* * * В первый вечер он испытывал гнев. О, как же он гневался. Он накричал на Нельсона. На Аполлона. Они не понимали, что происходит. Нельсон поднял руки, словно сдавался, а Аполлон поджал хвост. – Какой черт в тебя вселился? – недоумевал Нельсон. – Не твое дело, – рявкнул Уоллес. – Оставь меня в покое хоть на секунду. Нельсон обиделся, что было понятно по его застывшим плечам, и оттащил Аполлона от Уоллеса. – Тебе надо к доктору. Уоллес моргнул: – Что? Почему? – Чтобы сбросить давление пара в башке. Не успел он ответить, как перед ним встал Хьюго, его брови хмурились. – Давай на улицу. Уоллес воззрился на него: – Я не хочу. – Сейчас же. – Хьюго развернулся и пошел по коридору, не оглядываясь, дабы выяснить, следует ли за ним Уоллес. Он хотел остаться там, где был. Но в конце концов послушался Хьюго. Хьюго стоял на веранде с обращенным к небу лицом. – Чего тебе надо? – рявкнул Уоллес, оставаясь у двери. – Кричи, – ответил Хьюго. – Я хочу, чтобы ты кричал. Это озадачило Уоллеса. – Что? Хьюго не смотрел на него. – Вопи. Кричи. Гневайся. Громко, изо всех сил. Выплесни все. Это поможет. Поверь мне. Чем дольше это будет оставаться в тебе, тем сильнее ты отравишься. Лучше всего выпустить это, пока еще можешь. – Я не собираюсь кричать… Хьюго сделал глубокий вдох и закричал. Его крик прокатился по окружавшему их лесу. Казалось, кричат все деревья. Под конец его голос будто обломился, крик стих, и он стоял, тяжело дыша. Тыльной стороной ладони он вытер слюну с губ. – Твоя очередь. – Это было глупо. – Ты веришь мне? Уоллес весь обмяк. – Сам знаешь, что верю. – Тогда сделай, как я прошу. Не понимаю, почему ты снова в таком состоянии, но мне это не нравится. – И ты считаешь, что от воплей в никуда мне станет легче? Хьюго пожал плечами: – А кому от этого может быть плохо? Уоллес вздохнул и оперся о перила рядом с Хьюго. Смотрел на звезды и чувствовал на себе его взгляд. Он никогда еще не казался себе таким маленьким. И это ранило больше, чем он готов был признать. – Сделай это, – спокойно сказал Хьюго. – Я хочу услышать тебя. Он не знал, когда и как дело дошло до того, что он ни в чем не мог отказать Хьюго. И он закричал что было сил. И вложил в этот крик все, что мучило его. Слова родителей о том, что он позорит их. Умирающую мать, отца, стоявшего рядом, но казавшегося незнакомцем. Когда он сам скончался два года спустя, Уоллес не уронил ни единой слезы – сказал себе, что уже достаточно наплакался из-за них. И Наоми. Он любил ее. Действительно любил. Этого было недостаточно, и она не заслуживала того, во что он превратился. Он вспомнил их последние хорошие дни, когда он почти убедил себя в том, что все у них наладилось. Это было глупо с его стороны. Предвестие конца было уже ощутимо, просто они игнорировали его сколько могли в надежде, что никакой это не конец. Они поехали на побережье, вдвоем, чтобы на пару дней спрятаться от мира. Они держались за руки по дороге туда, и, казалось, что все почти как прежде. Они смеялись. Они подпевали радио. Он взял напрокат автомобиль с откидывающимся верхом, и ветер трепал им волосы, а сверху на них лился солнечный свет. Они не говорили ни о работе, ни о детях, ни о деньгах, ни о своих ссорах. Глубоко внутри он понимал, что это их последний шанс. Этого оказалось недостаточно. Им удалось не ссориться один-единственный день. Раны, которые, как он считал, затянулись, снова открылись и закровоточили. Обратно они ехали в молчании, ее руки были вызывающе сложены на груди. Он проигнорировал слезу, бежавшую по ее щеке из-под солнечных очков. Неделю спустя она вручила ему бумаги на развод. Он не стал возражать. Так оно было проще. Ей будет лучше без него. Они оба хотели этого. Он утонул, не успев осознать, что очутился под водой. И вот здесь, теперь, он кричал во всю мощь своих легких. Слезы щипали ему глаза, и он почти убедил себя, что причиной тому стало крайнее напряжение всех его сил. Из его рта летела слюна. Горло болело. Когда он больше не мог кричать, то спрятал лицо в ладонях, его плечи тряслись. Хьюго сказал: – Это жизнь, Уоллес. Даже если ты мертв, это все равно жизнь. Ты существуешь. Ты реален. Ты сильный и смелый, и я счастлив, что знаком с тобой. А теперь расскажи мне о том, что случилось с Аланом. Расскажи все. Без утайки. И Уоллес рассказал ему обо всем. * * * Третьей стадией горя был торг, и он тоже имел место в первый вечер. Только торговался не Уоллес. Торговался Хьюго. Он орал, требуя, чтобы Руководитель объявился и объяснил, что, черт побери, он имел в виду. Мэй молчала. Она ни слова не сказала с тех пор, как Хьюго рассказал ей и Нельсону о разговоре Уоллеса с Руководителем. Нельсон так и застыл с отвисшей челюстью, крепко вцепившись в трость. – Я зову тебя, – вопил Хьюго, расхаживая по чайной лавке с глазами, поднятыми к потолку. – Мне нужно с тобой поговорить. Я знаю, что ты здесь. Ты всегда здесь. Ты должен выполнить мою просьбу. Я никогда ни о чем тебя не просил, но прошу сейчас быть здесь. Я выслушаю тебя. Клянусь, выслушаю. Аполлон ходил за ним, как привязанный, взад-вперед, взад-вперед и чутко прислушивался ко все более яростным выкрикам своего хозяина. Уоллес пытался остановить Хьюго, пытался сказать ему, что все хорошо, все о'кей, что он всегда знал, что дело этим и кончится. – Это не навсегда, – заверял он. – Ты знаешь это. Ты сам мне это говорил. Это остановка, Хьюго. Остановка на пути. Но Хьюго не слушал его. – Руководитель! – кричал он. – Иди сюда. Руководитель не пришел. Когда часы показали полночь, Мэй убедила Хьюго, что ему необходимо поспать. Он отчаянно спорил с ней, но наконец согласился. – Я разберусь с этим завтра, – сказал он Уоллесу. – Что-нибудь придумаю. Не знаю что, но придумаю. Ты никуда не пойдешь, пока сам не захочешь.