– Стареешь, – ухмыльнулся муж. – И не говори, – с трудом выдавила из себя Аля. – Тогда в ванную? – Рома приподнял брови. – Тогда в ванную, – кивнула Аля. Едва из ванной послышался звук льющейся воды, как Аля, закрыв глаза, разрешила себе выдохнуть впервые с момента возвращения домой. * * * «Как же я хочу, чтобы этот ад закончился прямо сегодня!» Написала и тут же зачеркнула, нет, так нельзя. Вселенная, высший разум, Бог или кто там такой хитроумный сидит над нами всеми и дергает за веревочки, не понимает иносказательных выражений. Ему нужно формулировать все четко и ясно, словно задавать алгоритм машине. Впрочем, может, там, наверху, и сидит какая-то хитроумная машина, которая склонна понимать все произносимое, написанное, подуманное буквально и тут же превращать в жизнь. Недаром ведь говорят: «Бойся желаний своих». Идеальное правило для всех тех, кто не умеет правильно формулировать свои желания. В большинстве случаев они действительно выходят боком. Еще под «закончилось прямо сейчас» поймут что-то страшное. Нет, надо по-другому. «Как же я хочу, чтобы Рому вылечили, чтобы мне не пришлось писать эти идиотские страницы каждое утро, чтобы все было так, как раньше, чтобы я не слышала звонок будильника, а Ромка щекотал мне пятки и трубил слоном на ухо в попытке меня разбудить. Чтобы потом я опаздывала на работу, а он терпеливо ждал меня у двери с термосом, до краев наполненным кофе и двумя бутербродами с сыром и салатом (Аля, нужно нормально питаться). Как же я ненавидела эти бутерброды и как бы я все отдала за них сейчас…» Мысли изливались бурным потоком, и Аля с трудом успевала их записывать. Она никогда не обращалась к психологам – не доверяла, боялась, не хотела никого пускать в душу, в силу специфики работы была уверена, что вся личная и, казалось бы, конфиденциальная информация в какой-то момент все равно станет доступна посторонним. Ни в какие врачебные тайны она не верила, из собственного опыта знала, как легко можно получить любую информацию, достаточно лишь проявить настойчивость, изобретательность и дернуть за правильные ниточки. Когда-то в порыве отчаяния, не в силах самостоятельно справиться с грузом Роминой болезни, она даже заглянула в интернет на тематический форум, где общались жены тяжелобольных людей. Одна из женщин, Аля все еще зачем-то помнила ее ник, Счастливая32, писала, что ей помогает техника «Утренние страницы». Ее смысл в том, чтобы сразу после пробуждения излить из себя все, что приходит в голову (таким образом еще не очнувшееся после сна подсознание выдает то, что не дает ему спокойно жить), зафиксировать это где-то, а затем продолжить день очистившимся человеком. Своего рода гигиенический душ для души и разума. Один раз в порыве отчаяния Аля прибегла к этой технике, и ей неожиданно понравилось. В конце концов, мы же чистим свой дом, почему бы не почистить сознание? Тем более ее собственное вкрай замусорено. С компьютерами у нее были непростые отношения – она им не доверяла так же, как и психологам. Аля отлично знала, что первое, что выносят злоумышленники в случае кражи, – это техника. К тому же компьютером охотно пользовался Рома и был с ним на «ты». Он может случайно натолкнуться на ее страницы, и тогда разговоров и выяснений отношений точно не избежать. А ей этого хотелось меньше всего. Поэтому Аля утащила у матушки из магазина роскошный блокнот ручной работы (черт ее знает, почему она просто не попросила. Возможно, потому что в магазине и аптеке у мамы было все настолько идеально, что ей отчаянно хотелось внести в них легкий порыв хаоса). Нежно-зеленого цвета, с мерцающими молочными страницами, перетянутый кокетливой веревочкой – мечта девушки-подростка. Блокнот она прятала в чемодане, лежащем на антресолях. Там Ромка его никогда не найдет. Во-первых, они никуда не ездили, во-вторых, Рома бы сейчас туда просто не дотянулся. Але не было стыдно, что она пользуется слабостью мужа, она это так не рассматривала. Она просто защищала Романа от ненужной ему информации. Закончив свои обязательные пять страниц, Аля, спрятав дневник и осторожно задвинув чемодан поглубже на антресоли, уставилась в окно, где унылое серое утро, похожее на мутную молочную сыворотку, уже начинало с трудом просачиваться сквозь черную марлю ночи. Всю ночь бушевала гроза, такая же по мощи, что и в ночь убийства Шульмана. Как-то они зачастили в последнее время, да и время года было для них не совсем обычным. Неужели и правда это все проделки изменения климата? К утру буря угомонилась и проклевывался еще один серый день. Ни намека на весну, как будто они навсегда застыли в межсезонье, словно мухи в янтаре, не понимая, что с ними случилось. Сегодня она проснулась ровно в пять, чувствуя себя разбитой и уставшей. В последнее время бессонница все чаще мучила ее, отступала лишь на выходных, когда Аля танцевала в клубе. Она ненавидела себя за это, поначалу сопротивлялась, даже к докторам обращалась в надежде, что таблетки помогут. Бесполезно, не следовало и начинать. Все эти гормоны сна помогают только тем, кто в них верит. Психосоматика чистой воды. Но полгода назад она была дезориентирована, не понимала, что происходит, все еще наивно верила в чудеса. Затем перестала сопротивляться организму, работающему как сломанные часы и решившему, что пары часов сна ей вполне хватит для отдыха, и начала напряженно думать, как ей извлечь из этого выгоду? После того как в ее жизнь пришла техника утренних страниц, вопрос снялся с повестки дня. Она просыпалась до того, как тьма сползала с города, словно грязное одеяло. Тихонько, стараясь не дышать, чтобы не нарушить чуткий сон мужа, выскальзывала из кровати, на цыпочках кралась в коридор, осторожно притаскивала стул из кухни, залезала на него и открывала антресоли, со всей возможной осторожностью доставая старый чемодан и утаскивая его в кухню. Поставив чайник на плиту, она из предосторожности закрывала кухонную дверь на ключ, извлекала из чемодана на свет блокнот с ручкой и начинала писать, запивая свою боль крепким горьким кофе и потихоньку просыпаясь вместе с городом. Ее городом. Капризным, убогим, местами откровенно некрасивым, большую часть года грязным, с разбитыми дорогами и неряшливыми домами. С небом, где в последнее время брезговало появляться даже солнце. Вначале оно еще как-то пыталось пробиться через вечный смог, но затем сдалось и ушло светить туда, где от его усилий был хоть какой-то толк. В этом городе ему уже не было смысла напрягаться, потому что город умирал вместе с его обитателями. Несмотря ни на что, Аля его любила, любила так сильно, как любят непутевого родителя. Она знала, как шелестят дубы на алее возле речки, где юное сердце замирает в ожидании дискотеки в ДК «Железнодорожник» – месте встречи всех тех, кто еще юн, наивен и ищет любви. Она знала, как цветет сирень на Садовой улице, где когда-то находилась старая дача дяди Паши, где они с Никой проводили каникулы, пока матушка была занята своими колдовскими зельями. Знала она, как цветут японская вишня и декоративная яблоня возле материнской аптеки. Мама привезла саженцы из поездки, и все специалисты в один голос твердили – в их широтах капризные красавицы не приживутся. Но для мамы законы природы были не писаны, она сама ими управляла. Вишня и яблоня не просто прижились, а раскинули роскошные кроны, каждый год расцветая все обильнее. На такую красоту весной слетались почти все городские жители – чтобы провести фотосессии и сохранить теплые воспоминания на то время, когда город снова начнет задыхаться от смога. Аля была благодарна матери за это маленькие чудо. Как была благодарна всем, кто пытался сделать ее город чуточку лучше. Аля глянула на часы – стрелка подбиралась к семи утра. Она сделала себе еще одну традиционную чашку кофе и мысленно составила план на день – поговорить с матерью Шульмана, постараться отыскать Риву (позвонить ее родителям), навести справки о прошлом Петера и еще что-то, что ей казалось очень важным. Додумать она не успела – поток мыслей и задач прервал телефонный звонок. Телефон голосом Павла Павловича, который, казалось, находился в огромной трубе, потребовал, чтобы Аля немедленно приехала. – Что случилось? – стараясь говорить тихо, чтобы не разбудить Ромку, сумевшего нормально уснуть только ближе к рассвету из-за сильных болей, поинтересовалась Аля, крадясь в гостиную, осторожно открывая шкаф и вытаскивая из него на ощупь джинсы и тонкий свитер. – У меня плохие новости, Аля, – ушел от ответа дядя, а сердце Али ухнуло – что может быть хуже того, что она вчера услышала от доктора? – Какие? – Она даже непроизвольно повысила голос. Она не маленькая, не надо ее жалеть и укутывать в вату! – Жду тебя на Алексеева, двенадцать, – коротко ответил Пал Палыч. – Квартира? – сердце пропустило удар, и голос Али дрогнул. – Ты знаешь. * * * Всю дорогу до улицы Ивана Алексеева Аля гнала машину, наплевав на правила и даже на парочку светофоров: к счастью, ранним утром улицы были почти пустынны и обошлось без происшествий. Прибыв на место, она смалодушничала и несколько минут сидела в машине, тупо уставившись на зарядивший мелкий дождь. Несмотря на то что с Вовкой они не общались уже больше полугода, равнодушно осмотреть тело мертвого друга у нее не получилось. Она лишь бросила быстрый взгляд на того, кто еще вчера был одним из самых близких ей людей, лежащего теперь на залитом его собственной кровью сером керамограните, и отвернулась. Ей пришлось даже выйти в коридор, чтобы бездумно поглазеть в окно, собирая в кулак остатки воли, которой у нее практически не осталось. Вовка был убит. Убит жестоко. Ему перерезали горло так же, как и Шульману. К счастью, друг был одет. Почему-то Але показалось ужасно важным, что после смерти Вовка не выглядит нелепо. Друга убили ночью. Из квартиры, судя по предварительным результатам осмотра, ничего не забрали. Ноутбук, телефон, дорогие фотокамеры, объективы, а также солидная сумма наличностью остались в квартире. Вовку просто убили. Судя по тому, что тот сам впустил убийцу в квартиру, тот был ему знаком. Дверь не была взломана. – Домовые камеры вышли из строя. Опять проклятая гроза, – тяжело вздохнув, заметил Павел Павлович, присоединяясь к Але в коридоре и глядя в окно, из которого открывался вид на центр города, такой же серый и унылый, как и все вокруг. Пал Палыч дернул ручку, открывая окно, Аля, наблюдающая за его манипуляциями, равнодушно обронила: – Пожарной лестницы рядом нет. Камер в квартире и сигнализации у Вовки никогда не было. Говорил, что если решат прибить, то никакая сигнализация не поможет. С соседями у него тоже глухо. У Вовки этаж последний, квартир на этаже две. Рядом женщина, которая полгода в Германии торчит, у нее там дочка замужем за местным бюргером, внуки, ездит нянчить. Сейчас в отъезде. Под Вовкой, на втором, стриптизерша из «Зажигалки» – она ночью на работе, а днем спит как убитая и ничего не слышит. Вторая квартира пустует – хозяйка с марта по октябрь на даче. Уехала, скорее всего, на этих выходных. На первом этаже сейчас пустое помещение. Раньше был магазин, закрылся, ищут нового съемщика, но пока безуспешно. – Ты знаешь, над чем он работал в последнее время? – Нет, – покачала головой Аля, – мы не общались. Наверняка очередное расследование. Я посмотрю ноутбук и поговорю с его редактором, хотя вряд ли он в курсе. Вовка в последнее время работал независимо, часто со столичными изданиями. – Говорил я ему, поганцу, что доиграется он с этими своими расследованиями. А теперь ты в это осиное гнездо лезешь. – Пал Палычу отчаянно хотелось сплюнуть, но на месте преступления он не мог себе позволить подобную вольность. Вместо этого он раздраженно махнул рукой и снова направился к квартире. – Дядь Паш, – окликнула его Аля, – может, у нас серия? – Думал я, Орлик, но сразу отбросил. Это ж не девок в подворотнях резать и кишки им выворачивать. Тут такие личности, что просто так к ним не подступишься. И общего у них ничего нет. Шульман же с Вовкой не общался? – Разве что через Катю, – покачала головой Аля. – Катю? – немедленно заинтересовался Пал Палыч. – Не в том смысле, что ты думаешь. Мы же раньше все были в одной компании. Но Катя затем вышла замуж и от нас отошла, только с Никой общалась. Но знакомы они с Вовкой были. Пал Палыч помолчал, обдумывая какую-то мысль. – Кстати, а как у Вовы с личной жизнью было? – Никак, – пожала плечами Аля, – с тех пор как Лилька не выдержала такой жизни и выскочила замуж в Америку, никаких серьезных отношений у него не было. Хотя, что с ним происходило в последние полгода, я не в курсе. – Аль, ну ты бы прекращала дуться, а? Он же как лучше хотел! – буркнул Пал Палыч. – Знаю я, дядь Паша, знаю, – она прислонилась лбом к окну, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы. Она старалась не думать обо всем том хорошем, что было в их с Вовкой жизни, но осознание того, что сегодня она лишилась лучшего друга, уже пробиралось губительным ядом в сердце. – Я его найду, кто бы это ни был. Обязательно найду. – Или ее. – Или ее, – кивнула Аля, быстро вытирая набежавшие слезы. Пал Палыч, кивнув, снова направился в квартиру, откуда тут же раздался его бас – ругал нерадивого эксперта. Начальник был прав – с первого взгляда все указывало на женщину. То, что и Шульман, и Володя были очень подозрительны и аккуратны и не подпустили бы к себе неизвестно кого, сомнений не вызывало. Вот только способ убийства был нетипичным для женщины. По статистике, женщины обычно предпочитают те предметы, которые просты в использовании и которые достаточно компактны, чтобы их можно было положить в сумочку. И хотя заключения экспертов еще не было, Але уже было понятно, что горло двум жертвам перерезали не перочинным ножиком. Аля задумалась, с кем же из Вовкиных друзей или близких ей стоит поговорить в первую очередь, и вдруг поняла, что ни с кем. Родителей у него не было – мать умерла при родах, отец-алкоголик затерялся на просторах необъятной родины. Вовку растила баба Нина, которая умерла десять лет назад. Пожалуй, она была единственной, кого друг действительно любил – очень по ней убивался и полгода в трауре пребывал. Его бывшая сожительница Лилия, так и не дождавшись официального статуса, нашла себе мужа по переписке и улетела в солнечную Флориду. После нее Вовка особо связей ни с кем не заводил, хотя любил бывать в «Зажигалке» – местном стриптиз-клубе, откуда он периодически приглашал к себе девиц. Пожалуй, начать стоит оттуда. Там девчонки глазастые, могли что и заприметить. – Пал Палыч, я к соседке загляну, заканчивайте тут без меня, – кинула она в квартиру, не находя в себе сил снова зайти и посмотреть на мертвое тело друга. – Давай. Ну и подготовь заявление для прессы какое-то. Если про Шульмана еще могли промолчать, то про двоих надо объявлять и показать, что у нас все под контролем. Слухи уже сегодня поползут. Скажи, что открыто уголовное дело, ведутся следственные мероприятия, как обычно. – Хорошо. Сделаю. Спустившись на этаж ниже, она принялась настойчиво давить на кнопку звонка. Минут через пять за дверью обнаружились признаки жизни, разразившиеся нецензурной бранью и предлагающие звонящему убраться подобру-поздорову, как бы чего плохого не вышло. Еще через пять минут – Аля была настойчива и продолжала жать на кнопку – дверь отворилась. Стоящее на пороге дивное создание было одето в прозрачный халат, под которым ничего не было, что, казалось, девицу совсем не смущало. На спутанные белокурые волосы была криво натянута маска, предназначавшаяся для сна. На лице остатки обильного макияжа, с которыми, судя по всему, не справились косметические средства. – Орлик, твою ж мать, – в глазах Дианы промелькнуло узнавание, и она распахнула дверь шире, – с ума сошла? Чего трезвонишь? Непонятно, что ли, женщина после работы отдыхает… – После на свою тяжелую жизнь пожалуешься, поговорить надо, – не обращая внимания на пышущую негодованием диву, Аля зашла в квартиру, расположение которой прекрасно знала (точно такая же была этажом выше у Вовки), и направилась на кухню. Стильную и идеально чистую. – Что случилось-то? Это по поводу того придурка? – Диана поплелась вслед за ней.