Она поморгала. Выглядела она потерянной. Но в последние дни такое случалось часто. — Я сделаю тебе кофе, — сказала я, подавая ей лифчик и спортивные штаны, которые она могла натянуть поверх забинтованной ноги. — Нет смысла просить полицейских зайти попозже. Чем скорее мы через это пройдем, тем лучше. — Можете сесть, если хотите, — предложила я полицейским, когда поставила кофе вариться и вернулась в гостиную. Келлог немного запыхался, преодолевая три лестничных пролета, но тот, что в штатском, отверг мое предложение стоической улыбкой, так что оба остались на ногах. Через пару минут аромат свежего кофе все-таки вытащил маму из постели. Она была еще сонная, но все равно хорошо выглядела, когда присоединилась к неожиданным гостям. — Доброе утро, — сказала она. — Надеюсь, вы не возражаете, если я сяду? — Конечно, — ответили оба в унисон. На кухне стала плеваться кофеварка, и я воспользовалась предлогом, чтобы выйти. Мне необходимо было выйти. Я задыхалась. Мама собиралась вбить последний гвоздь в ящик Пандоры с секретами. После того как она солжет полиции о том, что мы сделали, пути назад не будет. Я напомнила себе, что нам пришлось на это пойти, и она теперь не должна рассказывать правду, ничего хорошего из этого не выйдет. — Любые подробности, какие сможете вспомнить… — услышала я, открывая буфет, чтобы достать чашки. Я вдруг поняла, что не знаю, о чем она расскажет. Мы не обсуждали, как отвечать на вопросы полиции, да и вообще ничего не обсуждали — как жить без папы, что делать, если нас разоблачат. Я никогда не спрашивала ее, хочет ли она этого, потому что, если она не хочет… Попытаюсь ли я ее переубедить? Мне не хотелось стать нищей. Не хотелось быть объектом жалости. И меньше всего мне хотелось возвращаться в старую школу. При одной мысли обо всех их слезах, объятиях и «ох, боже мой, мне та-а-ак жаль» хотелось сбежать куда подальше. Учителя уже объявили, что я могу закончить десятый класс дома, и освободили от оставшихся проектов. Как только мама вернулась домой, я забрала все из школьного шкафчика и попрощалась с друзьями. Я не знала, увижу ли их когда-нибудь, но мне было плевать. Я ненавидела это место. Мне хотелось учиться в школе, где можно ходить по коридорам с гордо поднятой головой. Хотелось учиться там, где есть настоящая команда по легкой атлетике и раздевалка с работающим душем. Хотелось быть рядом с людьми, которые стремятся к чему-то большему, чем просто окончить школу. Хотелось иметь друзей, которым не приходится работать по выходным, и с ними можно просто где-нибудь зависнуть. Хотелось завести парня. Из хорошей семьи, чтобы он мог сводить меня куда-нибудь и отвозил домой на машине. Но помимо всего этого мне ужасно не хотелось быть девочкой, чей папа умер. Чтобы на меня не смотрели с жалостливой полуулыбкой («Вот бедняжка!»). Мне не хотелось оставшиеся два года избегать директора Прайса, которого я залила слезами и теперь не могла посмотреть ему в лицо. Не хотелось, чтобы кто-нибудь сделал сайт по сбору средств, приносил нам обноски или лазанью. Не хотелось, чтобы меня обсуждали, жалели, пялились на меня, опекали или избегали. Не хотелось заверять всех, что у меня все хорошо, потому что иногда это может быть не так. Не хотелось, чтобы каждый разговор начинался с соболезнований по поводу смерти моего папы, и не хотелось ненавидеть тех, кто эти соболезнования не приносил. Люди будут говорить, что не поднимают эту тему, чтобы не напоминать мне о нем, как будто я и так не думаю о нем каждую чертову минуту каждого дня. Мне хотелось двигаться дальше. И больше того, не хотелось возвращаться назад. Я достала из холодильника молоко и понюхала его, убедившись, что оно не прокисло. Теперь нас осталось всего двое, и скоропортящиеся продукты лежали в холодильнике дольше. Я уже выбросила мясную нарезку, несколько помидоров, два авокадо и кусок заплесневевшего сыра. — Простите, но я ничего не помню, — услышала я мамин голос, открывая ящик с приборами. Я уже собралась выудить ложку, как детектив задал вопрос, от которого я замерла и похолодела. — Вы знаете, для чего этот провод? Уголком глаза я увидела, как Штатский держит двумя пальцами провод. Провод от видеорегистратора. Моя рука зависла над чайными ложками. Я ждала маминого ответа. — Для сотового телефона? — спросила мама. — Нет, не для телефона, — ответил Келлог. — Это не USB. Штатский подошел ближе, чтобы показать ей. Мама посмотрела на провод и пожала плечами. — Я не разбираюсь в технике, — сказала она, не соврав. Когда папа показал ей видеорегистратор, она лишь закатила глаза и назвала это «нелепой тратой денег». И в то время я с ней согласилась. — У вас есть навигатор? — спросил Келлог. Мама покачала головой. — Я всегда пользуюсь телефоном. И это тоже была правда. — А видеорегистратор? — поинтересовался детектив. Кофеварка выплюнула последние капли кофе в чашу. Это была мамин шанс все рассказать, добиться правосудия для папы. Я крепко зажмурилась, ожидая, что она им воспользуется. — Машина была старая, — сказала мама. — Мы не покупали модного оборудования. Я открыла глаза и увидела, что рука дрожит. Я сжала ее в кулак — ком такого же размера рос у меня в горле. Видеорегистратор был спрятан у меня в комнате, копы стояли всего в десяти шагах от него. А видеозапись уже загрузилась на телефон, он автоматически скачивал видео, когда находился в радиусе действия камеры, без пароля, и сейчас лежал у меня в заднем кармане. — Очень жаль, — вздохнул Келлог. — Видеорегистратор сильно упростил бы нам работу. Но у нас есть и другие методы, не волнуйтесь. Я вдруг поняла, что задержала дыхание. Я взяла кофейник и скрыла выдох за звуком льющегося в кружку кофе. Опытный детектив наверняка заметил бы, что мама что-то скрывает. Но мы были нищебродами, и нам высококлассные детективы не полагались. Я не знала, злиться мне или радоваться. Келлог спросил, хотим ли мы заявить об угоне машины, а потом извинился, что этот провод, для чего бы он там ни предназначался, единственное, что они успели достать из машины, прежде чем она исчезла. Я старалась не думать о том, какого рода люди способны угнать машину из-под носа у копов. Но, как мне еще предстояло узнать, они способны и на кое-что гораздо худшее. Глава 31 Всю ночь я провела в больничной палате. «Прямо как раньше», — думала я, ворочаясь на узкой раскладной койке. Маму выписали рано утром. Я не хотела, чтобы возникли вопросы, где я — дети из школы Калабасаса не прогуливают, — поэтому отправилась в школу прямо во вчерашней одежде, взбодрившись тройным эспрессо. Если кто-то из моих друзей и знал, что у мамы была передозировка, то не подал виду. Как всегда, Триша попросила меня помочь ей сделать работу над ошибками в тесте по алгебре, Николь во время обеда снова попросила мой телефон, потому что ее наказали, отобрав мобильник, а учительница английского по-прежнему требовала меня объяснить роль Корделии в сюжете «Короля Лира», и все так же цокала языком, когда я не могла ответить. Я училась в школе, о которой всегда мечтала. Мне нравился новый блестящий шкафчик, шикарный класс со встроенными светильниками и мягкими сиденьями, химическая лаборатория с достаточным количеством горелок Бунзена, чтобы хватило каждому. Я старалась не думать о том, как сюда попала, потому что такие мысли могли все испортить. Наконец, прозвенел звонок. С трепетом в сердце я собрала учебники и отправилась к выходу. И с облегчением увидела, что мама уже там. Когда я села в машину, мама улыбнулась и как ни в чем не бывало спросила, как прошел день. Я ответила, что сегодня у нас нет тренировки, хотя это была ложь. Мне не хотелось оставлять ее одну на целый день, чтобы она терзалась виной и грустила, с нее уже достаточно. Когда мы оказались дома, она сказала, что ей нужно прилечь, и пошла к себе. Через несколько минут она позвала меня, я поднялась и встала у кровати. — Сядь, — мягко попросила она, и я села на кровать. Мама взяла меня за руку и крепко держала, как будто я ребенок. — То, что я вчера сделала, — сказала она, — было ужасно эгоистично. У меня сжалось горло. Я всеми силами сдерживала слезы. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя виноватой, ведь именно из-за этого все и произошло. — Я хочу, чтобы у тебя была хорошая, насыщенная жизнь. Чтобы ты получила то, чего никогда не было у меня. Мне просто не хотелось стоять у тебя на пути ко всему этому, понимаешь? Я кивнула, хотя и не понимала, о чем она. Она ведь моя мама, без нее меня вообще не было бы на свете. Как она может встать у меня на пути? — В общем, это было глупо и больше не повторится. Пожалуйста, не переживай за меня. Она выглядела очень уставшей, веки набрякли, под глазами синяки, и я кивнула, как будто согласилась, но все равно страшно волновалась. — Утром заходила Либби, — сообщила она. — Я боялась с ней подружиться. Боялась подружиться с кем бы то ни было. Наверное, думала, что не заслужила друзей? Эта фраза прозвучала как вопрос, и я кивнула, показывая, что поняла. — Ты ей рассказала? — спросила я, не зная, что на самом деле я хочу услышать. Очень рискованно доверять нашу тайну даже самым верным друзьям. Но держать все в себе тоже, как оказалось, опасно. — Не все, — ответила мама, — но достаточно, чтобы не притворяться той, кем я не являюсь. И знаешь что? Мне полегчало. Она улыбнулась, но мне по-прежнему было не по себе. Она пытается сказать, что и я могу с кем-то поделиться? Как много я могу открыть? Она сжала мою руку и закрыла глаза. Я знала, что она хочет поспать, поэтому решила отложить свои вопросы и пошла вниз, делать уроки. Но с Шекспиром нелегко, даже когда можешь сосредоточиться, так что далеко я не продвинулась. Снова и снова перечитывая три строфы, я думала над ее словами о том, что она не заслужила друзей. И поняла, что чувствую то же самое, каждый день, просто я пыталась справиться с этим, расхаживая по магазинам и притворяясь кем-то другим. Темнело. Я уже собиралась порыться в холодильнике и найти, чем перекусить, как в дверь позвонили. Мне следовало догадаться, что приедет Логан. Он весь день присылал мне сообщения, смешные мемы вроде кошки на ветке («Держись, котенок!») и танцующих цветов, которые поют: «Завтра снова взойдет солнце!» В больнице я так расклеилась, что отослала его. Мне не хотелось, чтобы он видел меня плачущей, с опухшим лицом. Не хотелось вызывать у него жалость, хотя, возможно, уже слишком поздно. — Привет, — сказала я, открыв дверь. Я пыталась говорить как ни в чем не бывало, будто все прекрасно. — Мне не хватало тебя на тренировке, — он вынул из-за спины букет желтых роз. Они были такого солнечного цвета, что прорезали темноту как световой луч. — Почему ты так добр ко мне? — спросила я. Я не заслуживала цветов после того, что сделала с мамой. И теперь мне стало еще хуже. — Потому что ты моя девушка, — просто ответил он. Я никогда не была чьей-то девушкой, и мне никогда не дарили цветы, разве что родители на выпускной в восьмом классе. Но этот букет был просто шикарный — на каждом стебле крепилась маленькая пробирка с водой, чтобы цветы не завяли. — Пригласишь меня войти? — спросил Логан.