— Итак, чем могу служить, господа агенты? — спросил мужчина, не скрывая своей неприязни. — Насколько нам известно, вы провели свое детство и большую часть отрочества в церковном приюте? — осторожно начал Борис. Фелдер на него подозрительно посмотрел: так же, как и в случаях с остальными визитерами, он и не надеялся, что оба сотрудника спецслужб будут беспокоиться по такому пустяковому поводу. — Лучшие годы моей жизни, — со злобой ответил мужчина. Тогда Борис объяснил ему причины, приведшие их к нему. Фелдер был вполне доволен тем, что неожиданно для себя оказался в курсе событий, прежде чем эта история будет предана огласке. — А я могу заработать кучу денег, рассказывая об этом в газетах, — прозвучал его единственный комментарий. Борис посмотрел на него в упор: — Попробуй — и сразу отправишься за решетку. Ехидная улыбка тут же исчезла с лица их собеседника. Борис придвинулся к мужчине. Такова была техника ведения допроса, даже Мила об этом знала. Собеседники, не считая тех, кто связан особыми дружескими или интимными узами, всегда стараются соблюдать между собой невидимую дистанцию. А в этом случае следователь приближается к допрашиваемому с тем, чтобы вторгнуться в его личное пространство и поставить собеседника в затруднительное положение. — Мистер Фелдер, я нисколько не сомневаюсь в том, что вас очень забавляет ситуация, когда двое агентов приезжают на встречу с вами, а вы даете им чай, в котором наверняка вместо воды — моча. И все это для того, чтобы насладиться выражением лиц засранцев, которые сидят со стаканами в руках, не решаясь из них пить. Фелдер не проронил ни слова. Мила посмотрела на Бориса: быть может, в такой ситуации его поступок был вполне уместен. Борис спокойно поставил чай на столик, даже не притронувшись к нему, и снова посмотрел в глаза хозяину лачуги. — А теперь, я надеюсь, вы захотите поведать нам о своем пребывании в сиротском приюте… Мужчина опустил глаза, его голос опустился до шепота: — Можно сказать, что я родился в приюте. Я никогда не знал своих родителей. Меня принесли туда сразу после того, как мать родила меня на свет. Своим именем я обязан отцу Рольфу: оно, по словам пастора, принадлежало одному его знакомому, который еще в молодости погиб на войне. Как знать, почему этот полоумный священник считал, что имя, которое носил тот неудачник, мне, наоборот, должно было принести удачу! На улице снова принялась лаять собака, и Фелдер отвлекся, чтобы успокоить ее: — Молчать, Кох! Затем он снова вернулся к своим гостям. — Прежде у меня было много псов. На этом месте была свалка. Когда я покупал этот дом, меня заверили, что его приведут в божеский вид. Но всякий раз здесь снова что-то всплывает: нечистоты и всякая иная гадость, особенно когда идет дождь. Собаки пили все это дерьмо, у них раздувалось брюхо, а через несколько дней они подыхали. Остался только Кох, но мне думается, что и ему скоро конец. Фелдер отошел от темы. Он не собирался вспоминать события, которые, вероятно, отразились на его судьбе. Историей с мертвыми собаками он попытался договориться со своими собеседниками о том, чтобы его оставили в покое. Но они не собирались выпускать его из рук. Мила, стараясь быть как можно убедительнее, обратилась к мужчине: — Мне бы очень хотелось, мистер Фелдер, чтобы вы приложили всего лишь единственное усилие. — Ладно, валяйте… — Скажите, что вам напоминает образное выражение «смех сквозь слезы»? — Это та самая ерунда, чем занимаются психиатры? Что-то вроде игры с ассоциациями? — Вроде того, — согласилась девушка. Фелдер задумался. Он делал это в несколько вульгарной манере, глядя в потолок и одной рукой почесывая подбородок. Наверное, хотел продемонстрировать свое желание сотрудничать, а может, просто понял, что его не могут обвинить за «пропуск воспоминаний», и теперь морочил голову своим гостям. Однако он сказал: — Билли Мур. — Кто он, ваш друг? — О, этот ребенок был совершенно необычным! Мне было лет семь, когда он появился в приюте. Он всегда улыбался и сразу стал счастливым талисманом для остальных… В то время приют был на грани закрытия: нас оставалось там только шестнадцать. — Такое огромное здание на такое незначительное количество человек? — Даже священники покинули это место. Остался только отец Рольф… Я был из числа самых старших воспитанников, в ту пору мне исполнилось четырнадцать… История Билли оказалась очень печальной: его родители повесились. Он первым обнаружил трупы. Он не вопил, не звал на помощь — вместо этого встал на стул и вытащил обоих из петли. — Есть вещи, которые навсегда оставляют след в душе. — Но только не для Билли. Он всегда был всем доволен. И умел приспосабливаться даже к самому плохому. Для него все было игрой. Мы никогда в жизни не видели ничего подобного. Для остальных это место было тюрьмой, но только не для Билли. От него исходила энергия, даже не знаю, как это выразить… У него были две навязчивые идеи: эти чертовы роликовые коньки, на которых он носился взад-вперед по уже опустевшим коридорам, и футбол! Однако он не любил играть сам. Билли предпочитал находиться на краю поля и вести репортаж с матчей! «Билли Мур ведет репортаж со стадиона Ацтека из Мехико, где проходит финал Кубка мира…» На его день рождения мы скинулись и купили ему кассетный магнитофон! Он с ума сходил от радости: часами записывал на пленку свои репортажи, а потом прослушивал их! Фелдер слишком увлекся воспоминаниями, уводя разговор в сторону. Мила попыталась вернуть беседу в прежнее русло: — Расскажите нам о последних месяцах, проведенных вами в этом заведении. — Как я уже сказал, приют собирались закрыть, и у нас было только два пути: либо быть наконец усыновленными, либо оказаться в других структурах по типу семейных детских домов. Мы относились к серии Б: таких сирот никто бы не взял. Однако для Билли все было иначе: за ним выстраивались в очередь! Все сразу же влюблялись в него и хотели его усыновить! — И чем все закончилось? Билли обрел хорошую семью? — Билли мертв, мэм. Фелдер произнес эти слова с таким разочарованием, что казалось, будто это приключилось с ним самим. А может, так оно и было, и судьба этого мальчика была в своем роде искуплением за жизнь его друзей. — Как это случилось? — спросил Борис. — Менингит. Мужчина шмыгнул носом. В его глазах заблестели слезы. Он отвернулся к окну, потому что не хотел показывать свою слабость перед двумя чужаками. Мила ничуть не сомневалась, что, выйди они за порог, воспоминание о Билли так и осталось бы витать в этом доме, как старый призрак. Но именно благодаря своим слезам Фелдер завоевал к себе доверие: Мила видела, как Борис убрал руку с кобуры. Мужчина не представлял собой никакой опасности. — Менингит подхватил только один Билли. Но, опасаясь эпидемии, нас в два счета эвакуировали… Что за судьба? — Фелдер попытался рассмеяться. — Ладно, они за все поплатились, не так ли? А эта клоака была закрыта на шесть месяцев раньше срока. Уже направляясь к выходу, Борис задал еще один вопрос: — А с тех пор вы виделись с кем-нибудь из своих прежних школьных друзей? — Нет, но пару лет тому назад я встретил отца Рольфа. — Сейчас он на пенсии. — Я надеялся, что он уже давно на том свете. — Почему? — поинтересовалась Мила, рисуя в своем воображении самые мрачные картины. — Он вас чем-то обидел? — Конечно нет, когда проводишь детство в подобных местах, привыкаешь ненавидеть все, что хоть как-то напоминает о том, как ты там оказался. Это высказывание почти в точности соответствовало мыслям Бориса, непроизвольно кивнувшего в знак согласия. Фелдер не стал провожать их до дверей. Вместо этого он склонился над столиком и поднял стакан холодного чая, не выпитого Борисом. Мужчина поднес стакан к губам, залпом опрокинув в рот все его содержимое. Затем он снова вызывающе посмотрел на своих визитеров: — Удачного дня. Старая фотография воспитанников приюта — эти дети стали последними обитателями заведения перед его закрытием — была обнаружена в комнате, которая в былые времена считалась кабинетом отца Рольфа. Шестнадцать детей в торжественной позе вокруг пожилого священника. И только один из них с улыбкой смотрел в объектив. Смех сквозь слезы. Задорный взгляд, всклокоченные волосы: фотографии не хватало резкости, бросающееся в глаза жирное пятно на зеленом свитере было выставлено напоказ, как медаль за заслуги. Билли Мур, чей образ навечно сохранился на этой фотографии, навсегда почил на небольшом кладбище рядом с приютской церковью. Здесь покоились останки и других детей, однако его могила была самой красивой: ее венчал каменный ангел, расправляющий крылья в покровительственном жесте. Выслушав рассказ Милы и Бориса, Гавила попросил Стерна найти все документы, касавшиеся смерти Билли. Агент со свойственным ему прилежанием добыл все необходимое, а когда сравнили эти свидетельства, Горану в глаза сразу бросилось странное совпадение. — Если речь идет о потенциально заразных заболеваниях, таких как менингит, то обращение в органы здравоохранения строго обязательно. Врач, принимавший заявление от отца Рольфа, подписал и свидетельство о смерти. И на обоих документах стоит одно и то же число. Ближайший к приюту госпиталь находится в тридцати километрах от него. Наверняка он даже не потрудился приехать лично, чтобы установить факт смерти. — Он поверил священнику на слово, — добавил Борис. — Поскольку священники обычно не склонны лгать… «Не всегда», — подумала Мила. У доктора Гавилы сомнений не возникло. — Тело необходимо эксгумировать, — решил он. Снег начал сыпать в виде мелкой крупы, словно заранее подготавливая землю для хлопьев, которые должны были прийти ей на смену. Скоро наступит вечер. Поэтому нужно поторопиться. Работа кипела вовсю: могильщики Чанга, вооружившись мини-экскаватором, вынимали на поверхность пласты затвердевшей от мороза земли.