– Да я же молчал! – Но я знаю, о чем ты думал. Твои печальные вздохи говорят громче слов, – в спешке натягиваю ботинки и хватаю шубу. – Надень черную! Стенли оценит. – Но она не праздничная! – кричит мне в спину, когда я уже выбегаю за дверь. – Зато элегантная и подчеркивает твои мощные плечи! И ты потрясающе впишешься в ней в атмосферу нашего бара! Стенли будет в восторге. А если нет, то все равно не сможет отвести глаз от его торса в этой рубашке. Гарантирую. Заскакиваю в тачку и трогаюсь максимально быстро, чтобы эта мимолетная смелость не испарилась из тела Серены Аленкастри. Чтоб довела ее прямиком до двери той самой квартиры. А дальше уже будь, что будет. Но я ведь не могу приехать просто так. Не могу постучать ему в дверь спустя пять дней молчания, как ни в чем не бывало. Не могу начать разговор ни с чего. Не могу ведь? Нужен же повод. А последний он оставил на барной стойке, бросив ключи от моей машины прямо к моим рукам. «Новогодняя акция – все ели со скидкой восемьдесят процентов», – неосознанно вчитываюсь в яркий плакат, дожидаясь зеленого света на перекрестке. Кажется, Вселенная все-таки на моей стороне, и сама подкидывает новый повод. Кажется, все складывается в мою пользу. И остается только надеяться, что Эзра не захлопнет передо мной дверь. Глава 27. Виниловый поединок Эзра Пять дней гробового молчания. Пять гребаных дней тишины. Пять проклятых дней моего ангельского терпения, которое вот-вот лопнет, и я сорвусь в чертов Чайнатаун прямо к ее ногам. И плевать, что обещал себе дать ей свободу выбора. Плевать. Я приеду и заставлю ее меня выслушать. Меня не отвлекает даже работа. Не отвлекают звонки Бостона и отца, которые восхищаются каждым днем, проведенным в Вермонте. Не отвлекают ни сигареты, ни музыка. Я просмолил легкие. Я прокрутил по несколько раз уже все любимые пластинки, но ни разу не расслабился. И не избавился от образа Серены в своей голове. Сколько боли она вытерпела? Сколько пережила? Сколько таит в себе до сих пор? – Черт… – выдыхаю в высокий потолок и растягиваю руки по спинке кожаного дивана. Гостиную наполняет голос Честера Беннингтона27, и я прислушиваюсь, как потрясающе «My December» («Мой декабрь») звучит на виниле. Дух захватывает. Я закрываю глаза, пропуская через себя каждое слово, каждый звук, каждый переход. Представляю, как острая игла касается пластинки и обводит круг за кругом, умиротворяя меня. «Это мой декабрь. Это мое время года»28. – Честер, я давно потерял контроль. Как только притронулся к ее губам. Уже ничто не зависит от меня. Она решает. «И я отрекаюсь от всего, только бы мне было, куда идти. Отрекаюсь от всего, чтобы был человек, к которому можно прийти». – Я хочу прийти к ней, Честер. Очень хочу. Но, мать твою, я снова буду давить. Хотя, когда меня это волновало, – тяжело выдыхаю в пустоту комнаты и делаю глоток ви́ски из стоящего на кофейном столе стакана. Тридцать первое декабря. Луну снова затянули густые тучи над Бостоном – скоро польет дождь. Почти новый, мать его, год, который не принесет с собой ничего хорошего. Как и каждый предыдущий. «Это мой декабрь. Это я – совершенно один». Совершенно. Один. И с каких пор мне перестало это нравиться? К черту. Подрываюсь с дивана и стаскиваю с себя футболку. Переоденусь и поеду к ней. Решено. Но мое решение прерывает слабый стук в дверь, который я бы не услышал, если бы Честер, наконец, не замолчал и не перестал рвать мою душу. – Да кого там, на хрен, принесло?! – распахиваю дверь, и раздраженное выражение лица тут же сменяется изумленным. – Серена?! Не может этого быть. У меня галлюцинации. – Привет, – говорит она. Да, она. Та самая Панда в своей безумной белой шубе. И с елкой в руках, достающей ей до макушки. – Это шутка какая-то? – оглядываю ее, потом елку, потом снова ее с ног до головы и застываю напротив смущенных глаз. – У тебя очень уютно, но… В прошлый раз мне показалось, что не хватало елки. – То есть в прошлый раз ты успела заметить отсутствие елки? – Я вообще-то пришла тогда, только чтобы на нее взглянуть, – серьезно заявляет она, и я не могу сдержать улыбки. Мелкая гадина. Которую готов прямо сейчас зацеловать до исступления. – Ну раз так, то я обижен и даже не буду тебе помогать, – отступаю в сторону, чтобы она смогла втиснуться в проем с этой елкой. – И где ты ее вообще взяла? – Срубила по дороге, – отрезает она. – Всегда носишь при себе топор и вредишь природе? – с прищуром оглядываю ее лицо. – А ты всегда ходишь по дому полуобнаженным и встречаешь в таком виде гостей? – толкает мне в руки ель и принимается стаскивать верхнюю одежду и ботинки. – Нет, тебя ждал, – «и я не вру». – Извини, не успел снять штаны. Сейчас исправлюсь. Она закатывает глаза и выхватывает елку из моих рук. – А где Бостон? Может, он не такой, как ты, и захочет мне помочь? – Ага, покорит последний съезд в Вермонте и сразу же поможет. Присядь, немножко подожди. – Ничего себе! – в ее глазах вспыхивает восхищение. – Он умеет кататься на лыжах? – Только при нем такое не ляпни. Заявил мне, что уже слишком взрослый для лыж, поэтому теперь только сноуборд. – С ума сойти, – хихикает она. – Какой он смелый. – Есть в кого, – хитро улыбаюсь я, и щеки Серены покрываются румянцем. – Эм… – она прочищает горло. – Жаль, что не застала здесь Бостона. У меня для него подарок. – Ты видела его один раз в жизни и уже балуешь подарками? Такого я точно не ожидал. У этих двух явно какая-то взаимная необъяснимая симпатия с первого взгляда. Кажется, Бостон в разы умнее меня – он сразу разглядел в Серене что-то особенное. – Да это безделушка, – смущенно улыбается она. – Набор для химических экспериментов, которые можно провести в домашних условиях. Я подумала, что Бостону понравится. Он ведь твердит, что у него есть мозг, – усмехается Серена. – И кажется, он любит им пошевелить. – Это его любимая фраза. И я поражен осведомленностью о моем… Бостоне. Вот кретин. Едва не спалил сам себя. Конечно, я не собираюсь скрывать факт отцовства от Серены вечно. Я когда-нибудь все ей расскажу. Только перед этим нам сто́ит обсудить еще много сложных тем. Но все-таки мне интересно, догадывается ли она, что Бостон мой сын. Думаю, нет. Думаю, даже если я ей в этом признаюсь, она все равно не поверит. Уверен, Серена считает, что такой, как я, не способен самостоятельно воспитывать ребенка. И в чем-то она права. Но я исправлю все ошибки. Я уже начал. – Эм… Ладно. Куда будем ставить елку? – смотрит на меня своими синими глазами, а я делаю вид, что не замечаю, как трясутся ее руки. Мои трясутся так же. Ей максимально неловко, а я, какого-то хрена, чертовски нервничаю, но еще неплохо держусь. – Ты принесла – тебе и решать. – Думаю… – она проходит в гостиную и волочет за собой эту гребаную елку, осматривает помещение с важным видом, будто она вовсе не барменша, а какой-то знаменитый дизайнер интерьера из Италии, и выдает: – Будет хорошо смотреться вот тут, между окнами, между кухонной зоной и гостиной. Идеально. А вообще, сюда бы пошла ель побольше. Раза в три. Но я бы такую не дотащила. – При твоем-то упорстве? – усмехаюсь за ее спиной. – При желании ты бы притащила сюда даже секвойю в триста футов. Серена оборачивается и смеряет меня суровым взглядом. – Надень футболку и не отвлекай меня. – После этих слов – ни за что. Подхожу к ней вплотную и накрываю ладонью руку, которой она ухватилась за ствол дерева. Серена тут же задерживает дыхание, а я касаюсь второй рукой ее красивого лица и провожу большим пальцем по выточенной скуле. – Хочешь… Поставить елку? – она все еще не дышит и смотрит на меня снизу вверх. – Прямо сейчас? – с натиском веду пальцем по ее щеке к губам. Господи, какая она красивая. – Да, – выдыхает она, а я нервно сглатываю, касаясь подушечкой пальца ее нижней губы.