– О, пообедала с Мирандой и Джоди. Помнишь, мы договаривались? – Она небрежно махнула рукой в сторону календаря, висевшего в углу. – Потом прогулялась по магазинам… Болтая, Элайза подошла к холодильнику и достала бутылку перье. – Представляешь, столько людей до сих пор не купили подарки к Рождеству. Джоди, например. – Она бросила в стакан пару кубиков льда и залила минералкой. – Знаешь, Грэм, мне кажется, она никогда… – Думаешь, мне есть дело до Джоди? От его голоса – четкого, размеренного – по спине побежали мурашки. – Конечно, нет, дорогой. Просто болтаю. – Элайза старательно держала улыбку, но в глазах уже билась тревога. – Давай ты сядешь, расслабишься? Я налью тебе выпить, и… Грэм швырнул стакан к ее ногам. Хрусталь разбился, черканув осколком по лодыжке, которую защипало, когда в рану угодил брызнувший во все стороны скотч. «Баккара», – с легкой волной жара подумалось ей. – Выпить нальешь?! – Растеряв спокойствие и невозмутимость, Грэм буквально цедил сквозь зубы. – Я весь день ковыряюсь в чужом теле, спасаю жизни и должен приходить в пустой дом? – Прости. Я… – Прости? – Он схватил ее за руку, вывернул и прижал жену спиной к столешнице. – Просишь прощения за то, что не способна усидеть дома? За то, что шляешься весь день и тратишь впустую мои деньги, обедаешь, гуляешь по магазинам и сплетничаешь с идиотскими сучками, пока я по шесть часов подряд торчу в операционной? Элайза задышала; сердце испуганно забилось. – Я не знала, что ты вернешься так рано. Если бы ты позвонил, я сразу бы поехала домой… – Я теперь должен перед тобой отчитываться? Грэм говорил что-то еще, но она не слышала. Он выговаривал про уважение, про долг, про обязанности. В такие минуты он как никогда был похож на ангела-мстителя. Темно-русые волосы, идеально уложенные в прическу, и холеное красивое лицо, искаженное в гневной гримасе. Ярко-синие глаза пылали яростью. Элайзу била дрожь, будто электрическим током. – Это же есть в календаре! – вырвалось у нее. – Я говорила тебе утром! – Думаешь, у меня есть время разглядывать твой дурацкий календарь? Ты должна быть дома, когда я переступаю порог. Ясно? – Он снова ударил жену о столешницу, отчего ее спину прострелило болью. – Я дал все, что у тебя есть. Дом, одежду, пропитание… Плачу за то, чтобы тут готовили и убирали, а взамен ты должна быть рядом, когда я скажу. Сидеть дома, когда я возвращаюсь. И послушно раздвигать ноги, если я решу тебя трахнуть! В назидание он вдавился в нее твердым пахом. Элайза хлестнула мужа по щеке, даже зная, что последует дальше. А может, именно поэтому. Ледяная ярость сменилась жарким гневом. Грэм растянул губы в улыбке. И ударил ее в живот. Он никогда не бил ее по лицу. * * * Зейн Бигелоу в свои четырнадцать лет отдал сердце и душу бейсболу. Девушки ему тоже нравились – он любил разглядывать их обнаженные фотографии с тех пор, как его приятель Мика показал, как обойти родительский контроль на компьютере. Однако бейсбол по-прежнему стоял на первом месте. Первом и единственном. Очень высокий для своих лет и поэтому ужасно нескладный, Зейн мечтал, что после школы попадется на глаза агенту «Балтимор Ориолс». Впрочем, он согласился бы и на любой клуб, потому что бейсбол был для него смыслом жизни и всегда стоял на первом месте. Первом и единственном. Он будет играть на шорт-стопе (к тому времени прославленный Кэл Рипкен уйдет на пенсию) и наверняка побьет все рекорды. Зейн питал немалые амбиции. А еще мечтал увидеть голую девушку живьем. В тот день, когда миссис Картер, мать Мики, везла их домой на своем «Лексусе», Зейн был в необычайно хорошем расположении духа, хотя в машине играла унылая Шер. Зейн, как и все парни его лет, не питал особой страсти к автомобилям и предпочитал рэп (правда, включать музыку дома не осмеливался). В общем, несмотря на завывания Шер, щебет сестры, обсуждавшей с подружками праздники, и Мику, уткнувшегося в свою приставку (на Рождество тот отчаянно мечтал получить новую модель, только что вышедшую на рынок), ничто не могло омрачить его счастья. Никакой школы в ближайшие десять дней! Настроение не портила даже перспектива катания на лыжах (чего он терпеть не мог, особенно когда отец постоянно ставил в пример сестру, обожавшую лыжи). Десять дней без математики! Математику Зейн ненавидел едва ли не сильнее, чем салат из шпината, – что говорило о многом. Миссис Картер притормозила и выпустила из машины Сесиль Мальборо. Девчонки, как всегда, зашуршали рюкзаками, заохали и запищали. Девочек приходилось обнимать на прощание, потому что впереди праздники. Зейна вечно заставляли обниматься по всяким глупым поводам. Он терпеть этого не мог. Все желали друг другу счастливого Рождества, только Питу Грини – счастливых праздников, потому что он был евреем. «Почти приехали», – подумал Зейн, наблюдая за плывущими мимо домами. Надо перекусить на скорую руку, а потом запереться в комнате – слава богу, никакой домашней работы и математики! – и часок поиграть в приставку. Он знал, что Лоис на время их отпуска уедет по семейным делам, но она обещала приготовить перед отъездом лазанью. Лазанья у нее получалась отменная. Правда, маме придется подогреть ее в духовке, хотя она, наверное, справится. Вдобавок завтра приедут из Саванны бабушка с дедушкой. Жаль, они остановятся у тетушки, однако можно будет съездить на велосипеде в старый дом у озера и поболтать. А заодно попросить Эмили испечь печенье. Ее не нужно долго уговаривать. Потом всей компанией они вернутся в дом Зейна на рождественский ужин. Маме не придется ничего делать, даже разогревать блюда. Все сделает служба доставки. После ужина Бритт сыграет на фортепиано (сам Зейн лишен этого таланта, что является еще одним поводом для придирок отца), а остальные споют. Да, вечер будет скучным, но Зейн ничего не имеет против. Вдобавок он неплохо поет, так что, возможно, в этот раз обойдется без упреков. Машина подъехала к дому. Зейн стукнул Мику по кулаку. – Давай, приятель, хороших праздников. – Взаимно, – ответил Мика. – Тебе того же. Пока Бритт и Хлоя обнимались, будто видятся в последний раз, Зейн тихонько выбрался наружу. – Счастливого Рождества, Хлоя. И вам, миссис Картер. Спасибо, что подвезли. – Счастливого Рождества, Зейн. Всегда пожалуйста. Миссис Картер улыбнулась, глядя ему в глаза. Для мамочки она была необычайно хороша собой. – Спасибо, миссис Картер. Счастливого Рождества, – почти пропела Бритт. – Хлоя, я тебе позвоню! Зейн закинул рюкзак за спину. – Зачем? О чем вам разговаривать? Вы и так всю дорогу трепались, не умолкая. – У нас много тем для обсуждения. Бритт хоть и была ниже на целую голову, выглядела точной его копией: такие же темные волосы – только их она отрастила до талии и собирала на висках заколками с оленями, – такие же зеленые глаза. Разве что лицо было по-детски круглым, в то время как у Зейна уже проступили скулы. Эмили сказала, он взрослеет. Правда, бриться еще не приходилось, хотя каждое утро он проверял, не отросла ли щетина. Зейн не упустил случая уколоть сестру: – Вы же ничего не обсуждаете. Только стонете: «О-о-о, Джастин Тимберлейк». Он зачмокал губами, изображая поцелуи, отчего Бритт покраснела. Она тайком (хоть и не слишком скрываясь) вздыхала по Тимберлейку, и Зейн прекрасно об этом знал. – Заткнись. – Сама заткнись. – Нет, ты! Препираясь, они дошли до веранды, где немедленно замолчали, лишь обменялись злыми взглядами – потому что знали: если мать услышит споры, долгой лекции не избежать. Зейн достал ключи: отец требовал, чтобы замки запирались вне зависимости от того, есть ли кто-нибудь дома. Он открыл дверь и сразу услышал крик. Бритт побелела. Она распахнула глаза, которые заполнились страхом и слезами, и заткнула руками уши. – Иди наверх, – велел Зейн. – Живо к себе. И не выходи.