— Не волнуйся, мам. Поправляйся. Ты мне нужна, у меня больше никого нет. Она стала бледной как мел, и я знала, что улыбка, которую она натягивает, когда ухаживает за мной, фальшива. И я тоже лгала дочери, уплетая еду, которую она приносила, и постепенно отвыкая от викодина, потребовав вместо него тайленол. Примерно через неделю Саванна принесла мне косметику. Я решила, что она хочет помочь мне снова почувствовать себя человеком, и поэтому позволила ей замазать тональным кремом мои синяки и нанести на ресницы тушь. Наконец довольная результатом, Саванна отклонилась назад, чтобы осмотреть свою работу, и объявила: — Тебе надо кое с кем встретиться. Я натянула халат, и Саванна покатила меня по бесконечным безжизненным коридорам в больничную часовню. Мы редко ходили в церковь — наши воскресенья были отведены для оладий и поездок за продуктами, но, конечно, вполне объяснимо, что сегодня ей захотелось поговорить с Богом. Она подкатила меня к задней скамье, где сидел мужчина в костюме. Священник? Директор похоронной конторы? Он встал. Высокий, почти на голову выше моего мужа. Его темно-синий костюм слегка блестел, на зауженных брюках были отутюженные складки. У него было лицо капитана футбольной команды: квадратная челюсть и ямочка на подбородке, а кожа такая гладкая, как будто он побрился прямо перед нашим приходом. Мне всегда нравилось, когда мужчина чисто выбрит. Мой муж говорил, что это признак дисциплинированности — гладко выбритый человек, скорее всего, заправляет постель и планирует свой бюджет. Нельзя доверять человеку, который не находит время побриться, твердил он. — Мама, это Эван, — без всякого выражения сказала Саванна. Он протянул руку. Я сидела в кресле-каталке, и мне пришлось поднять руку выше головы. — Привет, Холли, — сказал он с улыбкой — фальшивой, как январский загар. — Он оплачивает твои больничные счета, — объявила Саванна. И мужчина не возразил, просто стоял как истукан. Может, он из армии, старый приятель моего мужа, о котором тот никогда не рассказывал? Я слышала, морские пехотинцы заботятся о вдовах погибших товарищей. Тогда эти истории казались мне несколько преувеличенными, но вдруг все наоборот? — А еще он оплачивал еду, которую я тебе приносила, и пообещал купить нам дом, — продолжила Саванна. Это было настолько нелепо, что я чуть не засмеялась. Но лицо дочери было серьезным, как приколоченное к стене распятие за ее спиной. Я ждала, что мужчина ее поправит. Но он молчал. — Я… я не понимаю, — произнесла я, не обращаясь ни к кому конкретно. Я посмотрела на Саванну, на ее умело нарисованные стрелки на веках и идеально загнутые ресницы. Макияж придавал ей взрослый вид, и я порой забывала, что она всего лишь ребенок. — Он нам помогает, — осторожно произнесла она, словно была не вполне уверена. Ну да, конечно. Я могла бы поверить, что мне с мира по нитке соберут денег на несколько обедов, но на дом? Наверное, она неправильно его поняла. У меня никогда в жизни не было своего дома. А вот у дедушки с бабушкой был. Мы с братом часами бултыхались у них в бассейне (во всех домах в Бейкерсфилде были бассейны), пытались доплыть до противоположного конца, ни разу не вдохнув. Мы думали, что если сумеем проплыть под водой такое расстояние (целых тридцать футов!), то станем неуязвимыми. Пять лет спустя мой брат умер. Такая вот неуязвимость. — То, что случилось с вами и вашим мужем, — ужасная случайность, — сказал мужчина, так выделяя слово «случайность», что у меня зазвенело в ушах. Я и не сомневалась, что это была случайность — вряд ли кто-то решил бы «убрать» нас с мужем, не такие мы важные персоны, и типу, одетому с иголочки, нет нужды тыкать мне этим в лицо. Люди с деньгами любят констатировать очевидные факты, словно фактами они становятся, лишь когда звучат из их уст. — Даже если вы узнаете, кто вел машину, — продолжил он, — это не гарантирует компенсации. Слово «компенсация» пронзило воздух как звон набата. Дорогой костюм, равнодушное лицо, будто высеченное из камня, разговор о «компенсации», вонь у него изо рта — все встало на свои места: этот человек либо страховщик, либо адвокат. Я подготовилась к потоку лжи, который непременно за всем этим последует. — Вам нужно найти способ жить дальше, — продолжил он. — И я могу вам с этим помочь. Два дня назад меня сняли с сильных обезболивающих, и я соображала достаточно хорошо, чтобы понять — он здесь точно не для того, чтобы нам помогать. Я посмотрела на его свежевыбритое лицо и вдруг усомнилась в правоте своего мужа, когда он называл таких людей заслуживающими доверия. — Почему? — спросила я. — Чего ради вы хотите нам помочь? И тогда Саванна сказала нечто настолько пугающее, что у меня перехватило дыхание. — Он знает, кто вел ту машину, мама, — прошептала она. — Он на него работает. Затылок окатило волной жара. Я почувствовала, как вспыхнули щеки. Все фрагменты головоломки встали на свои места — костюм, визит в больницу, обещание купить дом. — Если это так, нужно позвонить в полицию, — дрожащим голосом произнесла я. Но его каменное лицо не дрогнуло. — Мы с Саванной решили, что есть лучший способ все уладить, — произнес он будничным тоном, словно мы говорили о проказливом ребенке, укравшем конфетку, а не о безжалостном убийце. — Мы выплатим вам очень щедрую компенсацию, и необходимость в долгом судебном процессе отпадет. Вот оно что. Взятка, настолько очевидная, что поймет даже простофиля вроде меня. Я — девочка по вызову, а он — мой сутенер. Только я торгую не телом, а молчанием, и если буду держать рот на замке, клиент щедро заплатит. Это было так отвратительно, что если б я могла встать, то дала бы ему пощечину. Я чуть не выкрикнула: «Ни за что, мать твою!», но он продолжил: — Это я вызвал из Стэнфорда хирурга, который оперировал ваше колено, он лучший в своей области. Я огрызнулась. — Кто вас об этом просил? Уж точно не я! И тогда он сделал нечто просто дьявольское. Дернул бровью, указав на Саванну. Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Ее лицо побелело от страха. — Врач сказал, что, возможно, ты больше никогда не будешь ходить. Я не знала, что делать! — В ее глазах набухли слезы. — Пожалуйста, не злись! — взмолилась она. И вдруг я снова осознала, что она всего лишь ребенок, а я взрослая. Я посмотрела на дочь. Все говорили, что она пошла в деда: те же широкие норвежские скулы и идеально прямой нос. Порой, когда она улыбалась или посылала мне воздушный поцелуй, я замечала сходство, но сейчас видела перед собой только мою малышку, невинную, как ягненок на дрожащих ножках. У меня разрывалось сердце. — Все будет хорошо, малыш, — заверила я, хотя и сомневалась в этом. Быть может, пройдут месяцы, прежде чем я снова начну ходить. И даже вылечившись, я не смогу содержать семью на свою жалкую зарплату бухгалтера. У нас нет сбережений, нет финансовой подушки. Мы жили от зарплаты до зарплаты, моей и мужа, а теперь муж погиб. Хуже уже и быть не может. — Я все объясню, когда вы поправитесь, не здесь, — сказал мужчина. — А пока что все больничные счета будут присылать мне, об арендной плате тоже не беспокойтесь. И тут я поняла, что мы уже приняли его подарки, согласились на все его условия. Нас купили с потрохами. Я посмотрела в лицо человеку, который вполне мог оказаться самим дьяволом, и содрогнулась. Потому что прямо в этой пустой больничной часовне я заключила с ним сделку, и Бог был этому свидетелем. Глава 7 — Не злись — проворковала Саванна, войдя в комнату, — но я кое-что тебе купила. Она вытащила из-за спины хрустящий пакет размером с диванную подушку. Обычно, когда мне делают подарки, я безумно рада. Но сейчас ощущала не радость, а уныние, меня как будто утаскивали вниз. Я знала, что деньги наши и мы имеем полное право их тратить, но это вовсе не значило, будто я была от этого в восторге. Я убедила себя, что у нас не было выбора — одни только больничные счета оказались больше, чем я заработала за всю жизнь, и Эван не преминул мне об этом напомнить. Либо я соглашалась на эту сделку и ненавидела себя всю оставшуюся жизнь, либо отказывалась и вскоре умирала от голода. Я уже начала жалеть, что выбрала первый вариант. Я взяла из рук Саванны пакет. Внутри лежал еще один, плотный и кремовый, как ванильный молочный коктейль. Это была тканевая сумка с завязками и затейливо переплетенными буквами LV. У меня никогда не было дизайнерских вещей, но даже я знала, что означает LV. Я сурово посмотрела на Саванну. — Это «Луи Виттон»! — объявила она, как будто я не догадалась. — Мне не нужна сумка «Луи Виттон», — сказала я, хотя теперь она у меня уже была, никуда не денешься. — Еще как нужна, — возразила Саванна. — Потому что теперь мы живем здесь! — Рукой она описала в воздухе широкий круг. — И ты должна выглядеть соответствующе. Открой! Я вытащила сумку из пыльника — именно так называют этот пакет, насколько я знала по eBay, где рассматривала сумки «Луи Виттон». Покупать там я ничего не собиралась, мне просто хотелось помечтать. У меня никогда не хватало смелости зайти в фирменный магазин на Родео-драйв и столкнуться лицом к лицу с заносчивыми продавцами, которые, скажем честно, скорее всего, живут в моем бывшем квартале. Но кто запретит мне глазеть на товары в интернете, тем более занималась я этим по ночам, когда никто не видел. Каким-то образом Саванна выбрала именно ту модель, которая мне нравилась — «Спероне» в серо-белую клетку. Может, кое-кто все-таки наблюдал за мной по ночам? Сумка-рюкзак с изящными лямками и потайным боковым карманом. Под стать скрытным людям вроде нас. — Она прекрасна, — сказала я. Так оно и было. Я никогда в жизни даже не воображала, что когда-нибудь у меня будет подобная. — Спасибо за подарок. Я была тронута тем, что дочь пошла за покупками для меня, но внезапный поток дорогих вещей наполнял меня стыдом. Жизнь мужа уж точно стоила больше, чем дизайнерская сумка и дом с тремя спальнями. Я знала, что заслуживаю красивых вещей не меньше, чем любая участница шоу «Настоящие домохозяйки» или голливудская старлетка, но мне не хотелось получать их таким образом. Я воображала, как муж смотрит на меня с небес, разочарованно качая головой, потому что я предпочла деньги справедливости. — Я и себе купила, — объявила Саванна, вытаскивая еще один пакет. Наверное, на моем лице отразилась тревога, потому что она добавила: — Не волнуйся, не такую, как тебе. Я волновалась, но не из-за этого. — Мы не должны вызывать подозрений, — сказала я, и она нахмурилась. — Ничего подозрительного в дизайнерской сумке для этого квартала нет, мама. Наверное, она права. Мне хотелось жить в Калабасасе из-за чистого воздуха и хороших школ, но если я стану разгуливать здесь в спортивном костюме из супермаркета, у соседей наверняка появятся вопросы. А если мои друзья с северной окраины начнут удивляться свалившемуся на меня богатству, Эван велел сказать, что мой муж застраховал свою жизнь на кругленькую сумму. В этом нет ничего необычного, заверил он. Правда, друзья ко мне так и не наведались. Я написала знакомым по пятничным танцам и паре мамочек из школы Саванны, что мы переезжаем, и попрощались мы по телефону. О родственниках, которые будут что-то вынюхивать, я тоже не беспокоилась — мой брат умер, а родители фактически отказались от меня, когда я забеременела до свадьбы. Что касается родственников мужа, у него их было мало — только дедушка и бабушка, которые его воспитали вместо матери, забившей на свои родительские обязанности. Когда он ушел в армию, бабуля и дедуля переехали в Аризону и с тех пор внуком не интересовались. Мы даже открыток на Рождество от них не получали, так что не стали сообщать им о перемене адреса. Мы с мужем и Саванной жили как на острове. Раньше это меня печалило, но сейчас пришлось как нельзя кстати. — Пожалуйста, будь осторожна, — предупредила я Саванну, глядя на ее вместительную кожаную сумку «Неверфулл». — Нужно ограничить траты.