– Ты сожалеешь о том, что сделал? – Что ты имеешь в виду? Моя голова приподнимается, а глаза прищуриваются. Внутри меня скрыты сожаления всевозможных видов. Какое из них она пытается вытянуть из меня? – Спал с Келли. Изменял мне. Отказался от нас. Ее глаза сужаются, и она отодвигается от меня еще дальше. Ах, эти сожаления… – Я никогда не отказывался от нас. – Это правда. – Возможно, я был неверен, но никогда не отказывался от нас. Я люблю тебя. Так всегда было и всегда будет. Сара просто смотрит на меня в ответ отстраненным взглядом. Она слышала, что я сказал, но не отреагировала. Кажется, она смотрит сквозь меня, на стену за моей головой, как будто меня на самом деле здесь нет. Или, может быть, это ее на самом деле здесь нет, и напротив меня всего лишь ее фантомное изображение. Проекция человека, появления которого я жаждал все эти годы… Она сжимает мою руку в восьмой раз. – Мне жаль, что я не была тебе лучшей женой. Я отвлекаюсь от своих мыслей. А это зачем? Она ни в чем не виновата. Причиной всего этого был я. Я не совершал убийства, но я лгал. Я небрежно выбросил то, что у нас было, как мусор в помойку. Я не могу покинуть эту землю, пока она винит себя во всем, что произошло. Она – единственная, кто защищал меня. Единственная, кто по-настоящему верил мне. Последний человек на земле, который любит меня, не считая моей мамы. – Сара… Ты ни в чем не виновата. Ты была замечательной женой. Ты много работала и была единственным человеком, который верил мне и защищал меня. Ты любила меня в мои самые мрачные времена. Ты сделала всё, что могла, для меня и моей карьеры. Я тебя ни в чем не виню. Тебе не за что извиняться. – Я пытаюсь сдержать слезы. Она сжимает мою руку в девятый раз. Я сжимаю ее в ответ. – Ты думаешь, я была добра к тебе? Ее голос звучит так, как будто она дразнит меня во время игры на детской площадке. – Конечно, ты была, Сара. Никогда не думай иначе. Когда-нибудь ты сделаешь счастливым другого мужчину… Я больше не могу сдерживаться. По моему лицу текут слезы, и на грубом стальном столе образуется небольшая лужица. Я качаю головой и молчу секунду, чтобы собраться с мыслями. – Мне больно это говорить. Потому что я хотел бы быть таким человеком. Хотел бы я всё еще быть тем человеком… Но не могу, мое время вышло. И даже если б это было не так, я не заслуживаю тебя… никогда по-настоящему не заслуживал. Ты была у меня какое-то время, ты была моей, а я тебя потерял и всё испортил. – Ты это сделал, – многозначительно говорит Сара. – Знаю, – всхлипываю я. – Не проходило и дня, чтобы я не думал о тебе последние одиннадцать лет. Раздается тяжелый удар стали о бетонную стену – это возвращается охранник. – Время вышло. – Он громко причмокивает жвачкой и намеренно не смотрит ни на кого из нас, чтобы показать свою незаинтересованность. Сара сжимает мою руку в десятый раз. Я сжимаю ее в ответ. Она встает. – Прощай, Адам. Чего бы это ни стоило… Обходит стол и подходит ко мне. Наклоняется и нежно целует меня в щеку, а затем шепчет мне на ухо: – Я точно знаю, что это был не ты. Я поворачиваюсь и смотрю на нее. На ее лице застыла зловещая улыбка. В ее глазах горит огонь, которого я никогда раньше не видел – по крайней мере, у человека. – Что это значит? – Мой разум начинает лихорадочно работать, пытаясь собрать воедино то, что я только что услышал. – Сара, что ты имеешь в виду? Кто это был? Если ты знаешь, ты должна сказать мне! Ты должна вытащить меня отсюда! Сара! Охранник хватает меня за плечи, разворачивая к двери. Сара продолжает пятиться, глядя на меня с этой гребаной улыбкой. – Адам, ты проведешь остаток своей очень короткой жизни, думая обо мне, и я хочу, чтобы ты знал, что я никогда больше не буду думать о тебе. Она уходит. Облако ненависти и токсичности всё еще висит в воздухе. Я в ступоре. Все звуки словно тонут в вакууме. Я даже не помню, как охранник проводил меня обратно в камеру. Я думал, что Сара всё еще любит меня или, по крайней мере, как-то заботится обо мне. Не так, как раньше, однако какая-то часть ее всё равно должна любить меня… Но кто это был там сейчас со мной? Я не просил ее прощать мои ошибки. Я – корень всего этого. Но почему она оставила меня с этим? Чего она ожидала? Что мне делать? Что, черт возьми, она хочет, чтобы я подумал? Я даже не могу контролировать свои собственные мысли. Они похожи на мчащийся товарный поезд со сломанным тормозным рычагом. Ничто не остановит их до неизбежного краха. Так много слов проносится у меня в голове… и чем чаще они проносятся, повторяются и переставляются, тем больше начинают обретать смысл. Примерно через полчаса приходит охранник и препровождает меня в комнату с коричневой каталкой и несколькими приборами для контроля состояния здоровья. Меня ждут врач, медсестра и двое других охранников. Каталка обращена к большому затемненному зеркалу, в котором слабо видно мое отражение. Я прекрасно знаю, что люди по другую сторону зеркала с нетерпением ожидают того, что вот-вот произойдет. Я не виню их. Ложусь на каталку. Охранники пристегивают меня ремнями, подключают к капельнице и кардиомонитору. Один из них спрашивает: – Вы бы хотели, чтобы мы привели священника, или раввина, или кого-то еще для исполнения последнего обряда? – Нет. В этом нет необходимости. – Тогда какие-нибудь последние слова? Прощение. Обеты. Сломанный. Мошенничество. Келли. Факт. Убивать. Шериф Стивенс. Дженна. Боб. Анна. Дом у озера. Джесси. Ребекка. ДНК. Покончи с этим. Мэтью. Хадсон. Скотт. Сара. Сара. Сара. Все эти слова проносятся у меня в голове. Я надеялся, что мои последние мысли будут о жизни, которую я прожил, или о людях, которых любил. Есть какая-то странная поэтичность в том, что борющийся за жизнь писатель даже не может придумать несколько хороших последних слов. Единственные мысли, которые крутятся в моем мозгу, – моя собственная кончина. Что-то здесь не так. Что-то здесь не так. И тогда это происходит. Как будто я могу видеть прямо сквозь зеркало перед собой Сару. Я вижу ее улыбку и выражение ее глаз. Отсчитанные пожатия ее руки. Странные прощальные слова и бессердечие. Но почему именно сейчас? Почему из всех дней ей нужно было говорить это, обращаться со мной так именно сегодня? Это как если бы… подождите. Нет, этого не может быть… Сначала я чувствую оцепенение и собираюсь заснуть. Но вскоре начинаю дергаться и извиваться, а затем пронзительный жар начинает пронизывать мои органы, и я кричу. А потом внезапно всё прекращается. Всё останавливается. Я не вижу ничего, кроме черного холста с пробитыми в нем крошечными дырочками; белый свет разливается из центра к краям, как на старом ламповом телевизоре, который нагревается. Начинают появляться изображения. Образы Сары. Встреча с ней. Любить ее. Жениться на ней. Наблюдать за ней. А потом – всё, что я пропустил. Они почти как вырезанные сцены из фильма. За исключением того, что я их не вырезал. Я просто не обращал на них внимания. Ее планы, ее заговоры, ее расчеты, моя кончина… Сара контролировала всё в своей жизни, включая меня. Я недооценил ее. Как недооценивал и раньше. Но на этот раз всё оказалось слишком серьезно… Изображения становятся черными, а затем исчезают. Сара – моя последняя мысль, мой последний образ. Она была права во всем… абсолютно во всем. 64 Сара Морган Я смотрю через одностороннее зеркало на испуганного мужчину, которого когда-то называла своим мужем. Я должна быть здесь в этот момент, довести дело до конца. К моему небольшому удивлению, тут есть знакомое лицо. Элеонора, во всей своей семидесятилетней красе, появилась, чтобы в последний раз увидеть своего драгоценного мальчика. Я не видела и не разговаривала с ней с тех пор, как закончился суд над Адамом. Раньше мне претила бы сама мысль о том, чтобы провести в ее присутствии хотя бы секунду, но в этот момент, на этом мероприятии, я рада ее видеть. Подхожу к тому месту, где она сидит, прихватив с собой самое строгое настроение и заранее подготовленный набор слез, готовых хлынуть из моих глаз. Когда я нависаю над ней, она не поднимает взгляд, а просто говорит: – Сара. – Могу я сесть? – спрашиваю, на этот раз вежливо. Она не говорит ни «да», ни «нет», поэтому я сажусь, возвращая свой взгляд на комнату за зеркалом. – Послушайте, я знаю, что мы никогда не были друзьями. Не думаю, что этот день изменит прошлое или повлияет на будущее… Но знайте, что сегодня я здесь. Элеонора смотрит на меня; по ее щекам текут слезы, их становится всё больше. – Хорошо. – Это всё, что она говорит. Процедура продолжается в обычном порядке, а затем приходит время. Заключительная часть. Шприц. Элеонора видит это, и я замечаю, как всё ее тело напрягается. Ничто из того, что она может сделать сейчас, не сможет остановить это. Вся материнская забота или все деньги в мире не могут спасти ее сына, и этот факт парализует ее. Наконец доктор что-то говорит Адаму, и тот качает головой. Доктор вводит иглу в капельницу, и Элеонора одновременно вкладывает свою руку в мою. Когда жидкость начинает выдавливаться во флакон, она начинает медленно сжимать мою руку. Сначала всё идет тихо, как в тот небольшой промежуток времени после удара молнии, когда ждешь, что за этим последует гром. А потом это происходит. Адам начинает биться в конвульсиях и кричать. Элеонора вопит: – Нет! Мой малыш! – и тоже начинает биться в конвульсиях. Я сжимаю ее руку в ответ и прижимаю ее голову к своей груди. – Ш-ш-ш, теперь всё кончено. Всё кончено, – шепчу я ей на ухо, проводя пальцами по ее волосам. На моем лице расплывается широкая улыбка. Когда Адам наконец обмякает, я отстраняюсь и встаю. – Прощайте, Элеонора, – говорю, поворачиваясь, чтобы уйти. – Сара, подожди, – быстро выпаливает она. Я молча поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. – Мне очень жаль… всё, что было. – Слова произносятся почти шепотом, так как она всё еще плачет. Я смотрю на нее с любопытством, как кошка, решающая, что делать с маленьким грызуном, которого она только что поймала. – А мне – нет. – В ее состоянии мои слова даже не доходят до слуха, и она возвращается к своим рыданиям. Его последние мысли были обо мне. Я поняла это по глупому выражению его лица. Выхожу, следуя за родителями Келли. Они рыдали на протяжении всего испытания, изливая катарсис. Они, вероятно, думают, что стали свидетелями возмездия: человек, убивший их дочь, казнен. Я несколько раз оглядывалась на них и обменивалась сочувственными взглядами. Они знали, кто я такая. Адвокат монстра, который так много отнял у них. И не просто адвокат, а жена того самого монстра. Но всё же по какой-то причине они были добры ко мне. Я не знаю почему. Казалось, они видели во мне одну из жертв, вовлеченных в хаос, устроенный проявлением зла по ту сторону стекла. Что-то только что случилось со всеми нами. Исчезла жуткая яма с токсичной смолой и илом, в которую все мы были брошены и не могли выбраться. Пока зверь не был убит. Они придерживают для меня дверь, и я иду впереди них по длинному коридору. Слышу тихий шепот: