— Полиция спрашивала меня, где машина. Я сказала, что не знаю, — объяснила Холли, и я прочел между строк: «и не хочу знать». Я кивнул. Я ее понял. Я бы тоже на ее месте не хотел знать. — Мне нужно отдохнуть, — резко заявила она. Ее голова еще была забинтована, но синяки сошли. Я вдруг ощутил порыв обнять ее, но, разумеется, этого не сделал. — Я правда думаю, что дом тебе понравится, — добавил я. Не знаю, почему это было для меня так важно, ведь ей, очевидно, было все равно. — Меня волнует только Саванна, — сказала она. Я кивнул. Мне вдруг стало интересно, каково это — волноваться о ком-то. Пожалуй, я иногда ставил потребности Джека выше своих. Но он платил мне за это. Я был ему верен, потому что это моя работа. — Мы приняли все меры предосторожности, — заверил я. Она открыла мне дверь. Я бросил последний взгляд на скромное жилище, ее кушетку как в общежитии и устаревший телевизор, и понял, насколько она бедна. Но у нее было то, чего не было у меня. Человек, о котором она волновалась больше, чем о своей боли, своих потребностях, даже своей потере. И я ей завидовал. Глава 26 До больницы было четырнадцать минут езды, но я доехал за восемь. Возможно, меня арестуют из-за того, сколько раз я проехал на красный свет, но мне было плевать. Я думал лишь о том, как спасти Холли. Вместе с соседкой я повернул ее на бок, лицом вперед, но когда погнал по кварталу на скорости пятьдесят миль в час, она завалилась на спину. Я знал, что это опасно, она может задохнуться из-за своего же языка, но побоялся остановиться, даже чтобы переместить ее. Первые два раза я проскочил на красный в спальных районах, даже не думая притормаживать. С третьим было опаснее. Когда машина впереди меня остановилась на перекрестке, я свернул в левый ряд, постоянно сигналя, и промчался мимо. Не знаю, то ли из-за гудка, то ли мне просто повезло, но я преодолел перекресток целым и невредимым. Как и следующие два. Наконец увидев американский флаг, развевающийся над крышей больницы, я почувствовал себя скаковой лошадью, несущейся к финишу. Даже если б земля передо мной разверзлась, меня бы это не остановило. Со скрипом тормозов я остановился перед входом с надписью «Только для машин «Скорой помощи» и выпрыгнул из машины. И закричал, не узнавая собственного голоса: — Помогите! Кто-нибудь, помогите! Я рывком открыл дверь машины и потянулся к ремню Холли. Она завалилась вперед, и мне пришлось держать ее одной рукой, отстегивая ремень. Я просунул руки ей под мышки и потянул из машины. — Сейчас, я сбегаю за каталкой! — крикнул мне охранник. Я не мог ждать каталку. Лицо Холли было белым как мел. Я подхватил ее и закинул на плечо, как пожарный. Двойные двери раздвинулись при моем приближении, и я помчался вперед. — Кладите сюда, — велел медбрат, подвозя каталку. Я посадил Холли на каталку, а санитар аккуратно ее уложил, придерживая за плечи. Ее ноги безжизненно свисали на одну сторону, и я бережно поднял их на носилки. — Из водоема достали? — спросил медбрат, нащупывая пульс. В моем теле было столько адреналина, что я и забыл, — мы оба промокли насквозь. — Передозировка, — сказал я. — Нашел ее в душе. Он нажал на кнопку, и открылись следующие двери. Он покатил Холли вперед, а я последовал за ним. К нам подбежал лохматый врач с румяными щеками. Выглядел он так, будто только что окончил колледж. Он снял с шеи стетоскоп и прижал его к груди Холли. — Викодин, — беспомощно произнес я. — Не знаю сколько. В горле встал комок. Это я виноват. Заключить сделку предложил я. Она сделала это из-за меня. Если она умрет, значит, я ее убил. — Пульс сто пятнадцать, дыхание слабое, — сказал врач появившейся откуда ни возьмись медсестре. Он посветил Холли в глаза фонариком. — Начнем с четырех кубиков наркана внутривенно, повторять каждые десять минут, пока не очнется. Пусть реаниматолог подготовит аппарат для вентиляции легких на случай, если она не начнет нормально дышать. Установить назогастральный зонд для промывания желудка. И сделать токсикологический анализ, уровень ацетаминофена и печеночный тест на гепатотоксичность. Медсестра кивнула и покатила Холли дальше. Я хотел последовать за ней, но врач преградил мне путь рукой. — Вы ее муж? — спросил он. И я чуть не сказал «да». — Нет, — ответил я, — мы не женаты. Я понял, что этот ответ предполагает, будто мы вместе. В каком-то смысле так и было — мы связаны крепче, чем связывают узы брака. — Наркан стабилизирует ее состояние, — произнес он будничным тоном, — но нужно сделать кое-какие анализы и узнать, нет ли повреждений внутренних органов, как только извлечем из ее желудка оставшиеся таблетки. Я мысленно повторил эти слова. Стабилизирует состояние… Сделать анализы… — Какого рода повреждений? — спросил я. — Зрачки реагируют на свет, так что функции мозга, скорее всего, сохранены, — сухо констатировал он, будто речь шла о научном эксперименте, а не о человеческой жизни. — Но остаются опасения насчет состояния печени. Опасность пока еще не миновала. Я понял, что плачу, только когда на губу скатилась слеза. И в тот миг я совершенно неожиданно осознал, что Холли каким-то образом стала для меня человеком, за которого я волнуюсь. И я не представлял, что буду делать, если потеряю ее. Энди Три месяца назад Чистая страница чудесна. Многие писатели ее боятся. Терпеть не могут начинать новый текст. Откладывают работу на много дней или недель, а то и целую вечность. Но я люблю чистую страницу. Люблю бесконечные возможности, которые она открывает. Для меня это напоминание, что, даже будучи всего-навсего человеком, я могу создавать целые миры. Способность писать — это суперспособность. Писатели как по волшебству вызывают у человека эмоции — ужас, грусть, восторг, отчаяние, — просто расставляя слова в определенном порядке. Способность вызвать у человека сильные эмоции — это большая ответственность, и я никогда не относился к ней легкомысленно. Поначалу я нагло считал, будто то, что я создаю из слов на бумаге, исходит от меня. Я считал своими идеи, образы и истории, появлявшиеся в голове, думал, будто их генерирует мой мозг, а я сам — кто-то вроде волшебника. Но теперь я знаю, что творчество — особый талант. Когда я пишу, то не создаю продукт, как на фабрике или в лаборатории, а получаю. Моя задача — не покопаться в своем разуме в поисках персонажей, а попросить их меня посетить, а потом сдаться на их милость. Писать — значит слушать. Это нечто потустороннее — написанное исходит не от меня, оно, скорее, течет сквозь меня. Включая компьютер и приветствуя пустую страницу, я признаю свое поражение, как в тот момент, когда произношу молитву и скромно принимаю священный дар Бога. Это не значит, что для написания книги или сценария не нужно мастерство. То, что я получаю, еще не до конца обрело форму. Я должен облечь возникающие в голове образы в слова, затем соединить эти слова в стройные предложения, а предложения — в связное повествование с началом, серединой и концом. Творчество — это танец с божественным. Чистый лист — приглашение. Идеи — приглашенные гости. Я использую слова, чтобы управлять ими. А это требует в равной степени и мастерства, и веры. Некоторые преподаватели писательского мастерства говорят: если вы хотите стать писателем, нужно писать каждый день. Но я с этим не согласен. Чтобы разобраться в полученных образах, необходим жизненный опыт, иначе вы просто не сможете передать их достоверно. Невозможно создать эмоциональный текст, не испытав эмоций. Истории — это клубок из того, что предложено свыше, и всего, что вы узнали, почувствовали, увидели, пережили. Проще говоря, чтобы выдохнуть, нужно сначала вдохнуть. Жизнь — это вдох. Слова, ложащиеся на бумагу, — выдох. Садясь перед чистой страницей, я всегда уделяю минутку, чтобы поблагодарить Бога за то, что вот-вот получу. И молча обещаю довериться и слушать. А затем позволяю образам течь сквозь меня. Положив пальцы на клавиатуру, чтобы начать сценарий, который либо проложит мне путь к величию, либо покончит с этим грандиозным экспериментом, я напомнил себе, что нужно открыть душу. Потому что, если я буду писать не душой, ничего не получится. Я сделал глубокий вдох, а потом долгий, освободительный выдох. И начал печатать. Глава 27 Договор пришел по имейлу, когда Либби готовила ужин. Я просмотрел его. Это был только черновик, но меня приободрило, что его прислали так быстро, значит, студия действительно хочет приступить к работе. На этом этапе еще нет никаких гарантий, что по моему сценарию снимут фильм, но Лора собиралась установить в договоре штрафы, если фильм не снимут, а это увеличит шансы на съемку.