Рони невольно дернул бровью: послышался скрип с лестницы. Один из приятелей кабана давно держал руку на кобуре, как спичку у пороховой бочки. И показалось вовсе не зазорным прикинуть, за сколько секунд успеется добежать до укрытия, позвать на помощь… – Не помню, чтобы передавал этим утром свои полномочия, Хорас. Заварушка была слышна и с верхнего этажа – спустился Стофф, собственной персоной. Кому же еще сверкать автомобилем у парадной, смущая жителей Гэтшира? Кабан почти взвыл: явно мечтал устроить вторую перестрелку за ночь. – Виктор, завязывай, не маленький, – поморщился франт со всей важностью. – Жду тебя наверху. – Как раз собирался, – коршун подарил еще один тяжелый взгляд Хорасу, прежде чем подчинился указу. – Закончилось твое времечко, будь уверен, – крикнул кабан на прощание. – Как Конрад решит, так и будет, – бросил Виктор через плечо, обернулся лишь для того, чтобы сверкнуть наигранной улыбкой. – Твои слова. – Пойдем, Рони. Загрызут, – сказала Ульрика и подняла руку, как под крыло заманивая. Воробей противиться не стал. По лестнице они поднимались неспешно, слушая отборную ругань из холла. Рони обдумывал, как ему выскользнуть из штаба со второго этажа – окна-то почти все накрепко закрыты. А Виктор спросил: – Ульрика, скажи мне, сегодня день всеобщего помешательства? Я что-то пропустил? – Потом. – Мне бы узнать до того, как ребят Конрада увижу, – ухмыльнулся он. У порога стоял жандарм – самый крепкий из тех, что попадались Рони на пути. Не рядовой, а телохранитель, только при значке. Благо, в этот раз не воробью предстояло соваться в кабинет, где расположился франт в компании еще двух таких же лбов. А может, их было и четверо – из приоткрытой двери всех не разглядишь. Виктор шагнул внутрь так спокойно, как не заходят в клетку к голодным львам. Рони помнил цену такой бравады – Джеки с ним нежничать не стал. До того, как дверь закрылась с той стороны, воробей заметил, что у коршуна забрали оружие. – Наверное, сейчас не лучшее время спрашивать про моих ребят, – буркнул Рони себе под нос. Ульрика не отвечала, вглядываясь в закрытый кабинет так, словно могла что-то разглядеть сквозь дерево. Рони даром предвидения не владел, зато очень хорошо слышал. Виктор сдвинулся с места и со скрипом уселся на что-то. Зная коршуна – то мог быть и стул, и край хозяйского стола. А потом коршун заговорил: – Сколь многое меняется в ночь. Я под подозрением? – А я надеялся спросить – должен ли я подозревать тебя, Сильва. – Если так, для чего бы мне возвращаться в штаб, месье Стофф? – с уст коршуна и «месье» звучит оскорблением. Рони повернул голову к Ульрике, глаза сами округлились. Вопрос назрел тут же: – Так Конрад и Стофф – это один человек?! Ульрика на удивление жеманно приложила ладонь к губам, припрятала улыбку. «А еще Сильва и Виктор, угу», – Рони сам подшутил над собой же и сдвинул брови. Казалось, он упускает нечто важное. Будто мимо него, под самым носом, протащили сундук с серебром, а он разглядывал облака. – Хороший у тебя слух, малой. Скажи мне, – почти шепотом произнесла Ульрика. – Ты был рядом, ну, под небом? Это Джеки выстрелил в него? – Какая разница… Ответил и поковырялся в ухе: куда охотнее он занялся бы подслушиванием, чем отчетом. Но Ульрика так страстно принялась выспрашивать, что стало ясно – не отделается от нее. – Подельники у Джеки были, нас в засаде дождались. Они и развели пальбу… – Твердь земная! А Виктор-то, – она дернула Рони за рукав, – стрелял в ответ? Еще одна пауза. – А ты? – чуть громче добавила она. Рони вздохнул и рассказал в пяти предложениях все, как помнил. Следователем не надо быть – Ульрика осталась недовольна. – Так и знала. Знала же… Я говорила ему, веришь? Рони дернул плечом. Ему куда интереснее узор на вывесках пекарен, чем Викторовы беседы со страшной бабой. Ульрика не унималась: – Верно: из ума все выжили. И Виктор не исключение… Конрад явно повысил голос, тот даже пробился через причитания соседки. – Тш-ш, – не выдержал Рони и приложил палец к губам, придвинувшись ближе к двери. – Точно слух хороший, – то ли похвалила, то ли из зависти сказала Ульрика. Но примолкла, и на том спасибо. За дверью велся спор, да в одну сторону. – Так дело не пойдет, Виктор. – Найдете кого получше? – коршун отвечал таким тоном, будто разглядывал грязь на рукаве. – Сейчас кто угодно полетает лучше тебя. Рони по словам догадался, куда должен в этот миг смотреть Конрад. И вспомнилась развороченная плоть, смещенное плечо, сеть вен и десяток осколков в щипцах хирурга. Выдохнув с шумом, Рони снова прислушался: – Значит, без моих ребят управитесь? – снова Виктор говорил. Тишина повисла гнетущая, такие на погостах царят, когда никого нет в полночь. Конрад тяжело вздохнул. – Я долго ждал, видит небо. Но, Сильва, пойми меня. У ратуши только наших – почти сорок тел. А ты приходишь с пустыми руками и всего лишь… Пауза показалась столь неестественной, что Рони посчитал себя оглохшим. Но через мгновение Конрад продолжил: – … с дырявым плечом. Рони не услышал, что ответил коршун. Его настигла ушедшая ночь: в горле запершило, то ли от стужи, то ли от… Ульрика шепнула на ухо, оказавшись слишком близко: – Чего говорят? Воробей отмахнулся, успокаивая чувства. Может, не тело его подводило, а прорывалось чутье. – У тебя два дня, – повысил голос Конрад, – чтобы… Виктор, кажется, развернулся, чтобы уходить. Или кто-то приблизился к нему. Расслышать разговор снова помешали. Ульрика встала вплотную и почти взмолилась ни с того ни с сего: – Рони, милый, другое послушай. Это не твоя война, беги от нее. Спасайся. Казалось, держала в себе целую вечность и вот – выпалила. Воробей вспыхнул, отвернулся от такой речи: – А тебе какая печаль? Без стаи своей никуда я… – Так и сгинете вместе, – стукнула Ульрика его по плечу. – Зря. Стоит ли того, – замотала она головой, сама себе отвечая. А вот как озвучат твои же мысли, да чужими устами, не по себе делается. – Говоришь, будто знаешь, чем дело кончится. Откуда? – прищурился Рони, горло все суше делается. – Слышишь хорошо, а что под носом – в упор не видишь. – Это не ответ, – начал Рони, но двери вдруг распахнулись. Виктор неспешно шел им навстречу, почти на левую ногу не припадая. Тут-то его Конрад в спину и окликнул: – Погоди. Конопатый-то, из твоих ребят… хоть полезен был? Виктор прислонился к двери, подарив Рони сугубо прохладный взгляд. А потом обернулся в комнату и ответил: – Более чем. Господин Стофф кивнул и смерил воробья таким взглядом, что Рони захотелось хоть в клетку – лишь бы подальше отсюда. – Что сказано? Сколько дал? – Ульрика места себе не находила, запрятав руки в карманах куртки. Виктор ответил ей только возле лестницы: – Не здесь. Пойдем, Рони. Хватит уши греть. Кровь прилила к щекам, и воробей отвернулся в смущении. И стыдно признаться, что подслушал, и тошно оправдываться перед коршуном.