– Ударница земского фронта, рабочий день давно закончился. – Но у мня же отчет, я же тебе говорила еще утром, – невольно кинулась оправдываться Нина. – Чего этой блажной здесь надо было? – прищурил Васька глаза. Нина вздрогнула. Что говорить? – А что? – отбилась она ответным вопросом. – Как что? Темень на дворе, а эта дамочка фельдшеру домой не дает уйти! – возмутился Васька. – Так чего ей надо было? «Признаться или нет?» Нина смотрела на любимое лицо, оглаживала взглядом каждую складочку, горбинку носа, непослушный чуб, тонкие упрямые брови. Вот он весь, такой знакомый и совершенно неизвестный. Она почти ничего не знает о его жизни за пределами Веселовки, какой он там, в другом, большом мире. Да и надо ли Ваське говорить о подозрениях Лады, что это может изменить? – У нее отит обострился, она не могла ждать до завтра, – вылетела ложь. – Поня-а-тно, – протянул Кабачок, поворачивая ключ зажигания. Машина рыкнула, потом, успокоившись, мерно замурчала как большая кошка и покатила по спящей улице, раздвигая фарами стену сумрака. – Местные расспросами не доставали? – А? – кажется Нина опять провалилась в проклятые мысли. – Н-нет. Все спокойно прошло. – А что случилось? – природное или профессиональное чутье не подводило Кабачка. – Устала. Долгий день. А куда мы едем? – Нина очнулась и с испугом посмотрела в черноту окна, по обе стороны машины стелилось поле. – Вася, куда мы едем?! И липкий страх, и воздуха предательски не хватает. Нина нажала кнопку, опуская ветровое стекло, в лицо дохнуло ночной прохладой. – Отдыхать едем, – подмигнул ей Кабачок, оскаливаясь. – Куда отдыхать? – с трудом выговорила Нина. – Сюрприз, увидишь, – нажал он на газ. Машина опять угрюмо зарычала. «Почему он не говорит, куда меня везет? Какие могут быть сюрпризы ночью? Куда мы едем? Отдохнуть? Может навсегда отдохнуть!» В голове началась какая-то чехарда, словно две разные Нины вступили в безумный спор: одна любящая, наивная, другая – издерганная и подозрительная. «Для кого они могли разыграть этот спектакль, только для вас. Вы в опасности», – навязчиво звучали в ушах слова. И Васька, как назло, молчал, сосредоточенно разглядывая выплывающую из темноты грунтовую дорогу (или дела вид, что сосредоточенно смотрит). «Почему он молчит? А с чего я взяла, что он так влюбился, что тогда, после вечеринки, выдал себя, чтобы предупредить глупенькую фельдшерицу об угрожающей опасности? Кто я такая, чтобы по мне сохнуть, не Моника же Белуччи? Дорогая машина у простого опера, откуда? А если его наняли враги Костика, какие-то влиятельные люди, и он всего лишь послушный исполнитель, и не помогает мне, а только еще больше запутывает? А теперь его хозяева приказали и вовсе меня убрать, а потом на мертвую повесят «всех собак», это очень удобно. Я уже и отмыться нес смогу, и все чистенькими выйдут». Ветер хлестал в лицо, но Нина не поднимала стекло, подставляя свежим потокам разгоряченные щеки. «У меня бред, не может Кабачок оказаться этим, ну никак не может, он хороший… Почему он молчит?» – Вась? – Да? – он тоже как будто вынырнул из своих мыслей. – А ты.. ты меня любишь? – такой несвоевременный вопрос, она никогда его не задавала, даже Пашке, просто считала, что между ними это само собой разумеющееся, а оказалось нет. Васька резко нажал на тормоз. Где они? Справа чернел лес или глубокая лесополоса, слева лежала гладь поля. – Нина, почему ты спросила? – сухо спросил он, отстраненно глядя на попутчицу. «Мог бы и соврать», – к страху примешалась горечь. Нина и сама понимала, что глупо после единственной ночи спрашивать о чувствах. И тут ей овладел какой-то злой азарт: – Если любишь, то должен знать: я хочу настоящую свадьбу, человек на сто… пятьдесят. Да, на сто пятьдесят. Платье принцессы, в стразах, со шлейфом и голой спиной, такое ажурное. «Боже, какую чушь я несу». – Все? – усмехнулся Васька. – Нет, – с вызовом кинула Нина, – и чтобы лимузин белый, и ресторан на набережной, какой-нибудь пафосный, вроде «Самовароффа». И живая музыка, тамада на приколах, и… – И? – И свадебное путешествие на… – Сейшелы, – подсказал ей Васька, в темноте не было видно его выражения лица. – Да нет, Черное море меня устроит, какое-нибудь Сочи или Ялта. – Все? – повернулся он к ней, вальяжно опираясь на руль. – Все, – выдохнула Нина, нащупывая за собой ручку двери. «Сейчас отвлеку и дам деру, повезет, смоюсь, не повезет, хоть боролась». – Боюсь, я твои фантазии не потяну, – холодно произнес Кабачок. – На мне кредит на машину и ипотеку еще два года выплачивать. – Вот оно что, – усмехнулась уже Нина. «Сейчас надо бежать, а там уж разбираться, кто он». – У тебя долги, а тут появилась такая возможность. – Какая возможность? – резко подался Васька вперед. Нина вжалась в дверь, сжимая левой рукой до боли ручку. – Ты не переживай, Кабачок, тебе обязательно заплатят, если поймаешь… Тут она швырнула в Ваську сумку, дернула ручку и, вывалившись из машины, кинулась в гущу деревьев. – Куда! – услышала она крик за спиной, но, не обращая внимание, только прибавила темп. «Бежать! Бежать! Провались ты пропадом, любовь! Провались!» Закрывая лицо от хлещущих веток, Нина углублялась все дальше и дальше, огибая дерево за деревом, разрывая паутину, спотыкаясь о сучки и коряги. Один раз беглянка упала и больно ударилась коленкой, торопливо поднялась. Погони за спиной не было слышно. «Бежать!» Но сил уже не было, в боку кольнуло, колено заныло. Нина, прихрамывая перешла на шаг. Все казалось бредом. «Интересно, где я? Если куда-нибудь идти, то куда-нибудь обязательно придешь. Земля, она вообще круглая». И лес расступился, открылось бескрайнее поле, покрытое молодыми злаковыми ростками. Немного подумав, Нина шагнула в него. «Ж-ж-ж», – резкий звук мотора, и как из ниоткуда вылетела и перегородила беглянке дорогу знакомая машина. – Нинка, стой!!! – заорал Васька. – Стой, ненормальная! Но ненормальная, развернувшись, драпанула обратно в лес. «Буду бороться до конца!» Позади полетел отборный мат и громкий треск веток. – Дура, стой! Крепкая рука сжала плечо и под ее тяжестью Нина рухнула вниз, увлекая за собой и охотника. Они покатились по земле, ломая куст. – Вася, не убивай меня, пожалуйста! – закричала Нина. – Нин, ты чего?! Нин? – Васька на локтях висел над ней, даже в темноте она видела его лихорадочный блеск глаз. – У меня родители пожилые, папа больной. Не убивай меня, лучше посадите, я отсижу, если так надо, отсижу, правда, – голос сорвался на плач. – Дура, – рывком поднял он ее с земли, и убедившись, что она стоит и не падает, развернулся и побрел назад. Нина продолжала стоять. «Бред, я попала в бред». – Поехали домой, – сухо кинул ей через плечо Кабачок. Она послушно побрела за ним. У машины Васька не сел в салон, а обойдя, открыл багажник. – Вот, – махнул он Нине, присвечивая телефоном. – Покатались, твою мать. В багажнике лежал огромный букет роз, конфеты, раскатившиеся во все углы фрукты, бутылка шампанского и вдребезги разбитые фужеры. – Зато виноград цел, – виновато пискнула Нина, бережно доставая длинную гроздь. – Помялся только чуть-чуть. Васька угрюмо молчал, и это молчание не предвещало ничего хорошего. – Васенька, миленький, прости меня пожалуйста, я больше так не буду, честное слово… Он продолжал зло раздувать ноздри. – Ну, прости, – Нина робко коснулась края его рукава. – Я так виновата, я поверила этой женщине, на меня что-то нашло, прямо затмение какое-то, может она гипнотизер… я раскаиваюсь. Просто я тебя так плохо знаю, да я тебя вообще не знаю. А еще я сильно тебя люблю. – Так люблю, что приняла за убийцу, – Васька недовольно скрестил руки на груди. – Убийц тоже любят, что-то я не то говорю, да? Прости. Посмотри в мои раскаивающиеся глаза. Я для тебя что хочешь сделаю. Вот что хочешь, прямо все-все.