– Сядь, – велел он. Снова задрожав, Зейн подчинился. – Голова кружится? «Осторожнее, – подумал Зейн. – Надо быть почтительным». – Да, сэр, немного. – Тошнит? – Не так сильно, как вчера. – Рвота была? – спросил Грэм, открывая сумку. – Один раз прошлым вечером, и все. Грэм достал фонарик и посветил Зейну в зрачки. – Следи за пальцем. Свет ужасно резал по глазам, но Зейн подчинился. – Голова болит? – Да, сэр. – В глазах двоится? – Уже нет, сэр. Грэм проверил уши и зубы. – Кровь в моче была? – Нет. Нет, сэр. – У тебя легкое сотрясение мозга. Повезло, учитывая твое вчерашнее поведение. Поверни голову. Грэм зажал пальцами распухший нос. Тот снова прострелило болью. Зейн закричал, пытаясь вырваться. Грэм полез в сумку за инструментами, и Зейн покрылся липким потом от дикого страха. – Пожалуйста… Прошу, не надо. Папа, умоляю! – Держи голову. – Грэм схватил Зейна за горло и несильно сжал. – Господи, веди себя как мужчина. Зейн против воли заорал. Он не мог сдержаться. Он не знал, что делает отец. Даже если бы открыл глаза, ничего не увидел бы за красной пеленой боли. Текли слезы. Их он тоже не мог сдержать. Когда все кончилось, он свернулся на кровати дрожащим клубком. – Можешь поблагодарить меня за то, что у тебя не будет искривления носовой перегородки. Я жду, – сказал Грэм. Зейн сглотнул подкатившую к горлу желчь. – Спасибо. – Прикладывай лед. Останешься в комнате ближайшие два дня. Послезавтра мы поедем в горы. Ты упал с велосипеда. Не смотрел, куда едешь. На курорте будешь сидеть в номере. Когда вернемся, скажешь, что упал с лыж. По собственной вине – еще не выздоровел после гриппа, но проявил упрямство. Если вздумаешь сказать что-нибудь другое, все закончится очень плохо. Тебя запрут со всякими отбросами. Понял? – Да. Зейн, не открывая глаз, знал, что Грэм стоит над ним – рослый, мускулистый и со злой ухмылкой. – На следующей неделе напишешь бабушке и дедушке письмо, поблагодаришь их за подарки, которые они имели неосторожность тебе купить. Сами подарки пойдут на благотворительность. Те, что купили мы с матерью, вернутся в магазин. Ты плохо себя вел и ничего не заслуживаешь. Понял? – Да. Какая разница, это мелочи. Пусть уходит скорее… – Компьютер тебе вернут только для занятий. Я буду проверять каждый вечер. Если за ближайший месяц проявишь должное раскаяние и покажешь успехи в учебе и если я сочту, что ты усвоил урок, тебе вернут остальные вещи. Если нет – их передадут более достойному юноше. Еще я отзову свое разрешение играть в бейсбол – не только на следующий сезон, а вообще. Понял? Господи… Зейн не знал, что в нем может поместиться столько ненависти. – Да, сэр. – Если не исправишься, я подумаю о том, чтобы перевести тебя в военную академию. Твоя тетя сварила тебе суп. Будь любезен поблагодарить ее, когда будешь разговаривать с ней в следующий раз. Если я позволю вам увидеться. Наконец – слава богу! – Грэм ушел, заперев за собой дверь. Зейн лежал, съежившись, в одной позе, пока не перетерпел новые приступы боли. Он знал, что отец жесток, что он умеет носить маску идеального мужа, отца и соседа, пряча подлую натуру. Но до сегодняшнего дня он не понимал (или не сознавал), что его отец – чудовище. – Никогда больше не назову его папой, – поклялся Зейн. – Ни за что. Он заставил себя подняться и сесть на скамейку в изножье кровати. Взял тарелку с супом. Холодный. Очередная подлость. Но этот ублюдок все равно проиграл. Зейн в жизни не ел ничего вкуснее. Набравшись сил, он снова принял душ, потому что ужасно вспотел. Потом через боль долго ходил кругами по комнате. Пора становиться сильнее. Хорошо бы поесть еще супа, однако больше ему не дали. Вместо этого Зейн протер лицо кубиком льда. Услышав снизу рождественскую музыку, Зейн подошел к окну. По ту сторону озера мерцали огни. Он увидел дом своей тети. Они с бабушкой и дедушкой праздновали Рождество. Интересно, вспоминают ли там про него? Наверное, да. Подхватить на праздники грипп – что может быть постыднее… Они ничего не знают – ничегошеньки. Даже если бы знали, что толку? Против столь уважаемого человека, как его отец, выступать бесполезно. Если доктор Грэм Бигелоу говорит, что его сын упал с велосипеда или разбился, катаясь на лыжах, ему поверят. Никто не подумает, что он способен избить родного сына. А если и подумает – эту ситуацию не переломить. В военную академию Зейну нельзя. Он там не выживет. И Бритт бросать нельзя. Значит, надо притворяться, как родители. Делать вид, будто он усвоил урок. На все вопросы твердить «да, сэр». Учиться на пределе сил. Выполнять все, что от него требуют. В один прекрасный день он повзрослеет, наберется сил, храбрости – и перестанет носить маску. Но кто ему поверит? Может быть, тетя? Возможно. Ей, кажется, не очень нравится его отец – да и мать, судя по всему, тоже. Она им не нравится в ответ, они постоянно говорят про Эмили всякие гадости: что она ничего не добилась в жизни, не смогла даже удержать мужа. Снизу донеслись звуки пианино, и Зейн счастливо выдохнул. С Бритт все в порядке, раз она играет. И все-таки – вдруг удастся собрать доказательства? Если попросить Мику, тот поможет, например, установить скрытую камеру или еще что-нибудь. Хотя нет, Мику втягивать нельзя. Вдруг он проболтается родителям, а те скажут отцу. Тогда никакого бейсбола, только военная академия и очередные побои. К такому Зейн не готов. А если все записать?.. В порыве вдохновения он подошел к столу и нашел блокнот с ручкой. Нет, сейчас писать нельзя. Родители могут зайти перед сном. Если застукают – конец. Зейн принялся ждать, лежа в темноте и для спокойствия сжимая бейсбольный мячик. Он слышал, как отец крикнул внизу: – Сладких снов, Бритт! Та отозвалась: – Спокойной ночи. Мгновение спустя Бритт зашептала из-за двери: – Я не могу войти. Прости. Я слышала, как ты кричал, но… – Все хорошо. Не переживай. Иди спать, а то увидят. – Прости, – повторила она.