Он пожал плечами, потянувшись за рулоном марли. — Я должна была знать. Я не должна была спрашивать. — Ты можешь меня спрашивать о чём угодно. Мазь был прохладной. Она покалывала кожу. Всё тело Кестрел расслабилось, потому что рана перестала болеть. Арин положил марлю на рану и размотал рулон, обернув его вокруг бедра. Кестрел наблюдала, как порхают его руки. Его ладони касались её бедер, кожа юноши была грубой и тёплой. Оба молчали. Арин добрался до конца марли, продел этот кончик под другие слои и завязал. Он закончил, но не шелохнулся. Ладони лежали на её колене, кожа обжигала кожу, кончики его пальцев соскользнули ниже границы марли. — Лучше? Она чувствовала себя одновременно слабой и живой. Ей не хотелось отвечать. Если она это сделает, то он уберёт руки. — Кестрел? — Да, — ответила она неохотно. — Так лучше. Но Арин остался неподвижен. Снаружи жужжали и трещали цикады. Он встретился взглядом с Кестрел, его взор затуманила тень. Пальцы юноши вычерчивали узор, который не имел ничего общего с исцелением, и казалось, будто её тело покрывается светящимися линиями. У Кестрел перехватило дыхание. Арин услышал и отпрянул, встав на пятки, а потом резко поднялся и отошел на другую сторону палатки, прежде чем девушка успела хоть что-то сказать. А потом уже и нечего было говорить. Арин присел рядом со своим спальником. — Что случилось на перевалочной базе шпионов? Кестрел погрузила руки в остатки воды на дне чаши. Она стерла кровавую грязь с правой руки, полностью сосредоточившись на этом занятии. Благодаря этому нехитрому действию, ощущение светящейся кожи начало ослабевать («Как неловко, и сложно. И нужно было случиться этому прямо сейчас, как назло. Да что с тобой, почему ты просто не можешь уважать друга, попросившего не использовать его? Всякий раз, цепляясь за искры, в разгорающейся надежде на его искушение. Что, возможно, он увидит это и нырнёт в омут с головой, и они обретут в этом утешение. Но этого не будет, только не для него. Может быть, и не для тебя».) Она вымыла руки начисто. Кестрел рассказала ему всё, ничего не упуская, с того момента, как она покинула лагерь, и до того момента, как размозжила камнем офицеру лицо. — Я его убила, — и хотела было добавить что-то ещё, но запнулась. Арин нахмурился. — Ты чувствуешь себя виноватой? — На нем не было брони. Он нетерпеливо махнул рукой. — Сам виноват. — Я ему была небезразлична. — В смысле? — Я имею в виду Элис, шпионку. Он переживал за неё. — Хочешь сказать, ты сожалеешь о том, что убила его, потому что он был хорошим человеком? — Я говорю, что он был человеком, и теперь он мёртв, и это дело моих рук. — А я рад, что ты его убила. — А я нет. — Теперь и она злилась. — Ты же понимаешь, — голос Арина звучал жёстко, — что бы он сделал с тобой? — Если бы он попытался убить меня, то преуспел бы. Но он не хотел этого делать. Единственная причина, по которой я всё ещё… — Он не хотел убивать тебя, потому что собирался взять в плен. — Знаю. Я прекрасно это понимаю, и всё же мне жаль. — Не проси меня разделить с тобой эти чувства. — Я и не прошу. — Если бы он тебя схватил… — Арин умолк, а потом продолжил: — Они убийцы. Работорговцы. Воры. Мне не жаль. И никогда не будет жаль. — То есть ты никогда не сомневался в правильности убийства. Его глаза вспыхнули, но потом взгляд стал каким-то затравленным. — И не буду. Кестрел внимательно посмотрела на него. Её гнев начал постепенно угасать. Она вспомнила, что их трудности были совершенно разного характера, и раны Арина были куда глубже. И неважно, осознанно девушка это сделала или нет, но она, скорее всего, задела его за только-только начавшую затягиваться плоть. — Я тебя расстроила. — Да, я расстроен. Печально слышать, что ты чувствуешь вину за то, что защищалась от человека, пытавшегося тебя ранить. — Дело не только в этом. Он опустил взгляд на свои руки и заметил на них кровь. — Ты можешь передумать. Никто не станет возражать. Тебе необязательно быть частью этой войны. — Ещё как обязательно. Я не передумаю. — Либо ты, либо он, — сказал он мягко. — Ты сделала выбор. Её взгляд упал на мокрую траву, на ком бинтов. Кестрел подумала о своем прошлом, о всей жизни. — Хотелось бы, чтобы вариантов для выбора было больше. — Тогда нам нужно создать мир, в котором так оно и будет. * * * Когда Рошар увидел рядом со своей палаткой Кестрел с оторванной штаниной и Арина, стоявшего подле неё, его глаза сразу же заблестели искорками веселья, и Кестрел мгновенно догадалась, что принц собирается пошутить на тему того, что Арин не терял времени даром и всё-таки сорвал с неё одежду. А потом продолжит игриво комментировать неспособность Арина доводить дело до конца («Всего одна штанина? — представила девушка, как принц поучает Арина, — Какой же ты лентяй, Арин».), или начнет придираться к природной скромности Арина («Ну что за телок».). Нельзя исключать и того, что он просто принесёт свои соболезнования в связи с гибелью половины штанов Кестрел. Он мог спросить, неужели она позволила себя ранить, лишь чтобы добиться определенной цели. Кестрел покраснела. — Всё прошло не так, как задумывалось, — сказала она, чтобы сразу направить разговор в то русло, которое следует. Никаких намёков на то, что случилось или не случилось в палатке Арина. — Её ранили, — сказал Арин, который, если и был так же, как и она, взволнован, то не подавал вида, выдав себя только лишь тем, что констатировал очевидное. — Ерунда, — заметил Рошар, — всего лишь царапина, иначе она бы здесь не стояла. — Ты мог бы предложить ей присесть, — сказал Арин. — Так-то оно так, но у меня в палатке всего два стула, маленький геранец, а нас трое. Правда, мне кажется, что она всегда может присесть к тебе на колени. Арин бросил на него испепеляющий взгляд, преисполненный раздражения, и решительно вошёл в палатку. — Ну, вообще-то, я мог сморозить и что-нибудь похуже, — воскликнул Рошар. — Лучше помолчи, — сказала ему Кестрел. — Ну, это уж совсем не про меня. Кестрел не стала ничего говорить в ответ. Когда все трое оказались внутри палатки принца (Арин предпочел остаться стоять), она в подробностях рассказала о том, что произошло. — Я написала генералу письмо, — закончила она свой рассказ, — и отправила его с ястребом. — Сколько разных шифров используют валорианские лазутчики? — спросил Рошар. Кестрел впилась ногтями в деревянную ручку стула. — Много. Не скажу наверняка. Я не все помню из тех, которым отец обучал меня, да и то, он рассказал мне лишь о некоторых из них. С тех пор уже могли придумать и ввести новые. — Поэтому шансы на то, что ты написала письмо, зашифровав его именно тем шифром, который ожидает увидеть генерал, весьма невелики. — Да. — А как ты выбрала, каким шифром воспользоваться? — спросил Арин.