Он занялся пробкой, а она вновь стала ощупывать себя, больше всего уделяя внимание груди. – Я была у себя дома, в своей комнате, собиралась лечь спать в свою кровать и вдруг оказалась абсолютно голой в каком-то незнакомом месте… – сказала она, глядя, как Виктор разливает по фужерам шипучий напиток. – То есть мне приснилось, как я оказалась вот тут и увидела тебя. Потом проснулась у себя дома, и вот я опять здесь. – Иногда, Лилечка, сны могут быть очень приятными, согласись. – Виктор протянул ей фужер и придвинул по столу коробку с тортом. – Иногда так не хочется просыпаться… Лиля взяла фужер, они чокнулись и, не отрывая друг от друга глаз, выпили. – Я вот, например, в снах часто летаю. Или прыгну, и прыжок такой длинный-предлинный получается, а если захочу – выше поднимусь, сделаю поворот, зависну на одном месте. И все это достигается простым усилием мысли. – Мне сны редко снятся. – Лиля взяла кусочек торта и осторожно откусила совсем немного. – Тебе не нравится «Ленинградский»? – Я больше «Прагу» люблю… – В следующий раз будет тебе «Прага». В смысле – приснится. – Виктор вновь наполнил фужеры. – Что предпочитаешь из напитков? – А ведь мы с тобой сегодня в одной электричке ехали. – Лиля откусила кусочек торта побольше и, прожевав, запила вином. Виктор сделал то же самое. – И ты всю дорогу на меня пялился, но так и не подошел, ничего не сказал. – А ты хотела, чтобы я подошел? – удивился Виктор. – Может, и хотела… – Девушка приложилась к фужеру. – Знаешь, я недавно читал фантастический рассказ. Не помню автора, но суть в том, что у парня появился дар читать чужие мысли. И вот едет он типа в автобусе, смотрит на красивую девушку, а у нее в мыслях, мол, что же ты такой нерешительный, мол, давно бы подошел и познакомился. Он к ней подходит, что-то говорит, а она на него чуть ли не в крик, мол, как вы смеете, нахал! Он, конечно, заткнулся и тут же читает ее мысли, мол, какая же я дура, ни за что обидела хорошего парня… Он – снова к ней. А она – все ту же песню, мол, пошел вон! Парень вновь ретировался и вновь мысли ее читает, в которых она сама себя клянет за грубость и сама же себе обещает, что если он еще раз к ней обратится, то для начала обязательно ему улыбнется. – Виктор тоже осушил свой фужер, поставил его на стол и взялся за торт. – Как думаешь, чем рассказ закончился? – Ну, думаю, если он подойдет к ней и в третий раз… она или вообще его матюгами покроет, или по морде даст, чтобы отвязался. – Угадала. Ничего хорошего дар угадывать мысли тому парню не принес. – Нормальный рассказ, вполне такой реалистичный. – Лиля нахмурилась и вновь потрогала свои груди. – Что, во сне увеличились? – улыбнулся Виктор, и девушка мгновенно покраснела. – Ты так торопишься проснуться? – Не знаю… – Но сон-то хороший? – Никогда таких не видела. Словно и не сон это вовсе… – А давай проверим? – Ущипнем друг друга? – Щипаться чуть позже будем. А сейчас присядь-ка ко мне на колени. Тебе же в мыслях этого хочется, признайся. – Хочется. – Лиля встала с дивана, сняла очки и положила их на томик Диккенса. – Если честно, то мне и в электричке этого хотелось. Она села к нему на колени, и Виктор тут же, обхватив ее за талию, прижал к себе. Сопротивления не было, девушка сама слегка дотронулась до его щеки, потянулась губами к его губам… Ничего подобного Виктор в жизни не испытывал. Раньше у него, конечно, были женщины, пусть и не так много, как хотелось бы. Если говорить о количестве, то, со слов Никиты, друг превосходил его в этом показателе на порядок. В связи с этим Виктор не то чтобы страдал, но завидовал ему белой завистью. Зато теперь, после двух часов кувыркания с Лилечкой на так и не разобранном диване, Виктор больше не завидовал никому. Она кричала, наслаждаясь его ласками, она расцарапала ему ногтями спину, она укусила его за палец, за щеку, до крови прокусила губу, оставила следы от засосов на шее, плечах, груди… Она, что называется, дорвалась. А когда в изнеможении уснула, Виктор нашел силы дотянуться до чудесной страницы и стереть нарисованную и постоянно изменяющуюся картинку. Оставшись в комнате в одиночестве, мгновенно отрубился. Разбудил его настойчивый звонок в дверь. Виктор выспался, голова не болела, но состояние было такое, словно он всю ночь вагон с картошкой разгружал. На пороге стоял Никита с дипломатом в руке. – Дружище! – обрадовался Виктор. – Разувайся и проходи, завтракать будем. Пока Никита снимал ботинки, Виктор метнулся в комнату, чтобы хоть немного прибраться, но в первую очередь – спрятать чудесную страницу. Ей нашлось место в верхнем ящике письменного стола. Собственно, особого беспорядка не было: кое-какие разбросанные там и сям вещи, на столе – две пустые бутылки из-под шипучего вина «Салют», остатки песочного торта «Ленинградский» да томик Диккенса, поверх которого лежали очки с большими овальными линзами. – Ого! – изумился, вошедший в комнату Никита. – Кто это тебе так спину разукрасил? О-го-го! – изумился он еще больше, увидев последствия укусов и засосов. – Смотрю, над тобой знатно поизгалялись?! – Дружище, да большего кайфа у меня никогда в жизни не было! Такая девчонка, такая… просто слов нет. – Это ее очки-то? – Ее. Да ей вчера не до очков было… Никита, ты как сам-то? А я вчера карасей у тебя забыл забрать. Надеюсь, ты их прихватил? – Я другое прихватил. – Никита положил дипломат на стол и щелкнул замками. – Вот! Джентльменский набор. Взору Виктора предстали бутылка водки, две бутылки пива, три огурца, бережно завернутые в целлофан, полукольцо колбасы «Одесская» и четвертинка черного. Весь «джентльменский набор» тут же перекочевал на стол. – Дружище, мне сегодня на вечернюю смену выходить, – вздохнул Виктор. – Никто тебя пить и не заставляет. – Никита откупорил бутылку. – Фужеры чистые? – Вот из этого я пил. – Понятно. – Никита наполовину наполнил водкой подставленный Виктором фужер. – В таком случае, может, пивка? – Пивка – в самый раз! Виктор всегда любил одесскую колбасу с черным хлебом, и, пока Никита, закусывая, хрустел огурцом, сделал три бутерброда: один – себе, два – гостю. – Ты не поверишь, – сказал Никита, вновь наливая водку. – Позавчера, в то самое время, когда мы с тобой самогон глушили, слушали музыку и в шахматы играли, дачный кооператив на просеке выгорел к чертовой матери. – В плане? – Сгорели коттеджи. Все до единого. Дотла! – Сгорели?! – округлил глаза Виктор. – Погоди, ты серьезно? – Куда уж серьезней. – Никита шумно выдохнул и выпил. Откусив добрую половину бутерброда, сказал, жуя: – Не успел ты к себе в Москву умотать, ко мне участковый из Поречья заявился, попросил сопроводить к месту происшествия. Я хоть и в отпуске, отказывать коллеге не стал. Пришли к месту происшествия, а там – конкретное пепелище, ни заборов деревянных, ни домов, одни лишь фундаменты обугленные. Что самое интересное – и справа, и слева от просеки лес огнем абсолютно не тронутый стоит… – Поверить не могу! – Можешь съездить и лично убедиться. – Отчего сгорели? – Пока имеются две версии. Во-первых, поджог. Но это сколько же поджигателей надо задействовать, чтобы на всей просеке дома подпалить! Во-вторых, удар молнии, то есть молний… Что тоже как-то мало в голове укладывается. Нет, молнии-то вечером над просекой сверкали, да мы с тобой и сами на пруду раскаты грома слышали и, чтобы под дождем не промокнуть, домой убежали. Однако дождь так и не пошел, а со слов двух сторожей, небо над ними вдруг резко почернело, загромыхало, и из появившихся туч стали бить молнии прямо в строящиеся коттеджи. Причем бить почти одновременно. Якобы только что ничего беду не предвещало, а через пару минут уже все коттеджи полыхают ярким пламенем. – И как сторожа? – Даже и не пытались пожар тушить, испугались, удрали в лес. Согласно третьей версии, они самые поджигатели и есть. Сейчас с ними грамотные люди беседу ведут. – А могло бы быть и так, что на земле сторожа постарались, а на небе – молнии? – сказал Виктор. – Могло, хотя тоже маловероятно. Но самую невероятную версию я выскажу только тебе. – Никита осушил фужер и, подмигнув Виктору, сказал: – Получается, это ты накаркал, дружище. Напророчил, так сказать. – В плане – сбылось мое огромное желание, чтобы постройки этих буржуинов какой-нибудь хороший человек спалил до основания? – Такое большое желание, что ты его даже на бумаге отобразил. Мне тогда даже показалось, что нарисованные дома и вправду горят. – Точно! – У Виктора загорелись глаза. – Плесни-ка и мне водочки! Никита взялся за бутылку, а Виктор схватил карандаш и на странице формата А4 быстро и привычно нарисовал собственный неразобранный диван, на котором сейчас сидел Никита. Но вместо гостя изобразил Лилечку – в платье, очках и с книгой в руках. – Судя по очкам, это твоя вчерашняя садистка, – пришел к заключению следивший за его манипуляциями Никита. – Она самая! Я чего подумал – если нарисованные мною коттеджи вдруг сгорели, как я того очень хотел, то эта девчонка, по моему огромному желанию, должна сейчас же остаться без платья и вообще безо всего. – Где? – не понял Никита. – Ну, на рисунке. Ты же сам говорил, что показалось, как нарисованные мною дома и вправду горят. – Кстати, а где тот рисунок? – Никита не отрывал глаз от рисунка, на котором сидела на диване девушка, словно и впрямь ожидал, что она вот-вот окажется без платья. Виктор, теребивший в пальцах карандаш, казалось, ждал того же самого. – Так, где рисунок-то? – нарушил молчание Никита. – Чего? А-а, тот рисунок? Я его вместо туалетной бумаги использовал. – Жаль. – Да! Жаль, что девушка так и не разделась. Выходит, не все мои пророчества сбываются, дружище…