– Правда? – Зуб даю. С праздниками вас. Господи!.. Эмили улыбалась всю дорогу обратно к озеру. Наконец она въехала в Лейквью-Террас. Всякий раз она ложилась спать с мыслью: «Если бы мне пришлось тут жить, я бы застрелилась». Дома, без сомнения, были роскошными и даже не совсем одинаковыми, потому что застройщики предлагали несколько планировок на выбор и множество дополнительных опций. Однако, на ее взгляд, в здешних местах царила нездоровая степфордская атмосфера. Все было выверено по линеечке – вплоть до тротуаров, мощеных или посыпанных гравием дорожек и маленького парка только для своих с ровными рядами деревьев и аккуратно расставленными скамейками. Впрочем, сестре здесь нравилось. Более того, идеальные ряды особняков с ухоженными газонами подходили Элайзе как нельзя лучше. Напомнив себе, что надо быть милой, Эмили свернула на подъездную дорожку, взяла кастрюлю с супом и позвонила в дверь, будто посторонний человек. Впрочем, этот шикарный дворец всегда был заперт на все замки. «Не забывай про улыбку», – напомнила она себе и оскалилась во все зубы. Элайза открыла дверь – чертовски красивая в своих белоснежных брюках и красном кашемировом свитере, с идеально уложенными темными кудрями на плечах. В глазах, таких же зеленых, как у Эмили, мелькнуло раздражение. – Эмили? Мы тебя не ждали. Да уж. Это не «Сестренка! С праздниками! Заходи!». Эмили удержала улыбку. – Я получила твое сообщение про Зейна и про завтрашний ужин. Пыталась перезвонить, но… – Мы были очень заняты. – Да, я тоже. Однако я приготовила Зейну фирменное мамино лекарство. Куриный суп с лапшой. Как он, кстати? – Спит. – Элайза, здесь холодно… Ты меня не впустишь? – Кто там, милая? Грэм, лощеный, красивый (и тоже, разумеется, в кашемировом свитере, только серебристо-серого цвета), встал позади Элайзы. Он улыбнулся, но одними губами – Эмили часто замечала за ним такую привычку. – Эмили! С праздниками. Вот так сюрприз. – Я приготовила Зейну суп. Решила по дороге заскочить, проведать его, а потом забрать папу с мамой из аэропорта. – Заходи. Давай сюда кастрюлю. – Она горячая. Лучше я сама отнесу на кухню, если ты не против. – Нет, конечно. Спасибо, что постаралась. Зейн будет очень рад. Эмили направилась в сторону кухни. Грэм шел рядом, ведя ее сквозь журнальное совершенство праздничного декора. – Как здорово вы украсили дом. – Эмили поставила кастрюлю на плиту. – Давайте налью тарелку и отнесу Зейну наверх, посижу с ним немного. Думаю, он будет рад компании. – Я же сказала, он спит! Эмили взглянула на сестру. – Ну, вдруг он уже… – А еще он очень заразный, – добавил Грэм, обнимая жену за талию. – Нельзя, чтобы ты подхватила вирус, особенно когда предстоит общаться со стариками. Эмили не считала своих родителей стариками, и это слово изрядно ее взбесило. – Мы здоровы как лошади, вдобавок он все равно придет завтра на ужин, так что… – Нет, он будет еще болен. Ему надо отдыхать, – заявил Грэм строгим врачебным тоном. – Вы же решили перенести ужин ко мне… – Да, так будет лучше для всех, – весело сказал Грэм. – Мы зайдем к тебе, поужинаем, пусть Элайза и Бритт пообщаются с родней. Мы ненадолго, буквально на полчаса. У Эмили отвисла челюсть. – Вы собираетесь бросить Зейна одного? В праздники?! – Он все понимает. Тем более эти два дня он будет постоянно спать. Мы обязательно добавим твой суп в перечень его лекарств. Я знаю, как для него лучше, – продолжил Грэм, не давая вставить и слова. – Я не только отец, а еще и врач. От одной мысли, что Зейн проведет Рождество один, в постели, больной, сердце сжалось. – Так неправильно. Давайте лучше мы… не знаю – наденем маски? Он же еще ребенок. Нынче Рождество… – Мы его родители. Нам решать, – отрезала Элайза. – Когда у тебя будут свои дети, вот тогда и думай, как лучше для них. – А где Бритт? Я хоть с ней поздороваюсь… – У себя. Готовит рождественский проект. Что именно – великая тайна. – Грэм поднес палец к губам. – Завтра удивитесь. Еще раз большое спасибо за то, что подумала про Зейна и потрудилась сварить ему суп. Он отошел от Элайзы, крепко обнял Эмили, развернул ее к выходу и повел к дверям, едва ли не подталкивая в спину. – Передай Квентину и Эллен, что мы ждем не дождемся завтрашней встречи. – Я… я могу привезти подарки сегодня, чтобы Зейн открыл с утра. – Не надо. Эмили, ему четырнадцать, он давно не маленький. Будь осторожна на дороге. Грэм выставил ее на крыльцо практически силой. Глотая злые, разочарованные слезы, Эмили зашагала к пикапу. – Так неправильно, неправильно, неправильно… – твердила она под нос, заводя двигатель и выруливая на дорогу. Но она всего лишь тетя. От нее ничего не зависит. * * * На будильнике у Зейна было шесть сорок пять. Он знал, что уже вечер. Взаперти он провел больше суток; голова и живот болели так сильно, что поспать удалось лишь урывками. Боль не унималась, теперь к ней добавился лютый голод. Вторую половинку бутерброда он съел утром. Сразу после восьми мать принесла сухие тосты, небольшой кувшин с водой и еще один пакет со льдом. Вода и хлеб. Так кормят в тюрьме. Впрочем, он и есть в тюрьме. Мать не сказала ни слова. Он тоже. Теперь было почти семь вечера, и к нему до сих пор никто не заглядывал. Зейн ужасно переживал за сестру. Наверное, ее тоже заперли. Иногда он (Зейн больше не считал этого мужчину своим отцом) сажал их под замок. Правда, ненадолго, вдобавок у них был телевизор, компьютер и прочие развлечения. Зейн пытался читать – книги у него не забрали, – но все тело ныло, и мигрень разыгралась с новой силой. Он поплелся в душ, потому что от боли весь взмок, а Зейн не терпел, когда от него воняло. Под струями воды он разревелся, как ребенок. Лицо выглядело хуже, чем у Рокки после нескольких раундов с Аполло Кридом. Надо стать сильнее. Отец у Мики занимается спортом. Он собрал дома тренажерный зал. Можно попросить его, пусть научит обращаться с гантелями. Зейн скажет, что решил накачать мышцы перед новым бейсбольным сезоном. А через три с половиной года он уедет в колледж. Но как тогда бросить Бритт?.. Что, если пойти в полицию и рассказать им? Однако начальник полиции играет с его отцом в гольф. В здешних краях уважают доктора Грэма Бигелоу… Думать об этом было слишком мучительно. Зейн стал думать про бейсбол. Он держал бейсбольный мячик под одеялом, мял его и гладил, как ребенок – плюшевого мишку. Щелкнул замок. Зейна к тому времени так измотал голод, что он с облегчением перевел дух. Он увидел отца. Грэм стоял на пороге, темным силуэтом вырисовываясь на фоне света из коридора: высокий и широкоплечий. В руках он держал поднос и врачебный саквояж. Он вошел, поставил поднос на скамейку в изножье кровати. Вернулся, включил свет – ужасно резанувший по глазам – и закрыл за собой дверь.