— А почему бы тебе их не попросить, вот и посмотрим, облагодетельствуют ли они тебя? Солнце било капитану в лицо, и Арин не мог понять его выражения. Серьезность его голоса можно было отнести и к сарказму. Арин откашлялся. — Порох должен высохнуть к концу дня. Курить нельзя. Одна искра и… — Мальчик, мы пока ещё в своем уме. Арин потер затылок, кивнул и решил, что разговор окончен. Он посмотрел на море. Зелёное и ослепительное, словно изумруд его матери. Он вспомнил день, когда обменял его, и пожалел, что не смог сохранить. Арин считал, что у каждого должна быть дорогая сердцу вещь, чтобы знать, что ты полностью принадлежишь себе. Он сохранил изумруд в памяти, чувствовал его прохладные грани. Представлял, как держит его на ладони, которую хорошо знал, и задумался, будет ли это правильно, и какие чувства он будет испытывать, когда кто-то другой заберёт то, к чему он привязан всей душой. Он моргнул, отвел взгляд от горизонта. Арин всегда грезил о море. Представляя то, что спустя какое-то время причинит ему боль. Даже сейчас. — О тебе ходили легенды. — Капитан сощурился, глядя на Арина. — Ещё до бури. Арина смущало то, как люди смотрели на него. Они были преисполнены такой надежды. А он не знал, что на самом деле нужно сделать. Может, когда людям нечего терять, свято место заполняет идея. Арин не был готов к такой идее. Это пустые истории, хотел сказать Арин, но слова, не успев родиться, умерли у него на губах. Ему лучше всего было известно, что будет, если начнешь отрицать своего бога. — Поцелованный богом, да, — сказал капитан, словно прочел мысли Арина. Арин ничего не сказал, но под его застенчивостью скрывалось неоспоримое удовольствие. * * * Корабль проскользнул между Пустынными островами и бросил якорь к востоку от одного из них, достаточно большого, чтобы спрятать судно от глаз любого другого корабля, который может быть послан из валорианской столицы. Команда ждала. Арин всё ещё был без обуви. Его ноги оказались слишком большими для нескольких пар запасных сапог на борту. Он изрезал их на лоскуты, обвязал вокруг ног и ходил очень осторожно. Он попытался пройтись по плану с капитаном, который прервал его пренебрежительным взмахом руки. — Это не план, а простое пиратство. Не нужно обучать меня этому ремеслу. Арин опешил. — До войны геранцы были лучшими на море. Мы разбогатели, благодаря торговле. Мы не были пиратами. Капитан зашелся неистовым смехом. * * * Появился корабль. Он приплыл с запада. Большое судно с двойной батарейной палубой. С вышки корабля Арина раздался крик. Команда пришла в движение, корабль сняли с якоря, паруса натянули и пустили навстречу валорианскому судну. Корабль Арина был легче, что делало его более быстрым. Но он был легче ещё и потому, что имел всего одну батарейную палубу. Догнать валорианское судно труда не составило. Абордаж без взрыва не потопит их корабль. Если валорианцы и удивятся, увидев геранское судно, появившееся из-за острова и вставшее на их маршрут, то их удивление не продлится долго. Уже скоро они будут готовы к нападению. Арин спустился на батарейную палубу. Теперь орудийные порты были открыты, пасти пушек, стоящих в ряд, зияли широко распахнутыми стволами. Арин с командой готовили их к бою. Чёрный порох насыпали в пушечное дуло, потом запихивали туго свернутый кусок ткани до самого конца по стволу досылателем. Следом шло пушечное ядро. Арин сжал его между ладонями, гладкое и тяжелое, а потом протолкнул в пушку. По всем орудиям еще раз прошлись досылателем. Арин зарядил пушку. Оружие развернули и поставили в пушечную таль. Матросы протащили каждую пушку вперед, пока их стволы не высунулись из бойницы и не уперлись в фальшборт. Арин украдкой выглянул из бойницы. Но корабль ещё не появился на горизонте. Но он, вероятно, ничего и не увидит, пока капитан не выведет их судно борт о борт с кораблем противника, когда их бойницы станут зеркальным отражением друг друга. Арин отвернулся и увидел серое лицо ближайшего к нему матроса. У него на лбу выступил пот, и сам он дрожал. Матрос выглядел очень плохо. Он не выглядел так, как Арин себя чувствовал. Арину хотелось бы, что матрос мог разделить с ним его чувство: мрачную ненасытность. Корабль замедлился. Должно быть, они легли на курс валорианцев. Нервы Арина были напряжены и звенели как струны. Мир был прост. Арин, может быть, и не очень умело с чем-то обращался, может быть, и не раз подвергался суждениям, был недооценен и не понят, сейчас же он находился на своём месте. Возможно, это был его бог, а может, это была обычная человеческая решительность, но его желание сражаться было преисполнено решимости, он словно был сталью, которая жаждала вырваться наружу. Он подбадривающе улыбнулся матросу. На фальшборте раздался взрыв. Матроса разорвало на кровавые куски. В воздухе просвистели древесные осколки, врезавшись в поднятую руку Арина. — Огонь, — взревел Арин. Он поджёг свою пушку и отошел с дороги её отката. Она вздрогнула и загудела. Матросы занимались тем же, а потом вторили Арину: возвращали орудие на место, наполняли его, опять волокли к фальшборту. Это продолжалось некоторое время. Невозможно было понять, какой урон нанесли геранцы. Ещё один взрыв пробил отверстие в фальшборте. Они оказались достаточно высоко над ватерлинией, чтобы не набрать воды, и валорианцы захотят захватить их корабль так же сильно, как он хочет захватить их, но еще они хотели потопить его корабль. Арин перезарядил пушку и вновь крикнул «пли». А потом он оступился. Острый предмет пронзил лоскуты, обернутые вокруг его ноги. Арин взглянул на свою правую ногу. По тряпицам расплылось кровавое пятно. Он замер, по какой-то причине он не мог полностью осмыслить произошедшее, но Арину приходилось полностью полагаться на подобные мгновения, когда какая-то часть его понимала что-то раньше разума. Он протянул руку и вытащил окровавленный кусок металла (погнутый гвоздь?) и кратко, но хорошенько осмотрел его. У него зародилась идея. Злобная, вроде кривой улыбки. Он схватил ближайшего матроса. — Ты! Спустись ниже, раздобудь тряпки. Сделай из них мешочки. Начини их порохом и чем-нибудь мелким и острым. Гвоздями. Завяжи и в каждый узел засунь фитиль, а потом принеси все это наверх. У тебя десять минут. Подожги их, один за другим, и выкидывай через бойницы. Попытайся ими попасть в их бойницы, когда они откатят свои пушки, чтобы перезарядить их. Понятно? Пошёл! А потом Арин нашел матроса с таким же решительным настроем, что и у него, объяснил, что нужно делать, передавая ему командование, а сам отправился на абордаж валорианского судна. Палуба утопала в иссиня-чёрном дыму. Меч в правой руке, кинжал в левой. Валорианцы уже высадились на его корабль. Их корабль находился достаточно близко к борту второго судна. Арин нырнул в бой. Его меч наносил удары. Пока он отбивался мечом, кинжал нашел чей-то мягкий живот. По запястью до самого локтя полилась жидкость. Арин пробился к бортовому лееру. Он услышал прищёлкивание арбалетов. В него не попали. Его бог восстал в нём: тихо, утверждаясь. Арин перепрыгнул на вражеский корабль. Его встретил клинок. Но Арин успел перехватить его собственным, парировал атаку, ударил по руке неприятеля в кожаном доспехе и вколол другой рукой кинжал ему в шею. Оба оружия, вырвавшись из плоти, были покрыты маслянистой краснотой. Тело рухнуло к ногам. Он увидел, как из корабельной пушки геранцев вырвался снаряд. А потом ещё один. От взрыва сотряслись даже каюты. А потом случилось невероятное, сквозь грохот пушечных залпов и крики до него донесся тихий звук. Он развернулся и встретился лицом к лицу с валорианкой. Женщина… Светлые волосы, тёмные глаза. Он опустил меч. Она нацелилась на его шею. Арин успел отскочить в последний момент, поранившись левым плечом о меч. И сразу же руку пронзила боль. — Нет, — сказал он на её языке. — Остановись. Она вновь напала на него. На этот раз он отбил удар, его меч инстинктивно поднялся, здоровой рукой давя на её клинок, заставляя его уступить, даже не особо сильно напрягаясь. Часть его с ужасом наблюдала за происходящим, насколько легко сгибалась рука этой женщины. Она была ровесницей ему. Её лицо не очень напоминало Кестрел, но не сказать, что и разительно отличалось. Словно она была её сестрой. Не то чтобы он никогда не видел женщин в сражении. Просто он никогда их не убивал. Он выбил меч у неё из руки. Арин увидел труп сестры на улице. Мать в крови. Его рука ринулась вперед. Он закричал, чтобы она остановилась. А потом он не видел ничего, пока не понял, что рука выронила меч. Его кинжал? Тоже пропал. У валорианки был свой кинжал. Мелькнул недоверчивый, злобный оскал. А потом она ударила каблуком своей обуви по его ноге, обернутой лоскутами, и нацелилась поразить его сердце. Ногу Арина пронзила невероятная боль. Он пошатнулся, но вслед за тем ему каким-то образом удалось уклониться от её кинжала. Он схватил её за запястье и надавил на руку, чтобы она разжала пальцы. Свободной рукой она ударила его в горло. «Арин». Затуманенным взором, задыхаясь, он все же заметил приближение яркой дуги её кинжала. «Ты собираешься позволить себя прикончить». Он вновь уклонился. У него в руке вновь появилось оружие. Неизвестно откуда взявшиеся. «Ты сказал, во имя меня». «Ты поклялся служить». Арин пригнулся. «Разве ты не мой? Разве я не твой?» Его рука дёрнулась вперед. «Кому ещё ты принадлежишь?» «Слушай, дитя мое». «Любимый». «Слушай». В его ушах звенела тишина. Он увидел. Широко распахнутые глаза. Стройное тело, нависшее над мечом. Который он держал в руке. Окровавленный кинжал выпал из её руки. Когда все закончилось, капитан отправился мародерствовать на корабль противника, пополнив тем самым свои запасы продовольствием, и, что самое важное, чёрным порохом. Капитан был доволен. Он назвал взрывчатые мешочки Арина божьей смекалкой. Они преподнесли сюрприз валорианским пушкарям, тела которых начинили гвозди, а дым мешал обзору. — Грязный ход — отличный ход.