В Бюро уже чувствовалась усталость. Мила вернулась из мотеля часов в девять вечера, с налитыми кровью глазами и слегка прихрамывая на правую ногу. Она тут же направилась в гостевую комнату, чтобы немного отдохнуть, и завалилась на раскладушку, не разбирая ее и не раздеваясь. Около одиннадцати девушка проснулась оттого, что услышала Горана, разговаривавшего в коридоре вполголоса по мобильному телефону. Мила лежала неподвижно, притворяясь спящей. В действительности же она прислушивалась к его словам. Девушка поняла, что он разговаривал с няней или гувернанткой, которую назвал «госпожой Руной». Криминолог спрашивал у нее о том, как дела у Томми — вот как, оказывается, зовут его сына, — сыт ли он, сделал ли уроки и не капризничает ли случаем. Несколько раз он недовольно проворчал, выслушивая доклад госпожи Руны. Их разговор закончился на том, что доктор Гавила пообещал приехать домой хотя бы на несколько часов, чтобы повидаться с сыном. Мила неподвижно лежала, прижавшись плечами к двери. Но когда Горан замолчал, ей показалось, что он остановился у порога гостевой, устремив свой взгляд прямо на нее. Девушка заметила часть его тени, мелькнувшей по стене напротив. А что бы случилось, если бы она повернулась? Их взгляды столкнулись бы в этом полумраке. И возможно, первоначальное смущение уступило бы место чему-то большему. Немой диалог глаз. Но нуждалась ли в нем Мила? Она испытывала странное притяжение к этому человеку, хотя не могла объяснить, в чем именно оно заключалось. В конце концов она решила обернуться. Но Горана уже не было. А некоторое время спустя девушка уснула. — Мила… Мила… Голос Бориса, словно шелест, просочился в ее сон о черных деревьях и бесконечных улицах. Мила открыла глаза и увидела его рядом со своей раскладушкой. Чтобы разбудить Милу, молодой человек не коснулся ее рукой, а просто позвал по имени. Он улыбался. — Который час? Я что, слишком долго спала? — Нет, сейчас шесть утра… Я ухожу. Гавила хочет, чтобы ты побеседовала с некоторыми бывшими воспитанниками приюта. Я подумал, а не поехать ли тебе со мной… Мила нисколько не удивилась этому предложению. По замешательству Бориса сразу поняла, что это была не его идея. — Хорошо, я поеду. Молодой человек кивнул, весьма довольный тем, что ему не пришлось долго ее уговаривать. Через четверть часа они встретились в парке, что находился напротив здания. Двигатель машины уже работал, Борис с сигаретой во рту дожидался ее, облокотясь о кузов автомобиля. На нем была длинная утепленная куртка, доходившая почти до колен. Собирая вещи в дорогу, Мила даже не предполагала, что в этих местах может быть так холодно. Робкое солнце, проглядывавшее между высотками, только начинало растапливать кучи грязного снега, скопившегося по обочинам. Но появилось оно не надолго: по прогнозам в этот день ожидалась метель. — Знаешь, а тебе нужно одеваться потеплее, — заметил Борис, бросив озабоченный взгляд на одежду девушки. — Здесь в это время года очень холодно. В салоне автомобиля было тепло и уютно. На приборной доске стоял пластиковый стакан и рядом бумажный пакет. — Горячие круассаны и кофе? — Это все тебе! — ответил Борис, помнивший о ее ненасытности. Эта фраза прозвучала как предложение о перемирии. Мила приняла его без оговорок и спросила, набив рот: — А куда конкретно мы направляемся? — Я же тебе сказал: нам нужно выслушать показания некоторых бывших воспитанников этого заведения. Гавила убежден, что вся эта мизансцена с трупом в прачечной была предназначена не для нас одних. — Может, она служит напоминанием о каких-то событиях прошлого? — Если и так, то из очень далекого прошлого. Заведений, подобных этому, по счастью, не существует уже лет двадцать. С тех пор, как были внесены поправки в закон об упразднении сиротских приютов. В голосе Бориса чувствовалась нотка личной принадлежности к сказанному. Он тут же признался: — Знаешь, а я ведь когда-то жил в приюте, подобном этому. Мне было лет десять. Я никогда не видел своего отца. А матери не хотелось растить меня одной. Поэтому меня туда и отправили. Обескураженная таким глубоко личным признанием, Мила не нашлась что ответить. Борис сразу догадался о ее чувствах. — Не нужно ничего говорить. Сам не знаю, почему я все это рассказал тебе. — Мне жаль, но я не очень эмоциональный человек. А многим может показаться, что я бесчувственная. — Только не мне. Борис разговаривал с Милой, не отрывая глаз от дороги. Машины двигались медленно из-за гололеда, покрывавшего асфальт. От выхлопов в воздухе висело облако дыма. Вокруг на тротуарах спешащая толпа людей. — Стерн — да хранит его Господь! — смог обнаружить дюжину бывших воспитанников приюта. Нам нужно опросить половину из них. Остальными займется он вместе с Розой. — Всего лишь двенадцать человек? — Это только те, кто проживает в этой местности. Не знаю точно, что задумал доктор, но если он считает, что мы в состоянии раскопать что-нибудь… В действительности же других вариантов не было, и иногда снова возникала необходимость цепляться за маленькую возможность, с тем чтобы дать новый толчок расследованию. В это утро молодым людям предстояло побеседовать с четырьмя бывшими воспитанниками приюта. Им было уже около тридцати, и у всех — почти одинаковая криминальная судьба. Приют, колония для несовершеннолетних, тюрьма, жизнь на свободе под надзором полиции, снова тюрьма, исправительные работы… Одному из них удалось исправиться благодаря своей церкви: он стал священником в одной из местных евангелических общин. Двое других перебивались случайными заработками. Четвертый занимался надомной торговлей. Но когда каждый из них вспоминал время, проведенное в стенах приюта, и Мила, и Борис замечали неожиданное замешательство своих собеседников. Люди, прошедшие настоящую тюрьму, тем не менее не забыли этот приют. — Ты видел их лица? — спросила Мила коллегу после их визита к четвертому экс-воспитаннику приюта. — Ты тоже думаешь, что в этом заведении произошло нечто ужасное? — Поверь мне, что это место не отличалось от остальных. Но я полагаю, некое событие действительно могло случиться, когда они были еще детьми. Когда ты взрослеешь, все, даже самое плохое, касается тебя лишь мимолетно. Но когда ты уже в таком возрасте, воспоминания о прошлом по-настоящему впечатываются в твою плоть и больше не покидают тебя. Всякий раз, когда они, стараясь соблюдать все надлежащие меры предосторожности, рассказывали про труп, обнаруженный в прачечной, их собеседники лишь качали головой. Этот мрачный символизм не значил для них ровным счетом ничего. В полдень Мила и Борис остановились в одной закусочной, где наскоро перекусили сандвичами с тунцом и двумя чашками капучино. Небо нахмурилось еще больше. Метеорологи не ошиблись: с минуты на минуту должен был пойти снег. Следователям предстояло встретиться еще с двумя экс-воспитанниками, прежде чем метель, преградив обратный путь домой, застала бы их врасплох. Поэтому полицейские решили начать с того, кто жил дальше всех. — Его зовут Фелдер. Он живет в тридцати километрах отсюда. Борис был в хорошем настроении. Миле захотелось воспользоваться этим обстоятельством, чтобы разузнать у него еще что-нибудь о Горане. Он вызывал у нее неподдельный интерес: с трудом верилось в то, что у такого человека могла быть личная жизнь, спутница, сын. К примеру, существование его жены было покрыто завесой полной таинственности. Особенно после телефонного разговора, услышанного Милой прошлой ночью. Где была эта женщина? Почему она не сидела дома и не присматривала за маленьким Томми? Почему вместо нее была некая «миссис Руна»? Наверняка Борис смог бы ответить на эти вопросы. Однако Мила, не зная, как начать разговор, в конце концов отказалась от своего намерения. Следователи добрались до дома Фелдера около двух часов пополудни. Поначалу они попытались связаться с ним по мобильному телефону, чтобы уведомить о предстоящем визите, но голос автоответчика телефонной компании проинформировал их о том, что этот номер недействителен. — Похоже, у нашего друга дела совсем плохи, — заметил Борис. Их подозрения подтвердились, едва они увидели место его обитания. Дом Фелдера, если так можно было его назвать, находился посреди свалки, в окружении старых автомобильных остовов. Рыжий пес, который, казалось, медленно ржавел вместе со всем этим хламом, встретил полицейских сиплым лаем. Спустя некоторое время на пороге появился человек, которому на вид было лет сорок. Несмотря на холод, на нем была только грязная майка и джинсы. — Вы мистер Фелдер? — Да… А вы кто такие? Борис всего лишь поднял руку с удостоверением и произнес: — Мы можем поговорить? Судя по всему, этот визит не был Фелдеру по душе, тем не менее он жестом пригласил полицейских войти. У бывшего воспитанника сиротского приюта был огромный живот и пожелтевшие от никотина пальцы. Внутреннее убранство квартиры полностью соответствовало облику его хозяина: повсюду грязь и беспорядок. Он налил гостям в разномастные стаканы холодного чая, закурил и уселся в скрипучий шезлонг. Мила и Борис устроились на диване. — Вы застали меня совершенно случайно. Обычно в это время я работаю… — А почему сегодня не на работе? — спросила его девушка-полицейский. Фелдер посмотрел в окно: — Снег. В такую погоду разнорабочие никому не нужны. А я теряю уйму денег. Мила и Борис держали в руках стаканы с чаем. Но ни один из них двоих не сделал ни глотка. Хозяина дома, похоже, это не сильно задевало. — Тогда почему бы вам не сменить работу? — рискнула поинтересоваться Мила, с тем чтобы продемонстрировать свой интерес и установить контакт с собеседником. Фелдер фыркнул: — Уже пробовал! Думаете, что я не пытался? Но и здесь у меня ничего не вышло, как, впрочем, и с семейной жизнью. Эта шлюха искала место получше. Она каждый божий день твердила, что я ни на что не гожусь. Сейчас она за два гроша работает горничной и живет в одной комнате с двумя такими же, как и она, дурами. А знаете, я видел это место. Этим заведением управляет церковь, которой оно сейчас и принадлежит! Они убедили ее в том, что для таких, как она, это истинный рай! А что вы об этом думаете? Мила вспомнила, что по дороге ей встретилась по меньшей мере дюжина таких новых церквей. На каждой из них висели неоновые вывески, на которых, помимо названия конгрегации, имелся еще и характеризовавший их деятельность слоган. Широко распространившиеся с некоторых времен в этих местах подобные религиозные заведения вербовали своих приверженцев в основном из числа безработных, уволенных с крупных предприятий, матерей-одиночек и людей, разочаровавшихся в традиционных религиях. Несмотря на то что эти многочисленные конфессии чисто внешне якобы отличались друг от друга, тем не менее их всех объединяли такие общие черты, как безусловное согласие с креационистическими теориями, неприятие гомосексуализма, отказ от абортов, одобрение принципа, согласно которому каждый имеет право на владение оружием, а также полная поддержка смертной казни. «Интересно, как бы среагировал Фелдер, — подумала про себя Мила, — если бы ему сказали, что один из его бывших школьных товарищей стал пастором в одной из таких церквей». — Я сразу, как только вы появились здесь, принял вас за двух из них: они приезжают сюда проповедовать свое Евангелие! В прошлом месяце эта потаскуха, моя бывшая жена, наслала на меня пару таких проповедников! — засмеялся Фелдер, обнажая два ряда почерневших зубов. Мила попыталась отойти от супружеской темы в разговоре и как бы между прочим спросила своего собеседника: — Мистер Фелдер, а чем вы занимались до того, как стали разнорабочим? Мужчина засмеялся, окинув взглядом окружавший его беспорядок: — Я отгрохал небольшую прачечную. Оба полицейских не стали обмениваться друг с другом удивленными взглядами, чтобы Фелдер не смог догадаться о том, насколько интересной показалась им эта последняя фраза. От внимания Милы также не ускользнула такая деталь, как скользнувшая за пояс рука Бориса, вытаскивавшая из кобуры пистолет. Девушке тут же вспомнилось, что в этом месте мобильная связь недоступна. Они почти ничего не знали о сидевшем напротив них человеке, поэтому обоим следовало быть предельно осторожными. — Мистер Фелдер, вы никогда не сидели в тюрьме? — Только за мелкие преступления, ничего такого, из-за чего честный человек не мог бы ночью сомкнуть глаз. Борис сделал вид, что переваривает эту информацию. Тем временем он пристально посмотрел на Фелдера, ставя его тем самым в неловкое положение.