Второй потенциальный педагог тоже не впечатлил, после его ухода я, немного расстроенная, уже хотела пригласить следующего, но тут ко мне подошел Вилсон и сказал: — Миледи, мне очень нравится рисовать, но я не хочу быть художником, — он ненадолго замолчал, бросая на меня виноватые взгляды, потом, будто что-то решив для себя, выпалил, — я хочу строить корабли. Я улыбнулась: — Замечательно, что ты уверен в том, чем хочешь заниматься, правда, для твоей будущей профессии нужны совсем другие учителя. Но ведь рисовать ты не перестанешь? Так что полотна для рисования и краски мы все равно купим. — Вы не сердитесь на меня? — спросил Вилсон. — Сердиться? Нет, напротив, я рада, что ты определился с будущим, и буду по мере сил помогать, чтобы у тебя все получилось, — сказала я ему, сжав его ладонь в своей руке, и, когда он с облегчением вздохнул, попросила: — А теперь, позови, пожалуйста, Герту, нам предстоят новые испытания. Сама же приказала Людвига привести клавесиниста. Вошла пожилая худая женщина среднего роста с прямой спиной. Она прошла к клавесину, установила ноты и замерла в ожидании, следом в зал вошел учитель танцев. Я с сомнением смотрела на молодого человека, который мягкой походкой с кошачьей грацией подошел и остановился перед нами. Он смерил Герту оценивающим взглядом и, видимо, не впечатлившись, остановил свой приторный, прямо сочащийся сиропом взгляд на мне. «Похоже, мнит себя великим соблазнителем, вон как быстро расставил приоритеты», — подумала я. — Ваше Сиятельство, — слащавым голосом обратился он ко мне, — не поможете ли Вы мне продемонстрировать некоторые элементы, без сомнения, известных Вам танцев? Я не могла ему сказать, что ничего не помню, поэтому, еще не зная, как выкрутиться из этой щекотливой ситуации, встала и медленно подошла к нему. Он произнес название танца и протянул руку. Каково же было мое изумление, когда мое тело стало двигаться, зеркально отражая движения партнера, едва зазвучала мелодия. Так произошло еще дважды: он произносил название танца, звучала музыка, и я с легкостью выполняла нужные движения. То есть, память о прошлом сохранило только тело Ирэйны! А ведь, действительно, я не испытывала никаких трудностей, например, со столовыми приборами, будто мои руки сами знали, какой прибор следует использовать в том или ином случае. Возможно, я неплохо держусь и в седле, но проверить это желания не возникало, во всяком случае, до сих пор. А вот на клавесине, по-видимому, Ирэйна не умела играть, потому что в замке я нажимала на клавиши инструмента, чтобы послушать издаваемые им звуки, наиграть что-нибудь не получалось. Я была ошеломлена неожиданно сделанным открытием и, наверное, со стороны выглядела потрясенной, а, если точнее, ошарашенной, потому что когда посмотрела на Людвига, увидела, как он, неверно истолковав мое поведение, хмуро и недовольно смотрел на меня и моего партнера. Я подошла к нему и сказала: — Людвиг, нам нужен аккомпаниатор, и ноты всех бальных танцев. Он выслушал, кивнул и быстро вышел. Я подошла к Герте. — Если ты не против, я сама буду учить тебя танцам, — предложила я ей. Она улыбнулась, соглашаясь, и с восхищением сказала: — Вы очень красиво танцуете. Я засмеялась и подумала про себя: «Ну, хоть что-то хорошее досталось от прежней Ирэйны». Управляющий договорился с Молли Велтон, той самой женщиной, которая аккомпанировала на нашем «собеседовании». Родом она была из семьи торговца, который разорился, когда Молли была еще молода и не успела выйти замуж. Играла на клавесине с детства, пока его не пришлось продать за долги. С тех пор она вела очень скромный образ жизни, ютясь у родственников, которые кормили ее из милости, а, если ей удавалось подрабатывать, то хватало только на скромное существование. Она с радостью согласилась на предложение Людвига приехать в замок. И вот теперь мы возвращались, нагруженные покупками, с нами ехала Молли, так она разрешила себя называть. Всю дорогу я вспоминала рассказ Лизи. Многое прояснилось, но оставались вопросы, например, почему граф женился на этой пустышке? Влюбился? Но ведь при дворе, наверняка, были и красивее, да и граф в своем возрасте должен быть достаточно искушенным в таких вопросах. Уверена, что Мортин или Людвиг сообщили ему о побеге. И что теперь делать? Конечно, моей вины в произошедшем нет, но знаю-то об этом только я! Вдруг, Его Сиятельство захочет как-то наказать свою жену, которая сбежала, бросив собственного сына? От мысли, что меня могут отлучить от моего, теперь уже именно моего Ажана, стало страшно, и тело начала колотить дрожь. Я не смогла скрыть своего состояния от Агнесс, она забеспокоилась, предложила остановиться. Постаравшись взять себя в руки, я попросила воды и, когда отдавала пустую чашку, заметила, что как дрожит рука. Чтобы избежать вопросов, я отвернулась и закрыла глаза. Ради сына надо налаживать отношения с мужем, знать бы еще как! Так, спокойно, Ира, не паниковать! Хотела мужа? Получи и распишись! Хороший он или не очень — это уже вторично. Главное — есть сын, к сыну прилагается муж. В данных обстоятельствах это даже не обсуждается. Если не получится наладить отношения, а после того, что натворила Ирэйна, этот вариант нельзя исключать, то нужно постараться как можно реже видеться. В конце концов, он должен большую часть времени проводить во дворце, демонстрируя свою преданность королю, а я в наказание должна оставаться в замке с ребенком, да и войны никто не отменял. Когда мы вернулись в замок, у меня было ощущение, что возвратилась домой. Оказывается, не только я скучала по сыну, но и он скучал по мне. Служанки улыбаясь, «жаловались», что ребенок капризничал, не хотел засыпать без моих колыбельных песенок. Ну, как колыбельных, честно говоря, я пела ему все подряд, начиная от «Спи, моя радость, усни…» до «Ой, мороз, мороз…». — Как я понимаю, Ваша затея с учителями провалилась? — спросила тетушка, как только мы вернулись из поездки. — Да, Вы были правы, ничего не вышло, — покорно ответила я. — Разве Вам можно что-то поручить, если наем двух учителей стало непосильной задачей? — пыталась добить меня Глория. — Вилсон сказал, что не хочет быть художником, а хочет строить корабли, — вяло оправдывалась я, даже не напоминая Глории, что она не поручала нанимать учителей, а, наоборот, была против, — а Герту сама буду учить танцам. — Не слишком ли Вы о себе высокого мнения, если захотели заменить учителя? Живописи тоже Вы будете обучать? — Я не умею рисовать, так что обучать живописи не смогу, но дело даже не в этом, — я задумалась, стоит ли говорить, но потом все же решила быть до конца откровенной, — мне не понравилось, отношение этих, так называемых учителей, к детям, они смотрели на них, как на что-то, недостойное их внимания. — Я Вас предупреждала, и Вы не могли не понимать, что именно такое отношение их и ждет в будущем, если они попытаются нарушить границы своего сословия. — Скорее всего, Вы правы. Но пока это в моих силах, я никому не позволю их обижать. Тетушка пристально посмотрела на меня, но ничего не ответила, и на этом разговор закончился. Глава 13 Мы с Гертой разучивали танцы, Молли аккомпонировала на клавесине. Я пробовала привлечь на наши занятия Вилсона и Артура, мотивируя, что это может пригодиться им в жизни, но они, побывав на одном таком уроке, больше не приходили. Видимо, педагог из меня не очень хороший. Иногда мы дурачились: под мелодии, которые играла Молли, я показывала Герте танцевальные движения из моей прошлой жизни, она пыталась повторить, выходило забавно, мы смеялись. Молли всегда оставалась серьезной и четко выполняла то, о чем ее просили. Видимо, жизнь приучила ее быть незаметной, практически тенью, я оставила попытки расшевелить ее. Леди Глория, судя по всему, в силу сложившейся привычки, часто приходила в детскую, садилась в кресло возле кроватки и зорко следила за происходящим. Она с неодобрением смотрела, как я купаю или пеленаю ребенка. Однажды, когда слуги вышли, а я меняла пеленки, она не выдержала: — Вы снова пытаетесь нарушить общепринятые нормы. Глупо подменять собою прислугу, она как раз для того и существует, чтобы ухаживать, в том числе, и за детьми — Вы что, боитесь замарать свои руки, купая или пеленая собственного внука? — спросила я, задетая ее замечанием. — Каждый должен заниматься тем, что ему предначертано свыше, — высокопарно заявила тетушка. — Мы собираемся на прогулку, не хотите пойти с нами? — не обращая внимания на ее пафосный тон, предложила я. — Не в этот раз, — ответила она, поднимаясь с кушетки. На всякий случай я распорядилась выносить кресло и ставить его под кроной большого дерева на полянке, где мы с Ажаном играли, сидя на большом покрывале, а чуть в сторонке, стоя за мольбертом, рисовал Вилсон. У Ажана резался первый зуб, весь день он беспокойно вел себя, а к вечеру у него поднялась температура, и он, почти все время плакал. Я распорядилась, чтобы мне постелили на диване в детской, и почти всю ночь баюкала сына на руках, расхаживая по комнате. Под утро температура спала, Ажан уснул, продемонстрировав свой зуб мне и посетившей нас с утра тетушке. А уже после обеда, когда мы с Ажаном сидели на полянке, а Вилсон рисовал, к нам присоединилась Глория. И вот уже который день мы с Ажаном лежали в саду на покрывале, расстеленном на траве, рядом в кресле сидела тетушка, а чуть поодаль Вилсон трудился над картиной. Я периодически затаскивала Ажана с травы обратно на покрывало, разжимала его кулачки, стряхивая с ладошек то цветочки, то жучков, которые он все время норовил засунуть себе в рот, и наблюдала за Вилсоном. Тот часто замирал, закрывая ненадолго глаза, и в это время по лицу его блуждала таинственная улыбка, потом опять открывал глаза и продолжал рисовать. Мы переглянулись с Глорией, она тоже с интересом наблюдала за мальчиком. Мне было очень любопытно узнать, что же он рисует, но я обещала Вилсону не смотреть, пока не закончит. Наконец, он сказал, что работа закончена и очень волновался, когда мы подошли, чтобы посмотреть на картину. Каково же было мое удивление, когда вместо пейзажа, который все время находился перед его глазами, пока он рисовал, на картине было изображено море, по которому плыло парусное судно. Мне очень понравилась работа мальчика, я похвалила его и сказала, что с нетерпением жду следующей. Глория кивнула, соглашаясь с моей оценкой. Картину повесили в детской. Мэри с увлечением трудилась над созданием нижнего белья из тканей, которые мы приобрели на ярмарке, по моим рисункам она заказала у мастеров крючочки, петельки и косточки из какого-то неизвестного мне материала. Мы с ней терпеливо делали лекала, комбинировали ткани, подбирали к каждой детали выкройки определенный рисунок. Сначала она сшила бюстгальтер и трусики из простого материала, я примерила пробный вариант и дала «добро» на пошив белья из дорогих тканей. Естественно, мы не ограничились только нижним бельем. Я объясняла Мэри, какими хочу видеть платья, для убедительности размахивая руками. Герта, зашедшая в мастерскую к матери, внимательно слушала меня, затем взяла листок и сделала эскиз платья. — Какая же ты умница! — похвалила я девочку, разглядывая рисунок. Несколькими штрихами она точно изобразила то, чего не могла понять Мэри, слушая меня. С этого момента я описывала фасоны женской, мужской, детской, подростковой одежды своего времени с поправкой на этот мир, а Герта увлеченно рисовала эскизы, иногда внося свои довольно дельные поправки. Она также помогала матери делать выкройки, и надо было видеть, с какой гордостью Мэри смотрела на дочь. Вскоре мы с сыном примеряли обновки, Герта с Мэри тоже ходили в новых блузках необычных фасонов и юбках, а мальчики с гордостью носили рубашки с воротниками на «стойке». Кажется, новый стиль пришелся всем по вкусу. Точнее, почти всем. — Вы опять демонстрируете свою необычную одежду, и других заставляете носить такую же, — выговаривала мне в очередной раз тетушка, увидев одетых в обновки детей. — Не слишком ли много времени Вы уделяете шитью? Мне следует напомнить Вам, что это занятие не соответствует Вашему статусу? — Во-первых, мне и в голову не придет заставлять кого-либо носить то, что не нравится, во-вторых, я занимаюсь этим, потому что предпочитаю создавать свой собственный стиль, а не подражать чьей-то, пусть даже королевской моде. — Вы всерьез полагаете, что признают Ваш стиль и будут одеваться также? — не унималась леди Глория. — Честно говоря, меня это мало волнует, — не стала скрывать я. — Не собираюсь кому-то что-то диктовать или навязывать. Главное — мне нравится и мне удобно. — Ирэйна, а не боитесь, что над Вами будут смеяться? — в ее голосе слышалось беспокойство. — Вы хотите сказать — завидовать? — уточнила я. — Вы становитесь невыносимой! — воскликнула тетушка. — О, Вы еще не видели мое нижнее белье! — не унималась я. — Вам обязательно нужно его увидеть. — С чего Вы взяли, что мне это интересно? — стараясь скрыть любопытство, спросила Глория. — Вам, может, и неинтересно, а мне не помешает лишний раз услышать Ваше мнение, — настаивала я. — А Вы не допускаете, что может так случиться, что я сумею поразить Ваше воображение? Этим же вечером ждала тетушку у себя в спальне, я разложила на своей кровати комплекты нижнего белья черного и белого цветов. Мы с Мэри долго комбинировали прозрачную ткань или кружево с тонкой непрозрачной материей, и, на мой взгляд, получилось очень красивое белье. Тетушка вошла в спальню, окинула ее быстрым оценивающим взглядом и, не спеша, подошла к постели. По мере того, как она рассматривала разложенные вещи, глаза ее расширялись, а щеки наливались румянцем. — Да это же бесстыдство! — возмущенно воскликнула она, при этом взгляд ее был прикован к черному гарнитуру. — Никто не носит ничего подобного! Она ткнула пальцем в поразившее ее воображение белье. — Ну, знаете ли, леди Глория! — пришла моя очередь возмущаться. — Может быть, Вам в молодости и достаточно было только взглянуть на мужчину, чтобы он оказался у Ваших ног, а я, к сожалению, не чувствую себя такой неотразимой. — Ален женился на Вас, какие еще доказательства Вашей, как Вы выражаетесь, неотразимости нужны? Я повторяю, что благородная леди не может позволить себе носить это. — Ваш аргумент прозвучал не слишком убедительно. И потом, я ничего не вижу постыдного в своем желании нравиться собственному мужу! — с вызовом ответила я. — Ирэйна, Вы совершенно напрасно беспокоитесь о своей внешности, — сделав еще одну попытку убедить меня, произнесла доверительным тоном тетушка, — Вы прекрасно выглядите в корсете, поэтому нет никакой необходимости надевать эти вещи. — Своим ответом Вы лишний раз убедили меня в том, что я права, — спокойно сказала я, — потому что давно уже не надеваю корсет. Леди Глория застыла в изумлении, по-видимому, мой ответ она рассматривала не как простое непослушание, а как факт покушения на вековые устои.