Вместо «Спасибо, Рони!» послышался вопль: – Ай-та-та-та! В руках Адель причитал самый горластый из коршунов. За спиной девушки и не увидишь, отчего. – Вот и все, позжее еще глянем, – безразлично заметила Адель. – Будешь расковыривать – придется кисть отрезать. – Ч-что? – почти плакал Эд. – Ампутация. Чик, и все. А теперь кыш, не один ждешь… Со стороны входа прилетел недовольный окрик Сержа: – Кто такой умный воду поперек прохода поставил, а? Едрить тебя… Голова сама вжалась в плечи, и воробей прошмыгнул в комнату. Чуть не столкнулся с Эдом. И снова вместо «спасибо» услышал ругательства: коршун цедил их через зубы, убираясь прочь. Хорошо хоть не в адрес воробья, не то пришлось бы подраться. На столе отлеживался Арман. Приоткрыв один глаз, бандит отсалютовал двумя пальцами, лениво шевельнув рукой. Воробей обрадовался: еще один мертвец им не нужен, и так хватает. Адель омывала руки и тараторила через плечо: – Рони! – приценилась к виду. – Ну, спасибо, что целехонький. А то мы б тут совсем свихнулись. – В комнате с говорливой бабой и слова не воткнуть, пока та не позволит. – Во дела! Видал? Эти бедолаги совсем плохи. Посидела бы она взаперти с жандармами и ведром вместо унитаза – как тут хорошее сохранить? Свезло невольникам, что живы остались. Рони промолчал. Куда больше Рьяных волновала цена услуг: осмотр каждого – как три сытных ужина. Почуяв в себе замашки плантатора, воробей надеялся, что вложения окупятся с лихвой. – Я вовсе не плох, прошу заметить, – сипло поспорил Арман. – Завтра же вернусь в строй. Отец Адель прочистил горло, как выругался. – Увидите еще, – бросил Арман с такой верой, будто ведал в медицине больше полевых врачей. – Страшную беду вы накликали. Теперича так всыпят, что лечить некого будет, – Адель позвала следующего. На расправу не спешили. – Да ладно, чего ныть, – воодушевился Рони, покачавшись с пятки на носок. Ноги уже почти не болели после вылазки. – Подлатаем их, на защиту поставим, стрелять научим. Я сам за пять дней… – Малец, ты подслеповат? – огрызнулся один из коршунов, ковыляя в их сторону из коридора. В жизни Рони бывали такие минуты, когда казалось: еще вот-вот, и начнется опасная драка. И точно по его вине. Пальцы сжались в кулак, и от этого по всему телу разлился жар. Вспыхнет. Точно, еще одно слово, и… Но кряжистый коршун только подошел вплотную да помахал пальцами у Адель перед носом. Опухшими, посиневшими: пятна темнее, чем синяки на щиколотке, если задеть ею забор. – И как я этим буду ему стрелять, скажите-ка, мадемуазель? – Что за… а ну, подойди! – Рони сам шагнул навстречу и без сострадания потянул на себя чужое запястье. – Ау, полегче, эй! – начал тот возмущаться, но Рони уже высмотрел все, что нужно. Мизинец искривлен, безымянный раздроблен. На верхней части ладони – след от удара. И ниже, к запястью: черный полумесяц, словно след от копыта. – Это же… – И правда слепой, – заворчал кряжистый коршун, убаюкивая пострадавшую кисть. Всю злость будто отогнали метлой. Так быстро люди остывают разве что в посмертии. Рони даже почуял, как отхлынула кровь от лица: – Это вас там, перед казнью?! Звери. Молотком, дубиной?.. – Он еще раз глянул на переломанные пальцы и застонал: – Гребаное зверье… – Да-да, парень, все верно, – закивал собеседник. – Слушай, у вас хоть выпить есть? Чего покрепче, больно – сдохнуть можно. Если и была в их доме выпивка – остались от нее пустые бутылки. Вот откуда запах. Оттолкнув страдальца с дороги, Рони выпалил: – А остальные? С ними-то… – Так же, – еле выдохнул Арман, пытаясь найти другую позу на столе. А потом зашипел, как приложили к нему тряпку с каким-то раствором. Адель уточнила: – Такие осколки под кожей собрать – одно мученье, парень. И срастается от месяца по времени, а то и все полтора. – Она развела руками, уже чистыми и шелушащимися от постоянного мытья. – Да только как прежде ни один палец работать не будет. Ломали от запястья, глянь… – Нервы, нервы, – вдруг подал голос ее отец и снова примолк. Очередь в коридоре, казалось, не закончится никогда. Все отчетливее доносились всхлипы и вой, многоголосый и пронзительный. Будто молчали узники все это время, а тут – прорвало. А может, Рони боялся их различать и отметал, как закрывают ставни в Гэтшире, услышав мольбу о помощи. Только в этот час отпустило его злое предчувствие, точно старый призрак, что тащился следом от штаба. Воробей помотал головой и подпер лопатками стену. С губ сорвалось: – Как же… как же вышло это? Семерых здоровяков… поменяли на толпу доходяг, – простая математика, небольшие числа. Большая беда. – Ты громче скажи, – простонал Арман, почти синий под яркой лампой. – А то ведь без тебя недостаточно паршиво… *** Рони поднимался по шаткой лестнице, стиснув зубы. Звуки от его шагов походили на удары – он спешил. Поднявшись, заглянул в комнату по левую руку – парочка коршунов, бандиты, один Рьяный. Бестолковый треп и нытье. Двинулся дальше, заглянул во вторую комнату справа, самую мелкую из ряда – всего шесть кроватей и два шкафа. Раньше тут жила семья приезжих, пока весь этаж не выкупили Рьяные. Сейчас на нижних койках расположились незнакомые ребята, то ли из новых союзников, то ли спасенные с баржи. Наверху кто-то закутался в простыню и мирно сопел. Обнаружив Виктора, Рони с порога крикнул: – А ну, показывай руки! Несколько беглецов, что явно не ведали, с кем соседствуют, поспешили убраться от проблем. Один даже извинился, будто сидеть в комнате дома, куда тебя пригласили – страшное преступление. – Ты глухой? – Рони прошел в комнату. – Я с тобой говорю. Да, понять эту фразу однозначно – та еще задача. То ли сдаваться надо, то ли уличили за кражей или чем непристойным, то ли и правда просят ладони показать. Виктор поднял голову – сидел он ссутулив спину, а перед ним на ящике остывала горячая вода в чашке. Только вот выпить ее он и правда не мог: черно-фиолетовые пятна проглядывали и через тонкие слои бинтов, которыми собрали пальцы. «Семерых на… вот это», – тупо завертелось в голове. Больше не постреляет, и оснастка не пригодится, и не подтянешься к небу с таким увечьем. Рони отвел глаза. Как мог не заметить? В полутьме подвала любой синяк казался естественным. Почти безобидным. – Ты почему ни черта не сказал?! Говорить коршун не собирался и сегодня: только смотрел в ответ, щурясь. Такого «ответа» воробей не заслужил. А полагались ему благодарности, извинения, да хотя бы сухонькое приветствие уж точно! Рони подошел совсем близко, как ругались они с бандитами и другими воробьями на встрече, почти бодаясь. А Виктор резко дернулся в сторону и лицо рукой закрыл, будто бить его собрались. Рони смутился, посмотрел на перемотанные пальцы бывшего коршуна и сделал медленный шаг назад. Даже ладони поднял для верности: – Расслабься, эй. Здесь тебе не… И осекся, даже не придумав, как закончить. Не штаб коршунов, не тюрьма с жандармами? Да. Всего лишь укрытие бандитов, воров и убийц. – Не тронут, в общем, – добавил Рони тише. Отповеди воробья не особо поверили: Виктор руку убрал, да сидел весь готовый к нападению. Зато хоть заговорил: – Мгм. Недавно ты мне колени обещался прострелить. Где-то в коридоре поднялся скулеж. Может, и с первого этажа, когда кому-то пальцы вправляли. Рони поджал губы: – Нашел, что припомнить! Да я… И сам запутался, чего он там хотел, весь на взводе после штурма здания. Выручить коршуна или сорваться на нем – как теперь поймешь? А получилось совместить. Воробей вздохнул и ногой подогнал второй ящик, поставив его напротив собеседника. Сел, скривившись от жесткого сидения, да упер ладони в уголки по бокам. Теперь они на равных, и не смотрит на него Виктор снизу вверх. – Не тронут тебя, говорю. Будь спокоен. Не для того твою шкуру… – Как знать, – бесцветно ответил Виктор. Сбоку, на койке под потолком, заворочался один из беглецов. То ли из коршунов, то ли из залетных от Рауля. Тяжко ему спать, пока спорят во весь голос. Только его благополучие никого и не волновало. – Скажи лучше, – Виктор первым и нарушил тишину. – Насколько плохи у вас дела? – У нас, – буркнул Рони.