– У меня же тоже есть работа, знаешь ли. Я не мог не подыграть: – Конечно, знаю. И она тебе отлично дается. Ты лучший и самый малооплачиваемый юрист на этом берегу Пассаика. В конце концов она уступила. – Я это делаю, только потому что люблю Айжу. И потому что не хочу, чтобы он взорвал твою квартиру. – Спасибо. В дверь позвонили ровно в тот момент, когда я наливал себе вторую чашку кофе. – Айжа, Конни пришла. – Он не ответил. Я посмотрел на время – до моего поезда оставалось двадцать минут – и открыл дверь. Конни протиснулась мимо меня и заглянула в чашку. – Я думала, ты пытаешься слезть с него. – Это первая за день, – соврал я и отвернулся, хотел позвать Айжу еще раз. – Где маленький безобразник? – спросила она, кладя сумку на одинокое кресло в гостиной комнате. Впрочем, ее и «комнатой» назвать было сложно – так, небольшое пространство рядом с обеденной зоной, одновременно холл и рабочий кабинет. Вот как-то так и живут люди в квартирах. Я переехал сюда всего на шесть месяцев, и мне показалось, что везти и кухонный столик, и мебель для гостиной из моего дома в Нью-Гэмпшире – это уже чересчур. Я же не устраиваю званые ужины каждые выходные. Я их вообще никогда не устраивал. – В своей комнате. За компьютером. – А. – Айжа! – Я развернулся и чуть в него не врезался. – Вот и ты. – Чем занимаешься, чемпион? – спросила Конни. – Болтаю с Игги, – ответил он, не глядя. – Рэпершей? – Она сама усмехнулась своей же шутке. Айжа уставился на нее. – Ну знаешь, та австралийка? У нее еще огромная задница. – Игги – мальчик. – Айжа поправил очки. – Или сорокапятилетний сексуальный маньяк, – пошутил я. Хотя месяц назад, к изрядному смущению Айжи, я ворвался к нему в комнату, когда он болтал по скайпу с Игги, который оказался десятилетним ребенком. – Думаю, мы никогда не узнаем правду, да, Айжа? Он пристально на меня посмотрел. – Ты же знаешь. Ты его видел. Можно я вернусь в свою комнату? – Нет. Я придумал тебе наказание. Сегодня ты разберешь все оставшиеся коробки, пока не найдешь остальные чашки. – Хорошо. Вот она – удивительная двойственность Айжи – с ним на удивление легко, когда он сам этого хочет. У него не бывает обычных для детей его возраста вспышек гнева или внезапного мрачного настроения. – Вот и славно. – Я снова посмотрел на часы. Мне пора. Нельзя было пропустить поезд и опоздать на работу. – Еще раз спасибо, Кон. – Иди уже. Мы справимся. – Айжа, веди себя хорошо. Я схватил ключи, кошелек и направился к выходу. – Эрик? – Айжа позвал меня, и я знал, что он скажет то же самое, что и говорил каждое утро на протяжении последних шести недель. – Не забудь поискать кресло-каталку! Чертово кресло. Позже тем же вечером – гораздо позже, потому как поезд застрял на добрых пятьдесят минут где-то между Секосусом и Ньюарком, а я уже было поверил в то, что я никогда не доберусь до дома – я вошел в свою тихую квартирку, толкая перед собой кресло-каталку. В итоге я нашел ее в магазине «Гудвилл» в Гарлеме за двадцать пять долларов, а весь обеденный перерыв до того я обзванивал все секонд-хенды в городе, пока не нашел этот. Мне было неловко ее покупать, ведь я, возможно, забирал ее у того, кому она и в самом деле необходима. Но я дал себе обещание вернуть ее, когда Айже она уже будет не нужна, и сделать пожертвование в какой-нибудь благотворительный фонд. Конни читала на диване и встала, когда увидела меня. – Как работа? Вопрос застал меня врасплох. Уже так давно, по крайней мере два года с развода и еще очень долгое время до него, никто меня не спрашивал о подобном в конце дня. Никто обо мне не волновался. Я и не понимал, как мне этого не хватало до этой минуты. – В порядке. Как Айжа? – Спит. Он хороший ребенок. – Я знаю. – Я слегка улыбнулся. Иногда, как и все дети, он расстраивает, но нет никаких сомнений в том, что он хороший. Даже лучше большинства других людей. Я прикатил кресло к стене, там он его увидит сразу, как проснется. – Мы нашли кофейные кружки, – поделилась Конни. – Да ладно? – Ага. В коробке, на которой было написано «настольные игры, фишки для покера и всякая дребедень отовсюду». Я удивился. – У меня есть фишки для покера? – Судя по всему. – Ого. – Я бросил кошелек и ключи на столик у дивана. – Спасибо тебе. Вот правда. Завтра в то же время? – Ага. – Она потихоньку начала собираться. – Мы и еще кое-что нашли. – Надеюсь, это миски? Их я тоже не мог найти. Айжа ест рисовые хлопья из керамической супницы. – Это дневник. – Конни прокашлялась. – Дневник Элли. Я снова на нее уставился. Я и не знал, что Элли вела дневник. – Как он попал в мои вещи? – Понятия не имею. Может, она у тебя его забыла? Я запустил руку в волосы. – Что мне с ним делать? Прочитать? Меня переполняло внезапное желание это сделать. Забраться в мозг Элли, выяснить, о чем она думает. Раскрыть тайну под названием «моя дочь-подросток». – Нет! Тебе нельзя читать дневник дочери. Это против всех правил воспитания. Всех! Я знал, что она была права. Она права. И тем не менее. – Я мог бы написать ей и спросить, нужно ли его вернуть, но она со мной толком не разговаривает. – Эрик… – Я знаю, знаю. Уверен, что надо ей его вернуть. Я его почтой отправлю. – Эрик. – Она смотрела на меня, пригвождая взглядом вечно изменяющихся карих глаз, точной копией моих. И в тот момент они были скорее зеленые, чем карие. – Что? Я не буду его читать. Клянусь. – Я приложил руку к сердцу. – Где он? Она еще какое-то время смотрела на меня, а потом ответила: – На твоем комоде. Она прошла мимо меня, забрала сумку с кресла, а потом повернулась и обхватила меня за плечи. Мне было неловко. У нас в семье как-то не приняты объятия. – Эм-м, Кон? Она отпустила меня и кивнула. – Я просто хочу, чтобы ты нашел кого-нибудь. Ты не должен проходить через все это в одиночестве. Я фыркнул, хотя не был с ней не так уж и не согласен.