– Песнь Венды «Я с радостью сделал бы это сам, но должен вернуться к своим обязанностям в Венде. Ты обернешься за день. В конце концов, это всего-навсего принцесса. Сам знаешь, чего они стоят. К тому же, ей всего семнадцать. Трудно ли будет тебе ее отыскать?» Я тогда улыбнулся презрению Комизара к особам королевской крови и промолчал: ответа не требовалось. Мы оба понимали, что это будет нетрудно. Перепуганная дичь не думает о том, чтобы заметать следы. Комизар много раз выполнял такую работу. Он был моим учителем. «Если это так просто, почему мне нельзя?» – ныл Эбен. «Это работа не для тебя», – отвечал я. Эбену не терпелось себя показать. Он неплохо владел ножом, и язык у него был хорошо подвешен. Юркий, небольшого роста, он в свои двенадцать лет казался совсем малышом: брови домиком, ангельское личико – мальчишка не внушал подозрений. Но это не одно и то же: убивать в бою или перерезать глотку спящей девушке. К этому Эбен не был готов. Он мог заколебаться, встретив ее испуганный взгляд. Трудный момент, а колебаться нельзя. Второго шанса не представится. Комизар выразился очень ясно. «Альянс между Морриганом и Дальбреком может свести на нет все наши усилия. Хуже того, поговаривают, будто девчонка – сиарра. Мы с вами не верим в эти магические росказни, но верят другие, и это может придать им сил или вселить ужас в наш народ. Медлить нельзя. Для них ее побег несчастье, а для нас – нежданная удача. Незаметно подкрасться, незаметно уйти – в этом ты мастер. А если сумеешь обставить это как дело рук Дальбрека, еще лучше. Я уверен, ты справишься. Как всегда». Да, я всегда справлялся с заданиями. Далеко впереди тропа раздваивалась, и Эбен решил в последний раз попытать счастья. «Я все равно не понимаю, почему идет он, а не я. Язык я знаю не хуже». «И все диалекты Морригана тоже?» – поинтересовался я. Ответить мальчишка не успел – к нам подъехал Гриз и отвесил ему подзатыльник. Эбен взвыл, а остальные загоготали. «Комизар хочет, чтобы на дело шел он, а не ты! – выкрикнул Гриз. – И хватит скулить!» Эбен больше ни разу не подал голоса. Мы доехали до развилки. Отсюда наши пути расходились. У Гриза и трех его молодцов были свои задачи. Они направлялись к самым северным районам Морригана, куда королевство необдуманно стянуло свои военные силы. Группе Гриза предстояло устроить там особую заварушку. Не такую кровавую, как мне, но не менее важную. Их работа должна была занять намного больше времени, а это значило, что меня ждут «каникулы» – так Гриз назвал время, пока я буду «прохлаждаться», ожидая их в назначенном месте в Кам-Ланто. Откуда нам предстояло вместе вернуться в Венду. Впрочем, он, как и я, понимал: в Кам-Ланто беззаботных каникул не жди. Я смотрел, как они едут по своей дороге, Эбен уныло сгорбился в седле. «Это работа не для тебя». Неужели я вот так же лез из кожи вон, чтобы понравиться Комизару, когда был таким же мальчишкой, как Эбен? Да. Совсем немного лет прошло, но казалось, что с тех пор миновало две жизни. Сам Комизар – а он старше меня на какую-то дюжину лет, не больше – был совсем юнцом, когда начал править Вендой. Тогда он и взял меня под свою защиту, спас от голода и вытащил из таких передряг, о которых я постарался забыть. Он дал мне то, чего не дал мой король. Надежду. Я навсегда был у него в долгу. Бывают такие долги, за которые никогда не расплатиться полностью. Но то, что мне предстояло, было внове даже для меня. Не скажу, что мне не доводилось перерезать глотки под покровом ночи. Но то были глотки воинов, изменников или шпионов, и я знал: лишая их жизни, я спасаю от смерти своих товарищей. И все равно, каждый раз, как мой клинок скользил по горлу, их обезумевшие от страха глаза похищали частицу моей души. Я бы и сам отвесил Эбену оплеуху, заведи он этот разговор снова. Слишком он молод, чтобы начинать терять себя. Незаметно подкрасться, незаметно уйти. А потом – каникулы. Глава пятая Они возомнили, что не уступают богам, они гордились властью над небом и землей. Они были сильны своими познаниями, но слабы мудростью, они жаждали все больше власти, сокрушая беззащитных. – Священное писание Морригана, том IV Терравин за следующим поворотом – твердила Паулина. Она повторила это раз десять, не меньше. Ее радостное возбуждение передалось и мне, когда она в самом деле начала узнавать местность. Мы миновали громадное дерево с множеством вырезанных на коре имен любовников, а проехав еще немного, оказались у развалин. Остатки полукруглой мраморной колоннады напомнили мне беззубый рот старика. Далеко впереди виднелся холм, вершину которого венчал сверкающий синий резервуар в окружении можжевеловых кустов. По этим знакам Паулина определила, что мы почти у цели. Мы были в пути уже десять дней и могли бы доехать сюда быстрее, но два дня петляли, чтобы запутать преследователей – на случай, если отец пустил ищеек по нашему следу. Онемевшая Паулина смотрела, как я, свернув потуже свадебное платье, зашвырнула его в самую гущу зарослей ежевики. Она только ахнула, когда я, срезав кинжалом драгоценные камни с накидки, намотала ткань на деревяшку и решительно бросила в реку. Если накидку найдут и опознают, то могут решить, что я утонула. При мысли о том, что будет с родителями, когда им принесут эту страшную весть, я чуть было не раскаялась в содеянном – но потом вспомнила, что они хотели не просто отдать единственную дочь замуж за нелюбимого, но и отправить жить в незнакомую, вчера еще враждебную страну. Проглотив комок, вставший в горле от незаслуженной обиды, я молча проводила взглядом уплывающую накидку, которую надевали в день свадьбы моя мать, бабушка, прабабушка и их матери. Часть камней мы продали в Луизвеке, большом городе далеко в стороне от нашего пути – накинув сверху три синих сапфира, чтобы торговец забыл, что видел нас. Было так приятно чувствовать себя дерзкими преступницами, что, выехав снова на большую дорогу, мы расхохотались от восторга. Торговец поглядывал на нас недоверчиво, как на воровок, но не сказал ни слова, слишком выгоден был обмен. Мы повернули назад, проехали несколько миль по дороге и снова свернули на восток. На окраине деревушки мы нашли стоящий особняком дом и обменяли наших великолепных скакунов на трех осликов. Остолбеневший крестьянин получил еще несколько монет за молчание. Две девушки, прибывшие в Терравин на чистокровных морриганских лошадях, сразу привлекли бы внимание, в котором мы не нуждались. Третий осел не был нам нужен, но крестьянин настаивал – ослики неразлучны, без двух братьев третий пропадет. И правда, ослик потрусил за нами даже без привязи. Крестьянин назвал их Отто, Нове и Дьечи. Я оседлала Отто, самого крупного, бурого, с белой мордой и забавным длинным хохолком между ушами. За эти дни наша одежда истрепалась и покрылась дорожной пылью, а сапоги из мягкой кожи покрылись комьями грязи – неплохая маскировка. Вряд ли нас будут долго разыскивать, а я только и мечтала, чтобы нас оставили в покое. Мечта о Терравине вот-вот должна была сбыться. Мы были уже совсем рядом, я это знала. В воздухе, в солнечном свете появилось что-то неуловимое, теплое, будто ласковый голос. Дом. Дом. Глупость, конечно. Терравин никогда не был мне домом, но как знать, возможно, он станет им. Ехать оставалось совсем немного, когда вдруг я испуганно вздрогнула, услышав странный звук позади нас – уж не грохот ли копыт? Как ищейки отца обойдутся со мной, меня не волновало – но вот что они сделают с Паулиной? Если нас поймают, я скажу им, что заставила служанку бежать со мной против ее воли – так я решила с самого начала. Оставалось убедить Паулину придерживаться той же версии – в высшей степени правдивой. – Там! Смотри же! За деревьями! – закричала Паулина, показывая вдаль. – Блестящее, синее! Это Терравинский залив! Я вытянула шею, но ничего не смогла различить, кроме величественных сосен, поросли молодых дубов, да выжженной травы на холмах. В нетерпении я принялась подгонять Отто – забыв, что это животное невозможно заставить двигаться быстрее. Наконец, за поворотом дороги нам открылся вид не только на залив, но и на весь Терравин – большое рыбацкое поселение. Все было в точности, как описывала Паулина. У меня перехватило дыхание. Аквамариновый полукруг залива, на воде покачиваются красные и желтые лодки, одни под белыми парусами, другие с большими гребными колесами, поднимающими бурун за кормой. Были и такие, у которых вода пенилась по бокам, от двух рядов весел. С расстояния они казались детскими игрушками. Но я знала, ими управляют люди, рыбаки громко перекликались, хвалились уловом, ветер доносил их голоса, разделял их радость, дышал их историями. Кое-кто из них направлялся к длинному причалу на берегу, по которому муравьями деловито сновали человеческие фигурки. Но самым изумительным были, пожалуй, дома, что окружали залив и карабкались в гору: лазурные, вишнево-красные, апельсиново-оранжевые, сиреневые, цвета лайма – гигантская фруктовая ваза с Терравинским заливом в центре да темно-зеленые пальцы леса, опускающиеся с гор, чтобы удержать все это щедрое разноцветье. Теперь я понимала, почему Паулина всегда мечтала вернуться в родные края, откуда ее увезли после смерти матери. Девочку отправили к дальней тетушке в северные пределы, а потом, когда та слегла, передали на воспитание еще одной родственнице, с которой они даже не были знакомы – камеристке моей матушки. Паулина была чужой в нашей стране, но у нее хотя бы оставались корни и место, куда можно вернуться. Место, которое – я поняла это сразу же – могло стать домом и для меня, место, где о бремени моего положения никто не знал. В груди шевельнулась неожиданная радость. Вот бы мой брат Брин оказался сейчас здесь, с нами. Он любил море. Голос Паулины отвлек меня от раздумий. – Что случилось? Вы не проронили ни слова. О чем вы задумались? Я отвернулась, чтобы скрыть слезы на глазах. – Я думаю… если мы поторопимся, то сможем искупаться до ужина. – Я хлопнула Отто по спине. – А ну, кто первый! Паулина не собиралась уступать, она принялась криками и тычками подгонять своего осла и вскоре обогнала меня. Однако, выехав на главную улицу городка, мы притихли. Забрав волосы под шапки, мы надвинули их на самые брови. Терравин мал и расположен в захолустье, но все же и там могли оказать королевские гвардейцы – или сыщики. Я опустила голову пониже, но это не мешало мне восторгаться. Звуки! Запахи! Даже цокот ослиных копыт по мостовым из терракотовых плит казался мне чудесной музыкой. Все было другое, ничто не напоминало Сивику. Мы миновали площадь, всю в тени громадной смоковницы. Под исполинским зонтом ее кроны резвились дети, музыканты играли на флейте и гармонике, а за столиками, поставленными вокруг ствола, мирно беседовали горожане. Чем ближе к центру городка, тем живее кипела торговля. Здесь полощется на ветру настоящая радуга платков и шарфов, там, радуя глаз, красуются горы глянцевых баклажанов, аккуратными рядами уложены полосатые тыквы, кружевной фенхель, круглые румяные репки. Даже скобяная лавка была выкрашена жизнерадостной голубой краской. Приглушенных, мрачных тонов, столь обычных в Сивике, не было вовсе – здесь цвета ликовали и пели. На нас никто не смотрел, и мы смешались с толпой прохожих – два человека возвращаются после трудового дня в доках, а может, просто усталые путники в поисках постоялого двора. В брюках и шапках мы походили на тщедушных пареньков. Разглядывая город, о котором столько слышала от Паулины, я невольно улыбалась, но улыбка сошла с лица, стоило мне заметить троих конных гвардейцев, ехавших нам навстречу. Паулина тоже увидела опасность и натянула было поводья, но я прошипела: «Езжай как ехала. Только опусти голову». Ни живы, ни мертвы, мы продолжили путь. Солдаты хохотали, шутили друг с другом, их кони двигались спокойным шагом. Позади катилась повозка с еще одним гвардейцем на козлах. Солдаты проехали, не взглянув на нас, и у Паулины вырвался облегченный вздох: – Уф, я забыла. Вяленая и копченая рыба. Каждый месяц они приезжают, чтобы пополнить запасы для восточного гарнизона. – Только один раз в месяц? – уточнила я. – Так мне помнится. – Это удачно для нас. Теперь мы долго о них не услышим. Да к тому же никто из них не знает меня в лицо. Паулина бросила на меня взгляд и поморщила нос: – В таком виде вас все равно никто не признает, ну разве что морриганские поросята. Словно поняв, о чем идет речь, Отто вдруг решительно свернул к морю, и мы, хохоча, наперегонки побежали купаться.