– Он опять ее бьет. Снова! Вместо того чтобы бежать в свою комнату, Бритт рванула в гостиную и встала на пороге, зажимая уши руками. – Хватит! – закричала она. – Хватит, перестаньте, хватит! Зейн увидел на полу пятна крови – мать пыталась уползти. Свитер у нее был порван, одна из туфель слетела с ноги. – Идите к себе! – рявкнул Грэм, хватая Элайзу за волосы. – Вас это не касается. Бритт истошно визжала. Зейн сгреб ее в охапку, пытаясь увести. Отец свирепо уставился на дочь. В душе у Зейна всколыхнулся новый страх, прожигая все насквозь. Он ни о чем не думал, не знал, что собирается делать. Просто оттолкнул сестру и встал перед ней, закрывая от отца худеньким телом. – Отойди от нее, сукин сын! Зейн налетел на Грэма. Тот – больше от неожиданности – отшатнулся. – Пошел на хрен! Для Зейна такое было впервые. В свои четырнадцать он ни разу не дрался, только изредка получал тычки и подзатыльники. Отец размашисто заработал кулаками, метя в живот, иногда по почкам. Туда, где не остается следов. Один из ударов пришелся по лицу, и перед глазами все взорвалось. Зейна ударили еще дважды, и он упал, от дикой боли забывая про ярость и страх. Мир стал серым, сквозь пелену вспыхнули звезды. Чувствуя по рту горечь крови и слыша крики сестры, он потерял сознание. Следующее, что он помнил, – как отец, закинув его на плечо, идет наверх по лестнице. В ушах звенело, но он слышал, как Бритт плачет, а мать уговаривает ее молчать. Отец грубо кинул его на матрас так, что Зейна подбросило, и от новой боли скрутило все тело. – Еще раз проявишь неуважение и сломанным носом не отделаешься. Ты – сопляк, понял меня? Ты пустое место. Все, что у тебя есть – включая возможность дышать, – появилось благодаря мне. Отец, нависая над ним, говорил спокойно и невыразительно. Зейн видел наверху двоящийся силуэт, но не мог даже кивнуть. Его трясло, зубы стучали от страха. – Не выйдешь из комнаты, пока я не позволю. Общаться с посторонними я запрещаю. Я запрещаю рассказывать о личных делах нашей семьи, иначе сегодняшнее наказание покажется легкой разминкой. Вдобавок тебе никто не поверит. Ты пустое место. Я в этом городе царь и бог. Я могу убить тебя во сне, и мне ничего не скажут. Помни об этом, когда в следующий раз решишь показать характер. Отец вышел, закрыв за собой дверь. Зейн снова потерял сознание. Плавать в забытье было легче, чем терпеть боль и вспоминать отцовские слова, ранившие едва ли не сильнее кулаков. Когда он очнулся, в комнате заметно стемнело. Еще не вечер, но почти. Нос совсем не дышал. Тело ломило, как при сильной простуде. Зейна трясло, ужасно кружилась голова, от боли пульсировало в глазах. В животе невыносимо саднило. Он хотел сесть, однако комната заплясала вокруг, и Зейн испугался, что его стошнит. Дверь хлопнула, и он съежился, готовый умолять, плакать, стоять на коленях, лишь бы его не били. Вошла мать, щелкнула выключателем. От света больно резануло глаза, пришлось зажмуриться. – Отец велел умыться, а потом приложить к лицу пакет со льдом. Она говорила спокойно и равнодушно, ее слова резали по свежим ранам. – Мама… – Отец велел не вставать. Только в туалет. Как видишь, он забрал компьютер, игровую приставку и телевизор – все свои подарки. Тебе запрещено общаться с кем-то, кроме него или меня. Все рождественские праздники проведешь здесь один. – Но… – У тебя грипп. Зейн искал у нее на лице хоть малейшую жалость или сочувствие. – Я хотел помочь тебе. Испугался, что он ударит Бритт. Я думал… – Я не просила твоей помощи и не нуждаюсь в ней. – Голос был до того отрывистым и холодным, что Зейна бросило в дрожь. – Это наши с отцом дела, не надо в них лезть. У тебя два дня на то, чтобы обдумать свое поведение. Она повернулась к выходу. – Делай, что тебе говорят. Когда мать вышла, Зейн заставил себя подняться. Голова кружилась так сильно, что пришлось закрыть глаза и дышать через раз. На трясущихся ногах он доплелся до ванной, где его вырвало, и он опять чуть не потерял сознание. Кое-как выпрямившись, он взглянул на себя в зеркало над раковиной. Отражение было незнакомым. Рот распух, нижняя губа вздулась. Нос – как красный шарик. Оба глаза черные, один заплыл и почти не открывался. По всему лицу – подтеки засохшей крови. Зейн поднял руку, дотронулся до кончика носа и охнул от боли. Лезть в душ было страшно – голова до сих пор кружилась, – поэтому полотенцем он кое-как оттер кровь, шипя сквозь стиснутые зубы и одной рукой держась за раковину, чтобы не упасть. Ослушаться приказа он боялся сильнее новой боли. Текли слезы, но Зейн ни капли их не стеснялся. Все равно его никто не видит. Всем на него плевать. Он медленно добрел до кровати и, выдохнув, сел, чтобы снять джинсы с ботинками. Приходилось постоянно замирать, переводя дух и дожидаясь, когда перед глазами перестанет двоиться. В трусах и в толстовке он залез в постель, взял пакет со льдом, который принесла мать, и бережно, как мог, приложил к носу. Голову пронзило болью, поэтому Зейн переложил пакет к глазу. Так стало чуточку легче. Он лежал в полной темноте и строил планы. Надо бежать. При первой же возможности. Взять рюкзак с вещами и бежать. Правда, денег почти нет, они у отца. Только мелочь припрятана в ящике с носками. Удалось сэкономить на видеоиграх. Можно уехать автостопом. От этой мысли сладко сжалось в животе. Хоть до самого Нью-Йорка. Он уйдет из этого дома, где все вылизано до блеска, но в углах прячутся грязные секреты. Можно найти работу. Любую. И никакой школы. Все будет отлично… Когда в двери щелкнул замок, Зейн снова очнулся, но притворился спящим. Судя по шагам, пришли не мать с отцом. Зейн открыл глаза в тот самый момент, когда Бритт посветила ему в лицо маленьким розовым фонариком. – Не надо. – Тихо… – шепнула она. – Свет включать нельзя, иначе они проснутся и увидят. – Бритт села на кровать и погладила его по руке. – Я принесла бутерброд с арахисовым маслом. Лазанью не смогла – они бы заметили, что не хватает. Тебе надо поесть. – У меня болит живот. – Хотя бы немножко. Попробуй. – Уйди. Если тебя застукают… – Они спят. Я проверила. Я никуда не уйду. Буду сидеть, пока не поешь. Зейн, прости меня… – Не плачь. – Ты сам плачешь. У Зейна и впрямь текли слезы. Не было сил терпеть. Шмыгая носом и утирая щеки, Бритт подалась к нему и погладила по руке. – Я молока принесла. Они не заметят, что в бутылке стало меньше. На кухне я все вымыла; когда допьешь, заберу стакан. Они говорили шепотом – давно привыкли, – но голос у нее дрожал. – Зейн, он так сильно тебя избивал… Когда ты упал, он пнул с размаху в живот. Я думала, ты умер… Бритт положила голову ему на грудь. Плечики дрожали. Зейн погладил ее по волосам. – Тебя он не тронул? – Нет. Только схватил, встряхнул и рявкнул, чтобы заткнулась. Я сразу замолчала. Очень испугалась. – Хорошо. Молодец. – Это ты молодец. – Голос у Бритт охрип от слез. – Ты хотел помочь. А она и пальцем не пошевелила. Ни слова не сказала. Он, когда успокоился, велел ей отмыть полы от крови и убрать на кухне стекла, а потом привести себя в порядок и накрыть к шести ужин. Бритт села и протянула половинку бутерброда, который аккуратно разрезала надвое. В эту минуту Зейн любил сестру так сильно, что щемило сердце.