Бритт снова упала на кровать. – Без разницы. Такое чувство, он вообще не помнит о моем существовании. Если Грэм хотя бы заподозрит неладное… – Будь осторожнее. И умнее. Еще пять лет. Знаю, это долго, но рано или поздно все закончится. – Мама говорит, мне надо стараться изо всех сил, чтобы меня в шестнадцать лет пригласили на бал дебютанток. Танцевать, хорошо учиться, следить за манерами. Тебе хотя бы разрешают играть в бейсбол. А у меня одни дурацкие платья с бусами! Бритт снова вскочила, вскидывая руки: – Это не мое. Не хочу такой быть! – Думаешь, я хочу? – Зейн провел пальцами по волосам. – Будь умнее и осторожнее. Особенно когда я уеду в колледж. – Он с опаской посмотрел в сторону двери. – Я хочу рассказать обо всем Эмили перед отъездом. – Не смей! – В глазах у Бритт вспыхнул ужас. – Он же взбесится. – В том-то и дело. Он взбесится, когда поймет, что я поступил не в Чапел-Хилл, когда поймет, что я уехал. И тогда выместит злобу на тебе. Одной тебе не справиться. Эмили поможет. – Что она сделает? – Не знаю. Что-нибудь. – Зейна и самого изрядно грызли сомнения. – Я не оставлю тебя одну, без поддержки. – Ты не сможешь защищать меня всю жизнь. – Смогу. Поговорим потом, не здесь, не дома. Обсудим. Может, и родителям Мики скажем. – Зейн, нельзя! Они все равно не поверят. – Дэйв работает на «Скорой». Он знает Грэма, и тот ему не нравится. Он никогда не говорил прямо, однако я чувствую. Потом обсудим, – повторил Зейн. – Знай, тронуть тебя я не позволю. Бритт хотела сказать что-то еще, но покачала головой. – Что? – Ничего. Потом. Если нас услышат… Зейн читал про военнопленных, про то, как они строили планы побега. Себя с Бритт он тоже воспринимал пленниками в родном доме. Однако впереди его ждало целых четыре часа свободы. Пока он не вернется домой, все будет хорошо. Вечер начался не слишком весело: пришлось зайти за Эшли и сфотографироваться с ней миллион раз. Провожать ее вышли даже бабушка с дедушкой, они сделали уйму фотографий, разговаривая со смешным акцентом. Эшли с густыми кудрями, которые завила ей мать, выглядела на удивление хорошенькой. Зейн сказал, что у нее красивое платье: синее и впрямь было ей к лицу. Зал для танцев оформили в пляжной тематике. Декорации не произвели на Зейна особого впечатления, но музыка и освещение ему понравились. По сравнению с Микой, из которого был никудышный танцор, Зейн неплохо двигался. Особенно по вкусу ему пришлись медленные танцы, когда надо было просто раскачиваться из стороны в сторону, обнимая льнущую к нему всем телом Эшли. Она даже позволила потрогать себя за грудь – сквозь одежду, разумеется. Зейн надеялся, что скоро его допустят до голой плоти. Судя по тому, как улыбалась Эшли, надежды были вполне обоснованны. Она обняла его за шею и потянула вниз, намекая, что хочет поцеловаться. На вкус ее губы были сладкими, будто леденцы, и от нее пахло цветами. – Отличный вечер, – пробормотала Эшли. – Еще неделя занятий, и лето. – Три с половиной дня, – уточнил Зейн. – Тем более. Я буду скучать, когда ты уедешь на каникулы в Италию. – Ты сама уедешь в Ирландию. – Он прижал ее к себе. – Хорошо бы поехать в одно время… Тогда мы хотя бы окажемся в одной части света. – Обязательно пиши. Я буду отвечать. Жаль, у тебя нет телефона. Мы бы тогда переписывались каждый вечер. – Постараюсь раздобыть. Родители против. Попрошу Эмили, чтобы купила мне, а я отдам ей деньги. Главное, надежно спрятать аппарат рядом с дневниками. – Было бы здорово. Не могу представить себе жизнь без телефона. Ты же отрезан от всего света. Он есть у каждого. Твои родители такие строгие! Эшли даже не представляла, насколько… – Да, есть немного. – Что ж… – Песня закончилась, и Эшли замерла, прижимаясь к Зейну. – Мы теперь старшеклассники. Совсем взрослые. Может, они успокоятся? – Может. Давай ненадолго выйдем и… Эшли снова улыбнулась, понимая, что скрывается под этим «и». – Давай. Вечер выдался прохладным, с озера дул ветер, и Зейн отдал Эшли свой пиджак. Вышли многие – поговорить, покурить, дунуть. Или ради «и». Курильщиков и наркоманов Зейн обходил стороной. Ему и без того светила военная академия. Он отвел Эшли подальше в тень, где можно было спокойно поцеловаться и потискать ее за грудь. Стоило подумать об этом, как Эшли отстранилась. – Давай не будем торопиться. Сердце у нее колотилось, она часто и прерывисто дышала. Еще бы минуту, хотя бы секунд тридцать, и… – Не хочу останавливаться! – Эшли покачала головой. – Но надо. – Эшли, ты мне очень нравишься. – Ты мне тоже. Только нам пора возвращаться. Не злись. – Я не злюсь. – Зейн был весьма разочарован – а еще с таким стояком, что не сумел бы сделать и шага. – Я все понимаю. Просто… Я постоянно о тебе думаю. О том, чтобы быть с тобой. Глаза у нее были похожи на озеро: такие же чистые, голубые и прозрачные. – Я о тебе тоже. Поэтому нам пора идти. Бабушка залетела от деда как раз в моем возрасте. – Господи! – Ага. Пойдем обратно в зал. О подобном развитии событий Зейн даже не думал. Он не знал теперь, что сказать. Стояк вызывал еще больше неудобств. – Мне надо немного… Ну… Эшли посмотрела вниз и хмыкнула. В голубых глазах мелькнула ирония. – О. Ясно. Давай поговорим про математику. – Давай. Зейн прекрасно провел тем вечером время. Проводив Эшли до дверей, он получил в награду взрослый поцелуй. Чтобы лишний раз не смущаться, пришлось по дороге к машине повторить таблицу умножения. Надо будет обязательно описать сегодняшний вечер в блокноте: тогда удастся пережить его еще раз. Вдобавок появится хоть одна запись без гадостей – ни контрольных, ни домашки, ни издевок Грэма. – Спасибо, что подвез, – сказал он Дэйву, обмениваясь рукопожатием с Микой. Зейн направился к двери, мечтая пройтись по окрестностям и повспоминать про Эшли и их последний поцелуй. Правда, тогда он пропустит комендантский час. Может, получится заглянуть на кухню, что категорически запрещалось после ужина, но за время танцев Зейн сильно проголодался. Хорошо бы сделать бутерброд. Правда, есть подозрение, что Грэм пересчитывает ломтики ветчины. Наверное, не стоит лишний раз нарываться. Грэм и без того в последние дни пребывает не в духе. Не раздает тычки и оплеухи, а только рычит, словно собака перед тем, как броситься. Когда Зейн отпер двери и вошел, его встретили очередным рыком: – Ты опоздал. Грэм стоял в холле, держа стакан с виски. Глаза были холоднее обычного. – Сэр, сейчас половина одиннадцатого.