— Ага, уат-ди кхрап, — незаинтересованно ответил Пхантхэ, отчего-то внезапно подняв глаза к потолку. Причину такого странного жеста Дома поняла почти сразу — она до сих пор не переодела короткие домашние шорты и белую тонкую майку, но внимание на это не обратила, только отметила про себя тактичность парня, мысленно похвалив его. И, не позволяя неуместному смущению из-за одежды повлиять на своё поведение, она спокойно повторила вопрос, глядя магу Тьмы точно в глаза. Тот без какого-либо участия в голосе и взгляде объяснился: — Тебя отец у себя в кабинете ждёт, от уроков освободил на весь день. Лишних посыльных у него, к сожалению, для этой передачки не нашлось, поэтому отправили меня. Провожать тебя до него потребуется или сама найдёшь? За одно посещение Галицкая ещё не успела запомнить дорогу до директора, из-за чего согласно кивнула, попросив темника подождать пару минут в коридоре. Наскоро переодевшись в свободные чёрные брюки на шнурках и белую футболку вдвое шире своего размера, чтобы в случае чего было удобно отбиваться и крушить всё, девушка, схватив на всякий случай рюкзак, быстро выскочила за дверь, громко предупредив подруг о скором уходе. Она, вопреки своему не самому приятному характеру, не любила заставлять существ себя ждать, из-за чего даже волосы забыла причесать и делала это всегда лежащей про запас в одной из многочисленных карманов сумки компактной расчёской, пока торопливым шагом направлялась вслед за Тхэ до кабинета его отца, еле того догоняя. — А что господину директору понадобилось от меня? — Спросила магичка и, зацепив локоном крупный колтун, звонко пискнула от боли: — Чёртовы волосы, все к маминой бабушке отрежу! Почему мы — магические гады! — не обладаем способностью одним движением руки расчёсывать эти дурацкие волосы?! Несправедливо! «Когда они вообще успели запутаться? Я же не спала совсем!» — Понятия не имею, — еле слышно хмыкнул Маиботхад, реагируя на болезненный вскрик знакомой беглым взглядом, прошедшимся по всему её профилю с каким-то весёлым огоньком в глазах, хорошо прикрытым за маской безразличия. Голос его был ещё немного хрипловатым, что говорило о его совсем недавнем пробуждении и чуть грубоватым, хотя вчерашний день с его до удивительного обходительным тоном давали понять — это существо не всегда является таким. — Мне самому очень интересно, что ему от тебя понадобилось, причём так рано и так срочно. — А он тебе разве не рассказывает о своих делах и планах? — Удивилась Доминика и с нечитаемыми эмоциями на лице покосилась на собеседника, наклоняя голову в сторону, в которую оттягивала расчёску, после чего грубо ругнулась, зацепив щетиной очередной непослушный фиолетовый комок. — Нет. «Коротко и по делу — ничего не скажешь, мистер, чтоб за тобой стрела не успевала, Скорострел!» — Недовольно воскликнула Ника и, шутливо обидевшись на свои непослушные волосы, надула губки, но вдруг задумчиво прошлась взглядом по голове Прасета, идущего справа, чья причёска была не многим лучше её. — Локоном поделиться? — Вежливо предложила она и, оставив свою расчёску висеть на петле из длинных прядей, достала из сумки вторую. — У меня запасная есть, держи. И не спрашивай, зачем мне вторая запасная расчёска. — Спасибо... — Приняв искреннюю утреннюю доброту чужестранки, что до этого совсем не казалась вежливой, Сет принял предложенную вещь двумя руками. Всё же не сдержавшись, он ошарашенно выпучил глаза на нашедшийся в далеко не самом вместительном женском рюкзаке второй локон. До кабинета пара дошла быстро и в полном молчании темник вернул девушке расчёску, где распрощался с ней, отправившись в обратном направлении. Собравшись с мыслями Дома выпрямилась и постучалась, проводив ушедшего Пхантхэ задумчивым взглядом. Открыли ей почти сразу и первым, кого темничка увидела, был, — что вполне ожидаемо, — директор, из-за которого браслет пустил по руке неслабый электрический разряд. Он добродушно улыбнулся чуть ли не до ушей и пропустил ученицу внутрь, а та уже возненавидела его из-за необходимости кусать язык, чтобы не закричать от боли. Магичка даже особо не удивилась этому, она была готова. За конференц столом напротив входа она заметила удобно расположившегося на гостевом месте неизвестного мужчину лет сорока на вид. Тот был одет в полупрозрачную белую тунику, выставляющую на всеобщее обозрение стройное подкаченное телосложение, такого же цвета штаны и длинный кардиган, больше походящий на мантию. С виду существо казалось открытым, светлым характером, хотя такому Доминика давно перестала верить; длинные светло-русые волосы его были собранны в тонкий пучок на затылке, голубые глаза выражали добросердечие, лёгкая улыбка возвышенность, а до жути ровная осанка, — пусть у Ники она была не менее кривой, — давала представление о том, кто же он такой. Лицо мужчины было смуглым, но на тайца он совсем не походил, что заставило напрячься, хотя появившиеся опасения насчёт его личности давно уложились в голове иностранки. — Здравствуйте, — согнувшись в кротком поклоне с руками по швам, недоумённо протянула по-русски, предположив, что поймут её оба существа. Так и вышло. Незнакомец ответил на её языке бархатистым, маняще сладким голосом и учтиво предложил присесть за один из стульев. Стушевавшись, Дома приняла предложение и аккуратно села на деревянный стул чуть левее от незнакомого мужчины и дальше от места Советчика. Мужчина представился Анселмо, Высшим ангелом с четвёртого Неба испанского происхождения. Россиянка прокрутила в голове лекции от одного своего теоретического учителя, который ещё в далёком её детстве поведал всему классу, что четвёртое Небо всегда принадлежало бывшим земным магам: либо Вознесённым Советчикам и их помощникам после окончания службы, либо обычным ангелам и светлякам, добившимся особенных успехов в работе по способностям. Они заведовали переписью населения людей и существ, их смертями и перерождениями из почивших душ в новые тела, вели документацию магических существ, распределяли некоторых неопределённых судьбой смертных, что не нашли себе места ни на втором Небе, ни на третьем. «И ангел какой из всех этих их "профессий" сейчас навестил меня? По какую часть моей души пришёл этот горячий, чтоб его до угольков дожарили, испанец?» — Насторожилась Ника и подождала ответа на свой немой вопрос, но, за минуту молчания не услышав и слова от обоих существ, словно они траур держали, решила поинтересоваться уже вслух, сложив руки на столе подле груди: — Извольте узнать, для чего же вы меня так рано вызвали, господин директор, Вознесённый Анселмо? — Нонг’Доминика! — Наконец подал голос Тхирасак торжественным воскликом. — Думаю, вы уже успели понять, как необходимы нашей школе... — но договорить не успел, так как после первых же слов мага его прервали, глупо моргая: — За один день?.. Простите, но нет, не успела. — Послушайте, — недовольно цокнул языком темник. — Вы успешно провели два урока своему классу и, по совершённому за вчерашний вечер опросу я узнал у них, что каждый изъял из него некоторые знания и каждый рад был видеть вас в роли учителя. По их мнению, вы прекрасно объяснила тему! — Простите, что вновь перебиваю, но... под какими препаратами ваши ученики проходили этот опрос? — Не сдержавшись, грубо уточнила Дома, не постеснявшись задать такой вопрос прямо в лоб. — Я же вчера вела себя крайне неподобающе из-за стресса и характера! Я ваших учениц жестоко наказала за мысленные разговоры во время подготовки к практике, какой опрос, какой «рады», вашу Машу? — Знаете, Нонг’, — чуть поджался Советчик, поправившись в кресле. — Мои ученики никогда не обращали внимания на жестокость, если она объяснима, справедлива и дала прекрасные результаты. Вы хорошо провели два урока ещё и в счёт того, что сразу дали понять детям: на занятиях необходима дисциплина, а непослушание должно наказываться! Потому я настоятельно прошу вас стать нашим постоянным учителем. Но не думайте, что это вы будете делать лишь ради лучше жизни! Как и все учителя, вы будете получать определённую заработную плату. Конечно, плата труда будет проводиться втайне от остальных преподавателей, чтобы к вам не возникло ненужных претензий из скрытой зависти, ибо отдаваться вам будет изъятый процент зарплаты у других преподавателей-темником. И нанять я хочу вас не на абы кого, а на общего «тёмного» учителя! — Стойте. Я правильно вас поняла, что меня в семнадцать лет просят стать преподом, да и притом, преподом не одного направления, а сразу всех? Я — существо не обученное, без должной на то квалификации, не знающее, как вести себя со школьниками, и на каком каждый из них уровне знаний, к тому же неуравновешенное в плане эмоций — и буду учителем? Причём, вести-то я буду разные предметы: теорию мастевую, историческую, религиозную, классификационную... Также с практикой: боевую, защитную, совместную, мастевую?.. Плюсом буду давать индивидуальные уроки плохо понявшим материал ученикам, верно? — Само собой, чудесная, я не уволю остальных «тёмных» учителей и на вас всё сразу не взвешу! Они останутся, — те, кого я не уволил после вашего наставления, — и будут помогать вам выстраивать ход каждого урока, создадут список от самого отстающего класса до самого обученного, расскажут, на чём те или иные классы окончили последнее занятие, а я сделаю так, что у вас не возникнет трудностей в переводе языка! От вас же потребуется следование расписанию уроков, проведение занятий каждый учебный день с некоторым количеством классов. Изначально я не стану нагружать вас очень сильно, ответственный за расписание учитель даст вам от десятого до восьмого класса, а когда Нонг’ свыкнется, он начнёт добавлять и ребят помладше. Доминика, тяжело опустив руки на дёрнувшиеся в злости бёдра, незаметно для магов сжала кулаки и также скрытно их расслабила, почувствовав кончиками пальцев пластыри, но ответила вполне ровно, сдерживая агрессию из последних сил: — Послушайте. Я нахожусь здесь третий, мать куриную, сына псиного, день. И в первые же сутки в вашей стране потеряла сознание. Мне было плохо, меня мутило, я мало что могла нормально сообразить и еле свыклась со здешним климатом. Понимаю, в акклиматизации нет ничего ужасного, но поймите и вы меня, что всё-таки очень быстро без дальнейших проявлений пройти она не может. На привыкание нужно определённое время. Да я вообще здесь новенькая! Мне, может, страшно и некомфортно, а вы такое предлагаете! — Послушайте и вы, сеньорита, — встрял во вспыхивающий огнём монолог Анселмо. Говорил он размеренно, настроено на успокоение разъярённых, но было видно, что никого его тон не успокаивал. — На четвёртом Небе уже все дали своё согласие на вашу здесь полноценную работу, можете свериться с пергаментом, — он придвинул к Нике старую бумагу и продолжил, как только та удостоила её незаинтересованным взглядом: — Все на Небе прекрасно знали, сколько вам лет и насколько вы умна. Все Вознесённые сеньоры и сеньориты четвёртого Неба, — а это существа крайне одарённые и могущественные, — с уверенностью заявили, что ваши данные невероятны для мага семнадцати лет и оставлять их без надлежащего использования нельзя. Ваша развитость не по годам позволяет вам большее, чем другим ребятам этого возраста, вы должны быть безудержно рады такой возможности! Такой опыт добавит вам не один плюс для вашей будущей работы и даже после Вознесения, — а оно вас ждёт, я в этом безоговорочно убеждён. К тому же, нехватка учителей для обучения детей в Таиланде заставляет нас пойти на крайние меры, примите мои извинения. — Извините, но... «Для надлежащего использования»?.. Жгучее чувство обиды ошпарило щёку хлёсткой пощёчиной, оставив на нежной коже алый след, но на фоне ярости обида казалась ничем. Хотелось перевернуть стол и расцарапать мужчинам глаза, такие чистые и невинные, словно столь ужасный поступок и такие мерзкие слова были совершенно нормальными и ничего гадкого за собой не имели. Хотелось разодрать зеркала их грязных душ так же, как и они разодрали ей и без того крошечную гордость за себя, за то, что она сильна, что достойна хотя бы небольшого уважения в глазах других. В горле застрял гадкий ком, перекрывший воздуху доступ к лёгким, душу больно полоснуло смыслом сказанных слов. Грудную клетку разодрало осознанием того, кем она являлась в глазах остальных — вещью, что можно было купить и спокойно пользоваться, предметом, который лучше других, точно приобрели кофемашину со встроенной функцией доставления готового кофе до желающего. Веки обожгло слезами, что, наученные вечным уроками жизни, тут же легко скрылись из виду до более подходящего времени. Ещё одной причиной для ухудшения морального состояния стал натуральный страх. Работать? В свои семнадцать, в условиях образовавшейся внезапно бессонницы, начавшихся панических приступов и ужасных снов, сводящих с ума? Да ещё и на такого директора: ненадёжного, пугающего одним своим видом, мерзко улыбающегося и употребляющего в сторону младшей по возрасту, притом, практически незнакомой девочки омерзительные неформальные обращения? «Вадим-а, прилети и забери меня, прошу тебя! Я же на первый день здесь настоящий Ад пережила и второго Неба не надо! Я согласна слушать тебя, я буду покорной ученицей и самой доброй и послушной подопечной, только забери меня, дядь! Я не смогу довериться этому существу, он точно не будет хорошим начальником! Я знаю наверняка, что все их слова — вода, браслет дал это понять!» — Паника сдавила горло колючей петлёй, проволокой, но Доминика подняла взгляд к потолку, найдя в себе силы, сдержала крик отчаяния и выдохнула, опустив глаза в стол: — Окей! Я согласна. Давайте все документы, заверения и что там ещё требуется заполнить, я подпишу. «Другого выхода у меня попросту нет... А что мне остаётся? Я уже "куплена" Тхиром, все бумаги подписаны, контракт оформлен на три года и он, на самом деле, как санкция — не будет выполнен по всем правилам и у моей школы возникнут большие проблемы. Всё ради тебя, Вадюш, всё ради ПМШ», — магичка с дрожью вздохнула, набираясь выдержки, и посмотрела точно в глаза Вознесённому ангелу. — Чудесно! — Радостно улыбнулся Анселмо. — Паспорт у сеньориты с собой? — Да. Мужчине этому явно не хотелось длительное время находиться вдали от давно ставшего родным Неба со всеми условиями комфортной жизни, он делал всё спешно и двигался быстро, настолько, что чуть ли не рвал рулоны пергаментных бумаг с текстами на чистом Божественном. Расставив везде свои подписи и слова согласия на Небесных документах, Ника переключилась на бумаги земные, заполнив всё необходимое и на них. Окончив встречу лёгкими общими поклонами и тёплыми прощаниями, темник с ангелом покинули кабинет и вместе дошли до выхода. Девушке «благосклонно» выдали выходной на привыкание к новой должности и подготовку к первому дню в роли учителя, а мужчина собирался вернуться на своё Небо специальным заклинанием, требующим отсутствия помех в виде крыш и потолков. Оказавшись в своей квартире, Дома дала волю чувствам, звучно упала на колени, только закрыв за собой двери и зашлась бесконтрольными рыданиями. Руки с лицом онемели, взгляд помутила пелена слёз, тело продрогло, а глаза заметались по всей комнате. Она полностью рухнула на пол, проползя на коленях до середины комнаты, и свернулась калачиком. Почему именно она? Для чего она нужна им? Понятно было, что она могла расторгнуть контракт, пусть это и могло стоить ей и Питерской Магической школе каких-то ущербов — её не могли удерживать в этой стране и школе вечно, ибо это, что логично, не было законным. Но страшно стало осознавать, что Вознесённые сочли её козой отпущения, которая должна была отвечать за их личную безалаберность, за их невозможность — или нежелание — найти нормальных существ, готовых работать в ТМШ. Девушка осознавала, что её используют, опираясь на свою вседозволенность, понимала, что к её рукам с ногами привязали верёвки, превратив в марионетку и теперь могли делать с ней всё, к чему душа лежала, она чувствовала свою ущербность так ярко и чётко, что становилось больно даже думать о своей жизни, о том, кто она и для чего была рождена. Ника находила чудовищной одну лишь мысль о том, что её сделали крайней, причём крайней за все те сложности и неустойки, какие возникать у этих существ категорически не могли. Но самым кошмарным было осознание того, что в сложившейся ситуации была виновата только она сама. Она девятилетняя. «Мама... Почему ты не остановила тогда моё рвение подражать тебе? Почему не осадила меня, когда это ещё можно было сделать так, чтобы после я не существовала с риском смерти или похищения при каждом выходе на улицу и даже сидя дома? Я уверена, ты в детстве сталкивалась с такими же проблемами! Да даже если нет — для чего-то же ты подарила мне этот собачий браслет! Ты понимала, знала наверняка, что я в опасности из-за своих сил и твоих дел, что могу перенести на своих плечах много гадостей, но дала мне вольность в решениях! Мне было девять, чтоб тебя! Я же была тупа, не понимала всех рисков, мама!» Магичка не прекращая лежала на полу, обнимая колени и плача всё громче и сильнее. Вспомнились детские годы, как маленькая Никуша — так всегда звала её мама и позже любимый опекун, — видя страдания матери, её невозможность ходить на работу и использовать Магию в целом, чтобы банально купить хлеб и картошку, всерьёз задумалась над помощью ей. До этого девочка не отличалась особыми успехами в учёбе и какой-либо особенной жаждой учиться, просто была приличной ученицей с удовлетворительными, но не всегда идеальными оценками. Но с гибелью отца всё поменялось, она стала усиленно тренироваться, проходила теорию на неделю вперёд и быстро поднялась на уровень даже выше её матери в годы дочери. Под конец десятого года жизни Дома уже подрабатывала очисткой мелкой нечисти, блуждающей на незаполненных людьми улицах Санкт-Петербурга и приносила домой какие-никакие, но деньги. Малика не заставляла девочку быть такой, но и не утверждала, что необходимости в подработке малолетней дочери не имеется. Она молчала. Смотрела на дочь уставшими заплаканными глазами, не выражающими ничего, кроме боли, и молчала. Апатия. Женщина не чувствовала ничего, кроме боли, эмоции покинули её и возвращаться не были намерены, а из-за каждодневной непрекращающейся слабости и тяжести в голове не осознавала, что дочке рано заниматься подобным. Она тратила все свои немногочисленные силы на выдавливание улыбки и попытки излечить дочь от болезни, какой страдала и сама. Галицкая старшая даже подумать не могла, что делает хуже, не запрещая дочери учиться свыше нормы. Но факт всегда оставался фактом. *** Эта ночь встретила Доминику особенно ужасно. Заснуть девушке удалось лишь к двенадцати часам, — хотя подъём был в пять, — но уже через час она вскочила на кровати в горячем поту и с больно бьющимся о рёбра сердцем. Взгляд застилали слёзы, руки тряслись, а в голове гудели надменные, пугающе грубые слова, сказанные во сне неизвестным мужчиной прежде, чем она проснулась. Ты заслужила эти страдания, стерва. Думаешь, спустя столько лет я отпущу тебя? Дура, смеешь гаркать, находясь в таком положении? Кому они адресовались, Ника не понимала. Но точно знала — не ей. Магичка это понимала также, как и то, что домашние пельмени — залог счастливого дня. Она не прожила в Таиланде и недели, а потому «столько лет» неуместно было бы приписывать собственному положению, да и страданий она вроде как заслужить за свою жизнь не успела. Но, что в таком случае значил этот сон, о ком он и для чего возник в её сознании? Идеи не появлялись, в сонной голове шипел неприятный белый шум, сопровождаемый отсутствием каких-либо мыслей. Не было слышно даже собственного голоса. Полнейшая тишина, глухая и мрачная. Но руки что-то писали. Записывали моменты из сна в загруженный накануне дневник. Сами. Голова её думать не была способна. Она даже заметить не успела, в какой момент в руки взяла телефон. Неожиданно на теле снова почувствовалась мягкая ткань Прасетовой толстовки, ноги ощутили грубоватую джинсу лёгких кедов, а взор преградила дверь, ведущая в пустой спящий коридор. Открыть её оказалось просто, даже в полусознательном состоянии и совсем скоро кожу обдало ночной прохладой, а уши наполнились приятным шептанием природы с нежным шуршанием высаженных на территории школы вечнозелёных деревьев. Слабый страх охватил темничку, когда она снова очутилась у полюбившейся за несколько дней беседки в окружении неожиданно успокаивающей тьмы и одиночества. Первым после долгого молчания в голове яркой вспышкой возникло воспоминание того, как днём, стойко стерев с лица слёзы и боль, она металась от одного учителя к другому, упорно выискивая информацию для будущих уроков. Выплакавшись утром вместо завтрака, она вплоть до тёмного вечера погрузилась в записи тех или иных заклинаний, теоретических фраз и тем для обсуждения с классами. В голове смешались все услышанные за сутки термины, из-за чего вместо «Экзорцистического вызова покойника» и «Усиленной атаки против неупокоенного духа» мозг её спроецировал странные выражения по типу «Экзорцистический дух против усиленного покойника» и «Атака неупокоенного вызова», что никак не хотели покидать уставшего сознания. Голова гудела, а беспрерывное повторение одних и тех же перепутанных выражений вводили в ступор своей неправильностью, нереальностью. Присев на скамью, Дома дала себе время немного успокоиться и, когда множественный рой дум стал небольшой кучкой, осмотрелась вокруг. Всё было по-прежнему: та же рощица, та же беседка, тот же приглушённый свет фонарей по всему периметру, та же школа и фонтан за спиной, общежитие по правую руку. Но что-то теперь кардинально отличалось. Обширное полупустое пространство, окружённое надёжным высоким забором казалось после всего, что успело произойти невместительной клеткой с нерушимыми железным прутьями, выбраться из которой не представлялось возможным. И в этой «птичьей» клетке кружили, угрожающе нависали и зловеще глядели на неё сотни пар глаз незнакомых существ, заставляя стонать от ужаса, царапать выставленные преграды и кусать пальцы, топиться в болоте мучений, из которой было не выплыть. За эти пару дней магичке стало ясно главное — Тхирасаку она была крайне необходима и, чтобы отвести от себя интерес остального состава Совета и Богов с их помощниками, чтобы обмануть их, он делал всё, что было в его силах. Все эти отговорки казались дуростью, просьбы помочь с отстающими учениками — чистой воды блефом, а поведение директора навлекло на устрашающие мысли. Все эти его пугающие хвальбы — прекрасная, великолепная, чудесная, долгожданная, — льстящими, имеющими одну цель: угодить себе во благо. «Жадный до денег и власти, тщеславный и самолюбивый» — вспомнились рассказы знакомых, что были лично знакомы с этим мужчиной. «Всегда желал поднять свою школу в глазах остальных и всем мог пожертвовать, чтобы добиться желаемого» — она узнала это ещё до перелёта. Два самых тяжёлых момента всей её жизни связались одними фразами, одними предостерегающими речами. Да, так обычно в жизни людей и происходит: кто-то из кожи вон лезет, стараясь ублажить того, кто или может сделать его жизнь лучше, одарить большой заработной платой, или нужен ему по другим не менее меркантильным целям, но это люди — у них другое мировоззрение. Они не существа, наделённые с рождения Магией, которая может как помогать, так и вредить, причём не только магам и им подобным, — но и самим людям. Они не «дальние родственники» первых получивших право владеть Магией Богов, у которых в приоритете всегда была защита каждого человека на Земле, как благодарность за то, что оставили в живых, не истребили подчистую, а дали возможность проявить себя с хорошей стороны. В руках людей не лежит обязательство по праву рождения делать их же мир лучше путём очитки его от нечисти, рушащей человечество своей чернотой. И у них нет острой необходимости сохранять равновесие, не было чётко поставленной задачи избавлять от зла и творить добро, нет устоев, заставляющих рисковать жизнью ради тех, кто ранее уничтожал их предков, переживая, что те могут их убить, нет, — пусть и не у всех.