— Вы можете продолжать? — Да, — ответила монахиня, несмотря на то что это занятие стоило ей огромных усилий и внутреннего напряжения. Последовавшая за этим просьба была значительно важнее всех остальных. Другой такой возможности им не представилось бы. От ответа зависела не только жизнь шестой девочки, но и их собственная. Поскольку, если они не смогут понять сути того, что происходило в те дни, на них самих, словно проклятие, ляжет отпечаток этой истории. — Никла, попросите Джозефа рассказать, когда он встретил человека, похожего на него… 31 Ночью он слышал ее истошные вопли. Это мигрень не давала ей спокойно уснуть. Теперь даже морфин был не в состоянии успокоить внезапные приступы острой боли. Она металась по кровати и кричала до потери голоса. Прежняя красота, которую она так упорно пыталась сберечь от неумолимого разрушения временем, полностью пропала. И стала вульгарной. Она, всегда такая разборчивая в выборе слов, сделалась необыкновенно грубой и изобретательной в ругательствах. У нее их хватало на всех. На мужа, так рано ушедшего из жизни. На дочь, сбежавшую от нее. На этого Бога, что довел ее до такого состояния. И только ему удавалось успокоить ее. Он приходил в ее комнату и связывал ей руки шелковой косынкой, чтобы ей не было больно. Она уже вырвала у себя почти все волосы, на лице зияли полосы запекшейся крови, появляющиеся всякий раз, когда она впивалась ногтями себе в щеки. «Джозеф, — спрашивала она, когда он гладил ей лоб, — скажи мне, что я — хорошая мать. Скажи мне, прошу тебя». И он, глядя в ее наполняющиеся слезами глаза, отвечал ей согласием. Джозефу Б. Рокфорду было тридцать два года. До смерти ему оставалось еще восемнадцать. Незадолго до этого они уже обращались к одному известному генетику за разъяснениями по поводу того, придется ли и ему разделить участь своих предков. Исходя из еще недостаточных на тот период познаний в области генетически наследуемых болезней ответ прозвучал весьма туманно: вероятность того, что этот редчайший синдром может активизироваться в нем с самого рождения, составляла приблизительно сорок-шестьдесят процентов. С той поры Джозеф жил, имея перед собой только этот предельный показатель. Все оставшиеся годы были всего лишь «этапами приближения». Точно так же, как болезнь его матери. По ночам этот огромный дом сотрясали нечеловеческие вопли, передаваемые эхом больших комнат. Скрыться от них было невозможно. После многомесячной вынужденной бессонницы Джозеф стал ложиться спать с затычками в ушах, только бы не слышать этого крика. Но и это не помогало. Однажды он проснулся часа в четыре утра. Ему снился сон, но он не смог его вспомнить. Но не это было причиной его пробуждения. Он уселся на кровати, пытаясь понять, что это было. В доме стояла непривычная тишина. И Джозеф все понял. Он встал, надел брюки, свитер с высоким горлом и свою зеленую куртку Barbour. Затем он вышел из спальни и прошел мимо закрытой двери комнаты матери. Спустился по внушительным мраморным ступеням и через несколько минут оказался на улице. Пройдя по длинной аллее поместья, он подошел к воротам его восточного крыла, которыми обычно пользовались поставщики и прислуга. Для него это была граница мира. В детстве во время своих вылазок они вместе с Ларой много раз пробирались сюда. Несмотря на то что сестра была намного моложе, она, демонстрируя завидную храбрость, выражала неизменное желание выйти наружу. Но Джозеф всегда отступал. Почти год назад Лара покинула дом. После того как девушка нашла в себе силы переступить эту границу, о ней больше не было никаких вестей. Ему очень не хватало ее. В то холодное ноябрьское утро Джозеф несколько минут простоял неподвижно перед воротами. Затем он стал карабкаться наверх, чтобы перелезть через них. Когда его ноги коснулись земли, его охватило новое чувство: грудь Джозефа распирало от щекотки, распространявшейся по всему телу. Он впервые ощутил, что такое восторг. И он пустился в путь по асфальтированной дороге. Утренняя заря заявила о себе слабыми проблесками на горизонте. Окружавшая молодого человека природа была настолько похожа на природу его поместья, что на мгновение Джозефу показалось, что он на самом деле и не покидал тех мест и что ворота были всего лишь иллюзией, потому что целое мироздание начиналось и заканчивалось здесь, и всякий раз, когда он переступал эту грань, все начиналось снова, оставаясь всегда похожим на самое себя, и так — бесконечно. Нескончаемая цепь абсолютно идентичных параллельных миров. Рано или поздно прямо перед ним на тропе возникнет его дом, и он снова убедится в том, что все это только обман. Но этого не произошло. И постепенно, уходя все дальше и дальше, Джозеф осознавал, что смог преодолеть этот барьер. Кругом — ни души. На горизонте не видно ни машин, ни домов. Звук его шагов по асфальту был единственным человеческим следом среди пения птиц, возвещавших о начале нового дня. Ни единого дуновения ветра, что колышет деревья. Казалось, они пристально следили за его передвижением, словно он был чужаком. Джозефу так хотелось поприветствовать их. Леденящий воздух имел привкус. Привкус инея, сухой листвы и зеленой травы. Солнце теперь уже больше чем обещание. Оно скользило над лугами, разрастаясь вширь и в длину, словно масляное пятно. Джозеф не смог бы сказать с точностью, сколько километров он прошел. У него не было конкретной цели. Но именно в этом и была вся прелесть: для него это не имело никакого значения. Ноющие мышцы ног пульсировали. Он даже и не подозревал о том, что боль может быть такой сладостной. Его тело переполняли силы, а легкие — воздух. Должно быть, именно эти две переменных величины имели решающее значение для всего остального. Но на этот раз он не захотел задумываться о сути вещей. Вплоть до этого дня сознание имело для Джозефа решающее значение, всякий раз преграждая ему путь под видом разных страхов. И сколько бы еще неизведанного ни поджидало его вокруг, за эти недолгие мгновения он уже понял, что кроме опасности в нем может таиться и нечто очень ценное. Такое, как удивление и восхищение. Это и было именно то, что испытал Джозеф, услышав новый звук. Он был далеким и приглушенным, но с каждой минутой становился все ближе. Вскоре он узнал его: это был шум автомобиля. Он обернулся и увидел сначала только крышу остававшейся все еще скрытой за подъемом дороги машины. Затем автомобиль нырнул в спуск, а затем снова появился на поверхности. Это был старый универсал бежевого цвета. Он ехал прямо к нему. Грязное ветровое стекло не позволяло разглядеть пассажиров. Джозеф решил не обращать на него внимания, отвернулся и продолжил свой путь. Когда машина была уже совсем близко, молодому человеку показалось, что она затормозила. — Эй! Джозеф колебался. Наверное, этот кто-то приехал, чтобы положить конец его приключениям. Да, так и есть. Его мать проснулась и стала звать сына. Не найдя его в постели, она отправила слуг прочесать поместье, а также примыкающую территорию. Возможно, человек, что его окликнул, был одним из садовников, отправившимся на его поиски на своем личном автомобиле, и уже предвкушал хорошее вознаграждение. — Эй ты, куда держишь путь? Хочешь прогуляться? Прозвучавший вопрос немного успокоил Джозефа. Этот тип был явно не из его дома. Машина поравнялась с ним. Молодой человек не мог разглядеть лица водителя. Он остановился, машина тоже. — Я еду на север, — сказал сидевший за рулем человек. — Могу немного облегчить тебе путь. Конечно, этого недостаточно, но здесь поблизости тебе больше никого не найти. Определить возраст этого человека не представлялось возможным: лет сорок, а может, и того меньше. И все из-за его рыжей бороды, длинной и неухоженной. У мужчины были к тому же еще и длинные, зачесанные назад с пробором посередине волосы. И серые глаза. — Ну, так что? Садишься? Джозеф подумал немного, а потом сказал: — Да, спасибо. Он сел рядом с этим незнакомцем, и машина тронулась. Коричневая вельветовая обивка сидений была настолько старой и истертой, что местами из-под нее даже выглядывала находившаяся ниже ткань. В салоне стоял запах смешавшихся между собой ароматов автомобильных дезодорантов, свисавших с зеркала один поверх другого. Заднее сиденье было опущено для того, чтобы получить как можно больше свободного пространства, которое, в свою очередь, было заполнено множеством картонных коробок и пластиковых пакетов, а также инструментами и канистрами разной величины. Все лежало в абсолютном порядке. На приборной доске из темного пластика остались липкие следы от старого скотча. Из автомагнитолы устаревшей модели доносились мелодии в стиле кантри. Водитель сначала уменьшил звук, чтобы поговорить с Джозефом, а затем снова сделал его погромче. — И давно ты идешь? Молодой человек старался не смотреть незнакомцу в глаза, опасаясь, как бы тот не понял, что Джозеф собирается солгать ему. — Да, со вчерашнего дня. — Ты ехал автостопом? — Да, именно так. Меня посадил к себе водитель грузовика, но потом ему нужно было ехать совсем в другую сторону. — А куда ты направляешься? Неожиданно для самого себя Джозеф сказал правду: — Не знаю. Мужчина рассмеялся: — Если ты не знаешь, куда идешь, тогда зачем остановил грузовик? Джозеф с серьезным видом посмотрел на него: — Потому что он задавал слишком много вопросов. Мужчина рассмеялся еще сильнее: — Ничего себе, мне нравится твоя прямота, парень! На нем были красная ветровка с закатанными рукавами, светло-коричневые брюки и шерстяной вязаный свитер с узорами в виде ромбов. На ногах — рабочие ботинки с подошвой из рифленой резины. Обе его руки лежали на руле. На левом запястье виднелись дешевые кварцевые часы из пластика. — Послушай, я не знаю, что ты собираешься делать, и не настаиваю на том, чтобы ты рассказал мне об этом, но если ты не против, то можешь заехать ко мне позавтракать. Я живу здесь недалеко. Что ты об этом скажешь? Джозеф собирался было ответить ему вежливым отказом. Он и так достаточно рисковал, согласившись поехать с ним; не хватало еще ехать с этим типом неизвестно куда, чтобы позволить ему обворовать себя или того хуже. Но потом он понял, что еще один страх довлеет над ним. Будущее заключает в себе тайну, но не угрозу — открыл он для себя в это утро. А чтобы вкусить его плодов, нужно рисковать. — Согласен. — Яйца, грудинка и кофе, — пообещал ему незнакомец. Спустя двадцать минут они свернули с главной трассы и поехали по грунтовой дороге. Они медленно ползли по ней между ям и ухабов до тех пор, пока не оказались вблизи деревянного домика с покатой крышей. Белая краска, в которую он был выкрашен, местами облупилась. Крыльцо почти развалилось, а между досок то тут, то там торчали кустики травы. Машина остановилась прямо у входа. «И кто этот тип?» — спросил себя Джозеф, когда увидел место его обитания. При этом он чувствовал, что ответ на этот вопрос не столь ему интересен, как возможность познать мир. — Добро пожаловать, — сказал незнакомец, едва они переступили порог дома. Первая комната была средних размеров. Из мебели в ней был стол с тремя стульями, сервант, в котором недоставало нескольких ящиков, и старый диван с подранной во многих местах обивкой. На одной из стен висела картина без рамы с изображением анонимного пейзажа. Рядом с единственным окном находился камин из покрытого сажей камня с давно остывшими черными головешками внутри. На скамейке, выдолбленной из ствола дерева, лежала груда закопченных кастрюль. В глубине комнаты виднелись две закрытые двери. — Я сожалею, туалета здесь нет. Но там, на улице, полно деревьев, — с усмешкой добавил незнакомец. Еще в этом доме не было электричества и водопровода, однако немного погодя мужчина достал из багажника канистры, которые Джозеф успел заметить раньше. Он разжег огонь в камине старыми журналами и собранными на улице поленьями. Старательно помыв одну из сковородок, мужчина налил в нее масло, а затем бросил туда яйца вместе с грудинкой. При всей своей непритязательности эта еда источала аромат, способный пробудить зверский аппетит. Джозеф с любопытством следил за действиями хозяина дома, доставая его вопросами, подобно ребенку, который с наступлением определенного возраста начинает открывать для себя мир. Но его собеседнику это было вовсе не в тягость, наоборот, он оказался очень словоохотлив.