Мигом улетучились дорожная тоска и непонятная тревога, как только курсанты-мальчишки громко рассмеялись и хором грянули: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед!» Во второй машине тут же подхватили: «Чтобы с боем взять Приморье! Белой армии оплот!» И лихо присвистнули в следующей полуторке. Как по команде, передался по цепочке четкий ритм песни: чувствовалась отличная строевая подготовка артиллеристов. Вся колонна будто перестроилась и двигалась в такт маршу. А кто не пел, тот ритмично барабанил по лавкам… И так случилось, что песня сбила нервную дрожь и напряжение! На всех подействовала как животворный источник в пустыне! Курсанты сразу воспряли духом и почувствовали себя бодрее, с такой настоящей злостью перед сражением! Даже ребятам в закрытом автобусе, под самую крышу забитом снарядами, передался всеобщий боевой азарт. Андрей Ткаченко вдруг толкнул в бок Славика Никитина: — Повезло Сашке Лаврову: уже сегодня будет фрицев бить! Все, кто был в салоне автобуса, обернулись на его голос. Славик не растерялся: — Ну и ладно. Он сегодня, а мы завтра. — Как же мы их завтра будем бить, если Сашка с передовым отрядом их будет сдерживать? Вот всегда ему везет, да, Митька? Шемякин ничего не ответил, молча отвернулся к окну. Ему будто не хватало свежего воздуха! «Скорее бы на свободу: в поле, на позицию, там жизнь измеряется расстоянием до цели, а не узким проходом между ящиками…» Не замечал разговора только курсант Леха Богатов. Пристроившись в дальнем углу, на краешке сиденья, он что-то сосредоточенно записывал в небольшой блокнот. Давно наблюдавший за Богатовым здоровяк Шипилов громко обратился к Лехе: — Что, опять стихи пишешь? Многие в роте знали, что есть среди них такое явление, как доморощенный поэт Богатов. Даже не скрывали уважения к необычному курсанту, гордились, что именно у них есть такой самородок. — Опять, — буркнул Богатов, не поднимая головы. Но Шипилов не собирался отставать. Он подмигнул товарищам и подсел к Лехе поближе: — А про любовь у тебя есть? — Нет. — Жалко. Тогда почитай что-нибудь… про природу, например. Леха с досадой оторвался от письма. Не любил он, когда ему мешают. Но тут такое дело — ребята просят. Он отложил блокнот, распрямился, начал читать, немного распевая слова: Я думал, как трудно живется на свете: Из боли и крика рождаются дети, В надрыве взрослеют, пытаясь взлететь… Зачем? Чтоб потом умереть? В салоне автобуса наступила тишина… Ребята, поначалу с любопытством ожидавшие интересного зрелища, с первых же строк Лехиного стихотворения были поражены ясной и глубокой мыслью и, словно по команде, погрузились в себя, замолчали в раздумье. А Леха тем временем продолжал: Вот в это не верю! В рожденье есть цель! В твоем и моем! В приоткрытую дверь Шагнуть мы должны широко, не боясь, За руки отцов не держась! «Руки отцов»… Детдомовские, такие как Сашка Лавров, или рано осиротевшие, как Славик, так и не узнали, что это такое. Ничего подобного не было в их жизни. Оставалась только эта чужая красивая метафора… Видя, что его слушают и понимают, Богатов даже привстал с места: А если придется столкнуться с врагом, Пред ним до небес поднимусь я с мечом! Как всадник кровавый, взлетая в огне! Не зря я рожден здесь, в Советской стране! …Последние его слова слились с жутким воем, неожиданно раздавшимся над головами. Вокруг все зарокотало, мощная струя ударила по шоссе, взметая фонтаны земли и асфальтной крошки. Курсанты кинулись к окнам автобуса. Передняя машина колонны, резко вильнув, встала как вкопанная. Вторая полуторка успела увернуться от головной и, зависнув в страшном крене, перегородила дорогу остальным машинам. Затормозил автобус. Захлопали дверцы грузовиков, из кабин повыскакивали командиры и замахали руками, отдавая команды. Ошалевшие курсанты посыпались из кузовов, толкаясь и сбивая друг друга с ног, бегом кинулись в придорожный кювет. Истошно кричал лейтенант Алешкин, перекрывая вой самолетов и грохот пулеметных очередей: — Воздух! Все к машинам! Все с дороги, в лес! Митя, как завороженный, смотрел на происходящее. Вот он, настоящий бой с настоящим врагом, о котором они так мечтали и который ждали, завидуя Сашке и передовому отряду! Но разве так все должно было начаться? В небе кружили «мессеры», Митя знал их по учебным картинкам, вот они — самолеты с длинными тощими крыльями и плоским фюзеляжем — их так и называли «худыми». Они пикировали на колонну, поливая ее длинными очередями… Еще одна такая молниеносная дорожка пробежала по шоссе в двух шагах от замершего на дороге автобуса. Другая очередь ударила немного впереди, прошив тент безлюдной уже полуторки: брезент вспыхнул и, трепеща на ветру, стал расползаться прямо на глазах. — Чего сидите? А ну быстро наружу! — в проеме распахнутой двери показался встревоженный Алешкин. — Бегом в лес! Курсанты, опомнившись, кинулись к выходу, цепляясь за ящики и толкаясь в узком проходе. В этот момент пулеметная очередь прорезала крышу автобуса. Раздался страшный грохот, металлический скрежет и звон разбитого стекла. По счастью, никого не зацепило. И без того тесное пространство стало наполняться дымом — поврежденные деревянные ящики со снарядами, прошитые раскаленным свинцом, начали тлеть. Колонна машин, застигнутая врасплох, сбилась в кучу возле загородивших проезд головных полуторок. Около них метались растерянные курсанты. Самые отчаянные пытались стрелять в воздух из своих трехлинеек. Но командиры, размахивая руками, гнали их к обочине: там было спасение. Немецкие самолеты продолжали безнаказанно прошивать свинцовыми строчками шоссе, поражая такие удобные в своей неподвижности мишени. Полыхнувшая минуту назад полуторка разгоралась багровым, бушующим на ветру пламенем. Огонь уже охватывал кузов, в котором были сложены ящики со снарядами. Глядя на все это, Митя замер от страха, ожидая, чем все закончится. Из оцепенения его вывел раздавшийся совсем рядом голос лейтенанта Мусеридзе: — Курсанты, слушай мою команду! Спасай снаряды! — И первым кинулся к горящей машине. За ним, увлекаемые страхом и азартом боя, кинулись остальные. Митя, ни минуты не колеблясь, бросился вместе со всеми… За долю секунды перед его глазами возник образ полковника Стрельбицкого и его слова: «…цель остается непораженной и продолжает двигаться на Москву». Эти снаряды нужно спасти во что бы то ни стало! Митя обогнал лейтенанта Мусеридзе, первым запрыгнул в кузов и схватил уже горячий ящик: — А ну, принимай! Чьи-то руки тут же выхватили у него груз, Митя, не разобрал, кто это был, он уже тянулся к следующему ящику… В этот момент кто-то из курсантов запрыгнул в кабину. Окутанная дымом машина должна была вот-вот вспыхнуть. После этого огонь без труда перекинулся бы на всю колонну. Но смельчак оказался проворнее огня. Запустив заглохший мотор, курсант Ткаченко выскочил на подножку и, крутя баранку одной рукой, стал протискиваться между головной машиной и неровной обочиной. Полуторка медленно поползла на открытый участок дороги, оставляя позади своих обреченных собратьев. В этот момент Митя скинул в руки Мусеридзе последний ящик со снарядами и перевалился через дымящийся борт. Машина вспыхнула в следующее же мгновение: рванул бензобак… Огненный факел покатился по дороге, потом содрогнулся всем кузовом и с громким треском завалился в кювет. — Ткач… — Спасать товарища кинулись сразу несколько рук. В огненном аду уже не было места живому человеку. Он вылез из кювета в стороне от пожара — чумазый, в разодранной гимнастерке, улыбающийся белозубой улыбкой. Живой и здоровый курсант Ткаченко! Ну чем не герой! Вот про кого надо складывать стихи! Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь