Ридли? – я схватила его за локти и, хоть не хотела, но начала трясти его, словно пытаясь вытряхнуть из него информацию, как приправу из перечницы. – Нет, ничего связанного с этим. Она сказала мне, что беременна. 40 Эмили Мужчины меня не насилуют. Они совсем меня не трогают. Может, потому, что я описалась, и это вызвало у них отвращение. Может, они просто собирались переместить меня со стула на матрас. Я не знаю, но я лежу неподвижно на изгаженном тонком матрасе и благодарю Бога, что меня оставили в покое. Пусть даже я голодная и хочу пить, мне страшно неудобно – все равно лучше, чтобы меня оставили в покое. Я буквально благодарю Бога, молюсь. Этого я не делала с младшей школы, но я умоляю и торгуюсь. Я поверить не могу, что это происходит со мной. Я хочу вернуть свою старую жизнь. До выигрыша в лотерею – когда у меня не было дизайнерской одежды, крутого дома или путешествий, но у меня был парень, лучшая подруга, и никто не хотел меня побить или похитить. Вот это я вляпалась. Может стать еще хуже. Я могу умереть. Я не хочу умирать. Я слишком молодая. Мне еще слишком много нужно сделать, увидеть, почувствовать, слишком многим стать. Я хочу к маме. Где мои мама с папой? Почему они еще не здесь? Когда они придут? Я не хочу умирать. Эта мысль носится у меня в голове мячиком, сводя меня с ума от страха. В конце концов я, наверное, засыпаю, хоть и не отдыхаю – мои кошмары слишком близки к моей реальности, так что я не могу определить, сплю я или нет. У меня от обезвоживания болит голова, болят конечности, потому что я так долго связана и потому, что они меня побили, когда поймали в лесу и закинули в фургон. Я не могу понять, как долго я спала. Я понимаю, что точно проснулась, когда слышу новые голосса. Другие. Англичане. И я очень тщательно вслушиваюсь – может, это женщина? Это моя мама? Полиция? Кто-то меня нашел? Надежда улетучивается практически в то же мгновение, когда она расцвела. Голоса остаются вне сарая, никто не приходит мне на помощь. Кто бы это ни был, они злятся, ссорятся. Я снова закрываю глаза, слишком ослабленная, чтобы сопротивляться сну. Кто-то поднимает мне голову. Грубые руки, быстрые и небрежные, поддерживают мою голову и держат тряпку у меня под носом. Я снова ощущаю странный запах. Как у стоматолога. Я понимаю, что меня одурманивают, и я в каком-то смысле рада, потому что без сознания я не могу ни беспокоиться, ни ощущать боль. Когда я просыпаюсь, ко мне прикасаются гораздо более мягкие руки. Женские? Если да, мне интересно, принадлежит ли ей голос, который я слышала раньше. Я не знаю, потому что она не разговаривает. Она вынимает кляп у меня изо рта, осторожно подносит пластмассовую бутылку к моим губам, и я отпиваю. Вода холодная и свежая. Потом она засовывает немного шоколада мне в рот. Я думаю, что снова сплю, но на этот раз это не так. Да, я сплю, потому что я чувствую запах ее духов и слышу голос Меган. Она ругается, она расстроена, как когда ее мама не пускает ее на вечеринку или вроде того. Я бы хотела, чтобы ко мне во снах пришел Ридли. Я хотела бы увидеть маму, папу. Они мне нужны. Где они? Где полиция? Я заставляю себя оставаться во сне, но мне кажется, что я снова писаюсь, и это меня будит. Липкая влага между моих ног. 41 Лекси Воскресенье, 26-е мая Мы больше не получали известий от похитителей. Я смотрю, как по черному небу разливается розовое раннее утро, обещающее теплый день. Свет пульсирует, проникая на кухню, но не приносит радости. Блестящее, идеальное пространство предстает в своем настоящем облике: резкое, холодное и безликое, а не успокаивающе дорогое. Кругом беспорядочно расставлены чашки чая и кофе, наполовину наполненные склизкими напитками, которые не могут согреть или утешить. Джейк включает свет, но он не отгоняет мрачные тени. Ноутбук Логана тихо жужжит. Я не знаю, что еще погуглить. Я не знаю, где найти ответы. В семь утра спавшие Хиткоты просыпаются, потому что теперь солнце ярко сияет сквозь окна во всю стену. Это одна из особенностей, на которую указала нам агент по недвижимости – она сказала, что это «очень в стиле Лос-Анджелеса». Здесь чертовски жарко, и это, в сочетании со всем остальным, делает меня сонной, неустойчивой, растерянной. Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно вернуть мою малышку домой. Мою беременную малышку. Не то чтобы это мой дом. Этот дом – нечто другое. Без Эмили мой дом не в каком-то здании – он нигде. Я смотрю на улицу: трава мокрая от вчерашнего ливня, и в свете ранних солнечных лучей она выглядит так, словно усеяна бриллиантами. Это красиво, но я не могу прочувствовать красоту. Пока я не верну Эмили, я не могу чувствовать красоту, вкус или запах. Я онемело сижу в стеклянном доме, ожидая, что люди начнут бросаться камнями. Ридли и Логан оба воплощают архетип мальчиков-подростков и спят, как убитые. Я рада, что мне наконец-то удалось убедить Ридли поспать после того, как он рассказал мне все о беременности. Я не хочу, чтобы он был рядом, когда я скажу Джейку. Мы находимся в экстремальных и странных обстоятельствах, но эти новости стары как мир, и ни один отец никогда не пожмет руку пятнадцатилетнему мальчику, оплодотворившему его дочь. Я всю ночь возилась с чашками кофе, заваривая одну за другой. Если не пила, то хотя бы делала, чтобы чем-то себя занять – и поскольку мы признались себе, что не сможем спать, нам нужно было что-то делать. Я делала кофе, Джейк всю ночь провел в телефоне. Когда я спросила, с кем он переписывается, он сказал, что отправляет сообщения друзьям и родственникам. Поддерживает иллюзию, что самой большой новостью в нашей жизни была вечеринка. Ему не стоит тратить время на распространение ложных новостей. Ему лучше бы заняться чем-то настоящим, хотя я не знаю, чем. Точно не попытками меня успокоить – я не думаю, что он на это способен. Я думаю о Джиллиан и Тома, мне не хватает их благоразумия, их твердого сочувствия, но я знаю, что они оба настояли бы, чтобы мы позвонили в полицию, и поэтому я не смогу связаться с ними. Полагаю, я могла бы рассказать Джейку о беременности, когда первые лучи просочились на кухню, когда мы были только вдвоем. Я могла бы сделать это нашим делом, относящимся к нашей дочери, но я знаю, что он теперь по-другому нас воспринимает, потому что в противном случае Хиткотов здесь не было бы. Дженнифер много для него значит. Она не просто увлечение, интрижка. Теперь я это вижу. Я расскажу им о беременности одновременно – не потому, что уважаю ее положение в его жизни, а потому, что не вынесла бы боли и унижения, когда его первой реакцией было бы найти ее, стремясь поделиться этой новостью с ней. Так я смогу добиться большего равновесия. В любом случае эта беременность технически так же относится к ней, как и к нему. Хиткоты и Джейк принимают душ и одеваются. После того, как меня несколько раз попросили сделать то же самое – «Ради бога, Лекси, ты все еще в костюме!», – я тащусь наверх. Я не принимаю душ – не хочу тратить время на случай, если похитители позвонят снова. Я вытаскиваю первое, что попадается под руку – вещи, в которых я была до вечеринки, так и не оказавшиеся в корзине для стирки. Они не слишком чистые. Возможно, пахнут. У меня нет сил об этом беспокоиться. Дженнифер, Фред и Джейк завтракают. Я могу лишь заставить себя проглотить еще крепкого черного кофе, чтобы приободриться. Мне нужно пробраться сквозь этот туман страха. Я смотрю, как Джейк жует; его волевая, уверенная челюсть сосредоточенно движется. Я едва перебарываю желание плеснуть ему в лицо обжигающим кофе. Меня бесит его способность продолжать, словно все нормально. Раньше меня возбуждало смотреть, как он откусывает тост, его аппетит казался мне сексуальным, но теперь меня это отвращает. Я презираю его жадность, его голод. Мужчина, который хотел получить все. Я дожидаюсь, когда мы все сядем за столом. Это утро удивительно нормальное, и меня это раздражает, возмущает. Слышится много: «Передай масло, пожалуйста» и «Как тебе приготовить яйца?» Для меня это непостижимо. Не должно быть ощущения нормальности. Мы ждем информацию от похитителей, которые хотят, чтобы мы перевели десять миллионов фунтов на оффшорный счет. Почему они притворяются, что выбор между повидлом и вареньем имеет значение? Мне доставляет странное, тайное удовольствие то, что у меня есть информация и способ разрушить этот созданный ими фасад обыденности. Я безутешна, и они должны быть тоже. Это ужасная ситуация, так зачем они пытаются ее приуменьшить? Я бы больше всех уважала, если бы они рыдали и паниковали. Я глубоко вдыхаю. – Что ж, теперь у нас невероятно много общего, – я бросаю эти слова на стол, и они приземляются там, чтобы их понимали, как будет угодно, но смотрю на Дженнифер. Я всегда считала, что она слишком опекает Ридли. Давайте посмотрим, как эта бомба подорвет ее восприятие своего драгоценного невинного сына. Я знаю, что веду себя как мелочная сука, страх приводит к этому. Мой ребенок пропал. Никто ничего не делает, чтобы ее вернуть; они мешают мне делать что-то, чтобы ее вернуть, и просто лопают цельнозерновые тосты. Моего ребенка вырвали у меня. Я заберу у Дженнифер ее маленького мальчика и верну на его место размножающегося мужчину. Для этого нужно только два слова. – Эмили беременна. Челюсти отвисают, ложки падают, стуча о стол. – Что? – спрашивает Джейк. Он становится таким бледным – почти синим, как снег на поле. – Ридли признался мне ночью. Естественно, он очень боится за нее. Теперь цвет исчезает и с лица Дженнифер. Фред тянется к ее руке, но она отдергивает ее. – Я так понимаю, ты не знала? – спрашиваю я нарочито мило. – Ну, ты тоже не знала, – возражает Джейк, хотя я спрашивала Дженнифер. Теперь я перевожу внимание на него. Я вижу глубокие линии паники, выцарапанные на его лбу. Он съежился на несколько дюймов всего за несколько мгновений. Я полагаю, что выгляжу так же ужасно, но у меня не хватило сил посмотреться в зеркало. – Ридли сказал, что Эмили планировала рассказать мне после вечеринки. Она сообщила ему только вчера. Честно, раскрытие этой информации не доставляет мне никакого удовольствия. Хоть я и точно пересказываю слова Ридли, у меня разрывается сердце от того, что Эмили не обратилась сначала ко мне. Ей, должно быть, страшно, так почему она мне не рассказала? Я чувствую, как меня охватывает всплеск ужаса и адреналина, душит меня. – Я даже не знала, что они занимаются сексом, – бормочет Дженнифер. – Люди вообще склонны утаивать свою сексуальную жизнь, – отмечаю я. А потом, хоть мне кажется, что я подавлюсь, откусываю кусочек тоста. С набитым ртом я не смогу выпалить все остальное, что знаю. Джейк внезапно вскакивает из-за стола. – Ты куда собрался? – спрашиваю я. – Искать ее, – кричит он через плечо. Я слышу страх и панику в его голосе. Лучше бы не слышала, ведь он настаивал, что все под контролем, все будет хорошо. Он говорил, что мы с этим справимся, что мы вернем ее в целости и сохранности. Хоть я и считала его неизменный оптимизм бредовым, раздражающим, но глубоко в душе он меня подкупал. Я жаждала, чтобы он оказался прав. Я всегда верила и доверяла Джейку. Он из тех мужчин, которые умеют убеждать в своей правоте. Теперь он тоже боится, что приводит меня в ужас. Я ощущаю, как цунами тревоги нарастает, угрожая смести меня, но знаю, что ради Эмили мне нужно быть спокойной, а не взволнованной. Джейк уже в коридоре с ключами от машины в руках, и вот уже он вышел за дверь. Она захлопывается, отрезая предложение Дженнифер: – Я поеду с тобой, я могу… Я смотрю на нее, и она понимает. Я не радуюсь. Как можно – при таких обстоятельствах? Но мне лучше оттого, что я немного восстановила справедливость. Как бы сильно ее ни беспокоили новости, что ее драгоценный единственный сыночек занимается сексом (она будет скорбеть по своему месту главной женщины в его жизни), ее эмоции вряд ли смогут сравниться с чувствами Джейка. Отцы яро стремятся защитить своих дочерей. Эмили несовершеннолетняя, она беременна, а теперь ее похитили. Эмили никогда еще так сильно не нуждалась в отце. Ее беременность изменит все для Джейка. Может, теперь он найдет способ вернуть ее домой. Я просто хочу, чтобы моя малышка была дома. Я встаю и убираю посуду. Дженнифер выбегает из комнаты – я полагаю, направляясь будить Ридли. Мне немного жаль его, но нагоняй в этой ситуации неизбежен. Мы с Фредом слушаем топот ее ног вверх по лестнице. Фред, похоже, опасается и не знает, что сказать. – Ребенок, а? – в конце концов говорит он. – Несомненно, беременность. – Ты имеешь в виду, что она может не оставить ребенка. В смысле, они очень молодые, – он выглядит обнадеженным. – Я понятия не имею, что она решит. Очевидно, что у меня не было времени обсудить с ней этот вопрос, – огрызаюсь я. Меня не удивляет, что первая мысль Фреда – это избавиться от проблемы, так как, судя по всему, Ридли подумал так же. Он так мне и сказал ночью. Признание вырвалось у него сквозь слезы паники, сожаления, испуга. Я представить не могу, как плохо Эмили в данный момент. Незапланированная подростковая беременность сама по себе была бы тяжелой ношей для любой пятнадцатилетней девочки, но ее еще и похитили незнакомцы. Ее жестоко связали, как животное. Мне дурно от страха каждый раз, когда я думаю о ней, а делаю я это постоянно. Все, чего я хочу – это прижать ее к себе, утешить, сказать, что все будет хорошо, потому что вне зависимости от ее решения я позабочусь, чтобы это было правдой. У нас все будет хорошо. Мне просто нужно вернуть ее домой. Моя работа, пока она не дома – защищать ее право выбирать свое будущее. Я знаю, что Дженнифер и Фред будут настаивать на аборте, на том, чтобы смести все это под ковер. Они хотят отправить Ридли в Кэмбридж. Я не могу даже начать думать, чего я хочу для Эмили – помимо желания увидеть, как она входит в дверь. Я жажду этого.