– Вот что! – Сильвания дрожащим пальцем указывала на крышки унитазов. Госпожа Тепез почесала за ухом: – Ах да, я совсем забыла тебя предупредить! Представь себе, в Бистрине фабрика устроила распродажу, и я дёшево закупила несколько крышек. – Но ведь у тебя уже было пятьдесят, – сказала Дака. – Сколько? Сколько ты ещё докупила? – Голос у Сильвании был низкий, а взгляд тёмный. Госпожа Тепез пожала плечами: – Оптовую скидку получаешь при покупке ста штук. – Это значит, что у нас в квартире теперь сто пятьдесят крышек для унитазов? – Сильвания смотрела на свою мать в полном отчаянии. – Если точно, то двести пятьдесят. – Та коротко улыбнулась. Сильвания, наоборот, тяжело вздохнула. За двенадцать лет своей полувампирской жизни она не встречала человека (не говоря уже о вампирах), который был бы таким мечтателем, как её мать. Госпожа Тепез была художницей. Она много лет мечтала о собственном магазинчике унитазных крышек. Бизнес-идея заключалась в том, чтобы индивидуально оформлять крышки унитазов для клиентов с эстетическими запросами. В их деревне в Семиградье, где большинство жителей, подобно своим вампирским предкам, предпочитали справлять нужду на природе, идея потерпела крах. Здесь же, в Биндбурге, их мать хотела снова попытать счастья. Но с какой стати она выгрузила весь товарный запас крышек в комнату Сильвании? Девочка уже знала, чем это ей могло грозить: двойняшкам придётся жить в одной комнате. – Я прямо завтра же поеду в центр города и присмотрю себе магазинчик, – пообещала Эльвира Тепез за ужином. – Поедемте со мной, это наверняка будет интересно, – пыталась она подбодрить дочек. Но настроение не поднималось выше подвала. Того, куда Михай Тепез после долгой дискуссии въехал вместе с гробом, родной землёй и органом. В гостиной в качестве компромисса осталась ванночка наподобие кошачьего туалетного лотка, полная трансильванской земли. Бессонная ночь – Фумпс![4] – простонала Дака. – Я не могу спать. Она уже в который раз повернулась с одного бока на другой. При этом кровать, напоминающая качели в виде лодки, дрыгалась и скрипела. Ещё эта кровать походила на сказочный гроб, подвешенный на четырёх цепях к четырём столбам. На чёрном постельном белье Даки был белый рисунок в виде жирных личинок. Она поудобнее подбила себе под голову подушку в форме огромного паука. Всю вторую половину минувшего дня сёстры обустраивались в одной комнате, каждая на своей половине. Родители помогли им перенести мебель, после чего предпочли оставить близняшек одних. В воздухе висело недовольство, словно взрывоопасный невидимый газ. Девочки молча наводили порядок у себя в шкафах. Когда Дака хотела прикрепить к потолку через всю комнату металлическую цепь – чтобы отвисать на ней, – Сильвания запротестовала, не желая уступать ни сантиметра своей территории. Сперва Дака настаивала на том, что это, несмотря ни на что, всё-таки её комната. Хотя обеим сёстрам было ясно, что пройдут долгие месяцы, прежде чем унитазные крышки исчезнут из комнаты Сильвании. Потом Дака предложила сестре сделку: взамен подвешенной во всю комнату цепи Сильвания ставит на половине Даки старое, сухое дерево, ставшее вешалкой для шляп. Дерево категорически не помещалось на половину Сильвании из-за всех этих книжных полок, туалетных столиков и шкафов для тряпок. Так они и договорились. Дака подвесила цепь, а Сильвания поставила на её половине своё шляпное дерево. Потом они пометили свои половины. Дака прикрепила над своей кроватью постер Krypton Krax, её любимой трансильванской группы. Сильвания же подвесила у себя букет засушенных роз. Бабушка Жежка прислала ей эти цветы на день рождения службой «Трансфлайроп». Но иногда перед сном Сильвания воображала, что этот букет ей прислал тайный, безумно красивый поклонник. Сильвания подняла взгляд от своего журнала для девочек. Она лежала на старинной металлической кровати с фигурными спинками, стойки которых походили на спящих летучих мышей. На её постельном белье был рисунок полной луны и воющего на эту луну волка. – Неудивительно, что мы не можем заснуть. Снаружи такая темень, что глаз не сомкнуть. Дака вздохнула и обернула вокруг шеи длинную паучью лапку своей подушки. – В Бистрине мы бы в это время полетели в школу. – Она с тоской посмотрела в окно на звёздное небо. – Ты скучаешь по Трансильвании так же сильно, как я? Сильвания закатила глаза: – Мы всего-то один день как уехали, а ты уже тоскуешь. Ты ещё хуже папы. – Ну и что? Чего уж такого плохого в тоске по родине? – Ничего. Я только считаю, что мы здесь должны хотя бы попытаться. Ради папы мы двенадцать лет жили в Трансильвании. И теперь мы здесь ради мамы. Это нечестно – всегда всё портить своим недовольством. – Портить? А кто тут может хоть что-то испортить? Тут и без нас всё давно испорчено! – Дака рывком соскочила с кровати и, взмахнув руками пару раз, взлетела к потолку. Она повисла вниз головой, зацепившись ногами за металлическую цепь. – Дакария! Сейчас же сойди вниз! – воскликнула Сильвания. – Нет, не сойду, раз ты называешь меня Дакарией. – Дака скрестила на груди руки. – Дака, пожалуйста, спустись. А вдруг тебя кто-нибудь увидит! – Кто тут меня увидит? – спросила та, кивнув в сторону окна. – Ну, кто-нибудь из соседей. – Для этого им пришлось бы пролететь мимо нашего окна на высоте третьего этажа, – возразила Дака. Сильвания вздохнула. – Да перестань! Что, уж и повисеть нельзя у себя дома. Люди тоже так делают. – Дака стала раскачиваться на цепи взад и вперёд. Цепь заскрипела. – Да, но только выглядит это немного иначе, – сказала Сильвания. – И что? Я же не изменилась с головы до ног только оттого, что мы отъехали от привычного места на пару тысяч километров. Если люди понятия не имеют, как надо правильно висеть, это не моя проблема. С меня достаточно уже того, что здесь нам больше нельзя летать, ночами приходится спать, а весь день напролёт вкалывать, ходить в нормальную школу с нормальными людьми и постоянно мазаться кремом от загара! – Вот это всё и называется ин-те-гра-ция. – Да? Так написано в твоём журнальчике для человеческих девочек? Сильвания только цокнула языком в знак укоризны и перелистнула страницу. Она решила игнорировать тот факт, что её сестра раскачивается над ней, свисая с потолка. – А вот я рада, что наконец очутилась среди людей. Дака наморщила лоб: – И почему же? – Люди просто такие… такие культурные. – И что это значит? В этот момент этажом ниже распахнулась дверь террасы, и вскоре мимо их окна в сторону леса пролетел господин Тепез с рулоном туалетной бумаги в руках. – Ну, вот этого, например, они не делают, – объяснила Сильвания. – И не едят мясо с кровью, и не увлекаются тараканьими бегами, и не играют с пиявками. – Зато они едят чеснок, добровольно лезут в воду и как сумасшедшие гоняются за лучами солнца. Бэ-э! – Даку даже передёрнуло от отвращения. Цепь заскрипела. Затем Дака взглянула на аквариум, в котором извивались её любимые пиявки. – И что ты имеешь против пиявок? – Ничего. Но ни один человек не держит пиявок в качестве домашних питомцев. У людей милые пушистые собачки, мурлычущие ласковые кошечки или чирикающие птички. – Но я же не человек. – Но хотя бы полукровка. – Я бы предпочла быть полнокровным вампиром, – вздохнула Дака. – А я бы – полным человеком. На какое-то время в комнате девочек установилась тишина, если не считать поскрипывания цепи. – Быть человеком – это смертельно скучно, – сказала Дака. – Вовсе нет. – Скучно-скучно, спорим? – Откуда тебе знать? – Зато ты знаешь! – Да! – Ну вот. На несколько секунд опять воцарилось молчание. Сильвания покосилась вверх на свою сестру. Та скрестила на груди руки и закрыла глаза. – Лучше спускайся, Дака. Ты же знаешь, что иногда падаешь во сне.