– Да, – кивнул девочке Ли. – Так и есть. Мистер Картер подтвердил ваши с тетей показания. Сейчас я разбужу администратора из «Кантри резорт и спа» и задам ему пару вопросов. – Мы ВИП-клиенты. Они работают круглосуточно. Но я не знаю номера. – Найду. Надо поговорить с начальником полиции из Лейквью. Бритт покачала головой, вжавшись в Эмили. – Он папин друг. Он… – Ничего страшного, Бритт, в первую очередь он сотрудник правоохранительных органов, я с ним работал. При наличии доказательств он не станет закрывать глаза. Ты должна доверять мне. Нам предстоит еще одно дело, самое трудное. Придется вызвать службу опеки. – Нельзя, чтобы ее забрали! – Эмили обняла Бритт обеими руками. – Я ее родная тетя. – Я сделаю все, что в моих силах. Но если не сообщу им, будет только хуже. Вы забрали несовершеннолетнего ребенка из больницы, поскольку опасались за ее жизнь и здоровье. Верно? – Да. – Хорошо. Позвольте мне делать все, что положено. Заверяю, в первую очередь я буду действовать в интересах Бритт. – А как же Зейн? – И в его интересах тоже. Сейчас отведу вас в комнату, где можно будет отдохнуть. Даже поспать немного. Мистер Картер, подождете здесь? У меня осталась пара вопросов. – Конечно. – Еще одно. Бабушка с дедушкой – они не местные? – Уже нет, – ответила Эмили. – Переехали десять лет назад в Саванну. Если мне не позволят забрать детей, они приедут. Сразу, обязательно. – Отлично. Давайте отведу вас. Устроив их в пустом кабинете, Ли взял два стаканчика кофе и вернулся к Дэйву. – Раз вы работаете на «Скорой», то к такой бурде, наверное, привыкли. – Спасибо. Господи… Бритт с моей дочкой дружат едва ли не с пеленок. То, что он с ней сделал… То, что он сделал с Зейном… – Это вы приняли вызов? – Нет, была не моя смена, но я приехал сразу, как только узнал. Эти дети мне словно родные. – Дэйв с силой потер нывший от напряжения затылок. – Хотел посмотреть, можно ли что-то сделать. Они как раз выносили Зейна. Приковали его к каталке, заявив, что он обвиняется по трем статьям. Не моргнув и глазом, он ополовинил стаканчик с дрянным кофе. – В жизни не слыхал подобного бреда. Я возил Зейна и моего сына с подружками на танцы. И вот, через десять минут после возвращения он решил избить родную мать? Он бы в жизни не тронул ни ее, ни Бритт. В машине Зейн был счастлив, детектив. Мальчики отлично провели время. – Пили? – Исключено. Зейн всерьез занимается спортом. Помешан на бейсболе и делает, к слову, большие успехи. За пьянство у них сажают на скамейку запасных, он бы не стал рисковать ради банки пива, тем более накануне чемпионата. Господи, вы же сами читали дневник. – Мне нужны подробности, мистер Картер. Дэйв поднял стаканчик, допивая кофе. – Простите. Я сейчас на нервах. Зейн был трезв как стеклышко и в прекрасном расположении духа. Он и Мика, это мой сын, в первый раз пригласили девочек на свидание. В анализах тоже ничего не нашли. Эльза их вскрывала при мне – доктор Маршалл, в смысле, это хирург-ортопед, которая лечила мальчика. Зейну нужна операция, его нельзя было забирать из больницы, тем более в тюрьму. Эльза не хотела его отпускать, за ним стоило наблюдать хотя бы до утра. Но Грэм – заведующий отделением. Ей не оставили выбора. – Вы сопровождали мальчика? – Да, поехал с ним на «Скорой», – кивнул Дэйв. – В больнице тоже. Родителей рядом не было. Только Эмили примчалась, когда я ей позвонил. Эти двое даже не подошли. – Скажите, что именно говорил Зейн? Подкрепившись кофе, Дэйв пересказал все, что вспомнил, добавив кое-каких деталей. – Хорошо. Возможно, придется вызвать вас еще раз, но пока можете ехать. – Лучше подожду Эмили и Бритт. Только жену предупрежу. Ли склонил голову набок. – Жену? То есть вы с мисс Уокер… не вместе? – Что? – Дэйв, впервые за время разговора прояснившись в лице, хохотнул: – Нет. Я семнадцать лет как женат. Или восемнадцать? Не помню точно… У меня двое детей. На Уокеров я работал в юности, еще в школе, наверное. Хорошо знаю и Эмили, и Элайзу. Мы с Эмили – и моя жена, разумеется – давно дружим. – А с Элайзой Бигелоу, получается, нет? Веселье в глазах Дэйва угасло. – Нынче мы им не чета. Она допустила, чтобы такое случилось с детьми. Может, Элайза и жертва, но ребята пострадали по ее вине. Дэйв встал. – Подожду вместе с девочками. Ли подсказал, куда идти, потом молча откинулся на спинку стула. Выходя из участка, он надеялся попасть домой после шестнадцатичасовой смены и выпить перед сном пива… Теперь, видимо, впереди маячил только кофе и еще один ужасно долгий день. Он включил компьютер, проверил данные по Зейну Бигелоу, его родителям, тете и Дэйву Картеру. Нашел телефон отеля и принялся за работу. * * * Зейн, вспоминая худшую ночь в его жизни, потом отмечал мелкие детали. Запах фургона – стальной, пропитанный страхом и отчаянием. Шорох колес, полный страдания. Невозможное одиночество. Что бы доктор Маршалл ни дала от боли, та не ушла совсем, затаившись под кожей. Зейн знал, что скоро она вернется, но пребывал в таком оцепенении – и телом, и душой, и разумом, – что не переживал. Глаза у охранника были похожи на мраморные шарики – такие же твердые и холодные. Водитель всю дорогу молчал. Зейн был единственным заключенным. Потом он узнал, что отец использовал все свое влияние, чтобы обеспечить его транспортировку в столь поздний час. – Похоже, тебя здорово отделали, а? Вот что бывает, когда кидаешься на мать и сестренку. Зейн не отвечал. Какой смысл? Он не поднимал голову. Позднее, помимо прочего, ему стало известно, что неприязнь охранника с мраморными глазами была вызвана тем, что доктор Грэм Бигелоу оперировал его сына после автомобильной аварии. Страшно не было. Страх, как и тревога, не мог пробиться сквозь оцепенение, охватившее Зейна. Однако испуг взял свое, когда жалобный писк шин сменился тихим шуршанием, и за фургоном лязгнули железные ворота. В животе расцвела паника, прорастая щупальцами в грудь. Сверху будто посыпались камни, острые и тяжелые. От слез защипало глаза, но некий инстинкт, скорее всего первобытный, предупредил, что если хоть одна скатится по щеке, его ждет настоящий ад. – Добро пожаловать домой, придурок. Охраннику пришлось помогать Зейну вылезти из фургона. Если он и испытывал жалость к трясущемуся мальчику с перевязанной рукой и бандажом на лодыжке, то ничем ее не выдал. Зейна провели через стальную дверь и металлоискатель. Ему пришлось долго стоять, прислонившись к стене, щуря глаза от яркого света и с трудом балансируя на здоровой ноге. Он назвал свое имя, дату рождения, адрес. Юношу отвели в другое помещение, забрали одежду. Раздеться сам из-за шины на руке он не мог, поэтому пришлось вытерпеть новую порцию унижения, когда его раздели догола и обыскали. Зейну выдали новую одежду: оранжевую рубашку, оранжевые штаны, оранжевые ботинки. Точнее, всего один. Одевали его тоже чужие люди. Потом Зейна поместили в камеру – точнее, капсулу, как ее называли. Зейн представлял ее совсем иначе. Решеток не было, только кровать, унитаз и раковина. Окон тоже не было. – Встанешь, когда скажут. Застелешь кровать, дождешься, когда тебя отведут на завтрак. Съешь, что дадут. Пройдешь обследование в лазарете, потом отправишься к мозгоправу и расскажешь все, что у тебя на уме. Будешь делать, что велено. Только моргни в сторону – пожалеешь. Охранник с мраморными глазами шагнул к двери. – Твой отец – великий человек. А ты – пустое место. Он вышел. Дверь захлопнулась, лязг эхом отозвался в ушах. Свет погас. Зейн неуклюже шагнул вперед, пытаясь нащупать стену, и ударился голенью о край койки. Залез на нее. Его трясло не на шутку, дыхание вырывалось из груди хриплым скулежом. Хотелось свернуться калачиком и обнять себя, но не получалось. Зейн мечтал уснуть, однако боль не позволяла. Теперь он мог дать волю слезам. Его никто не видел, всем было на него плевать. От рыданий трясло, ныло в груди, в животе и горле. Наконец истерика прекратилась, а с ней прошла и паника.