В проеме стоял худощавый мужчина чуть за пятьдесят. — Здравствуйте, — шагнул он вперед, и я невольно потеснился, давая дорогу. — Меня зовут Володя. Мой покойный отец и Быков Владимир Петрович были приятелями. С этими словами мужчина прошел во двор и уверенной походкой направился к дому. — Секундочку, — разозлился я. — Вы куда, хозяев-то нет? — В дом, — заулыбался собеседник. — Не на дворе же разговаривать? Нехорошим чем-то вдруг повеяло от его улыбки. Мертвенным. Неожиданно я понял, что где-то видел его. Напрягся, вспоминая. Тщетно. Отнес это к эффекту схожести жителей маленьких городов и ответил: — Почему на дворе не пообщаться? Слушаю вас. — Неласково говорите. Я полагал, знакомство с Владимиром Петровичем как-то объединяет… — Я что-то вас ни на похоронах не помню, ни на поминках, — подозрительно прищурился я, лихорадочно пытаясь сообразить, кто это. — Не было, — подтвердил тот. — У меня давний конфликт с Лидией Иннокентьевной, зато дружеские отношения с Сергеем. — Так это он вас сюда направил? — поинтересовался я. — Конечно. Он еще сказал, что архив Петровича у вас. На размышления и ответ мне оставалась какая-то доля секунды. — Ну, раз такое дело, — разулыбался я, — идемте в дом. Врать, что архива нет, слишком подозрительно, так что придется ознакомить. Поверхностно. «Вот Серега тюфяк, — сердился я, стуча ботинками по доскам крыльца. — Его спросили, а он и ответил, чтоб отвязаться… Прав был Петрович, мягковат сынок для серьезных дел… В принципе ничего там сразу и не найти». Я покосился на идущего позади гостя. Был он какой-то напряженный, и неожиданно я почувствовал его желание хватить меня чем-нибудь по башке. Мысли моего утреннего посетителя лежали как на ладони. Сильно напоминал он меня вчерашнего, даже пиратский азарт тот же — ступил на берег, и клад найден. «Ни хрена не найден», — ответил я ему мысленно, а вслух: — Вот он, архив. И на сундучок указал. Мужчина, не задавая лишних вопросов, откинул крышку. Стало ясно, что напряжение его на пределе и может получиться что угодно, если попытаюсь его остановить. Прикинул шансы. Начинать драку — это всегда ответственно. Победители там бывают редко — морды разбиты у всех. А незваный гость уже листал первый журнал. — Как ваша фамилия? — наконец сообразил я. — Я почти всех знакомцев Петровича знаю, правда кого-то заочно. — Фамилия, говоришь, — поднял голову мужчина. — А зачем тебе моя фамилия? Нехороший у него был все-таки взгляд. Повидал я таких пареньков, работая в уголовном розыске. Для них человеческая жизнь — мусор… Так смотрят люди, у которых убийство в крови, причем не нечаянные душегубы, а имеющие к этому привычку и рассматривающие окружающих как скот для забоя. — А я знаю тебя, — вспомнил я сегодняшний сон. — Ты Володя Козлякин. В глазах у гостя что-то мелькнуло, и взгляд угас. Первый запал золотой лихорадки проходил. — Точно, — выдавил он, приводя в порядок мысли. — А как догадался? — Лидия Иннокентьевна про тебя рассказала. Посоветовала на порог не пускать, если появишься. — А чего же пустил? — Ну, во-первых, ты пер как паровоз, — засмеялся я примирительно. — Сам-то не заметил? Мужчина молчал. — А во-вторых, ты уже не первый гость сегодня по части архива, — закончил я свое сочинительство. — Был уже кто? — снова напрягся Козлякин. — Петр? — Он, — притворно удивился я догадливости гостя. Именно о Петре я и собирался говорить. — Архив смотрел? — А чего жадничать-то? И ты гляди, только времени у меня мало. — Может, покопаться оставишь? — Давай так, — принял я решение. — Приходи вечером и вместе спокойно посмотрим. Врал, но знал, что поверит. У него чувства тоже обострены. Начни я его гнать, неизвестно, что выйдет. Я таких повидал — убийца в золотой лихорадке. Прямо чувствовал, как шарится он сейчас в моей голове. Думает. Рефлексирует. Хорошая у меня школа. Опять я на шаг впереди. Запал тоже удачно сбил, а теперь — сама благожелательность: «Приходите вечером». «Пожалуй, кончился завод у парня», — глянул я ему в глаза и поинтересовался: — Чаю будете? Козлякин ушел, а я остался среди взбаламученного водоворота ощущений. «Опасный парень, прав покойничек, — щупал я письмо, лежащее в кармане. — Такой способен на все…» За столом Володю снова понесло. Пару раз поймал на себе его взгляд, когда он мазал ножичком масло на хлеб, и понял, что, знай он весь расклад, пустил бы его в ход, не задумываясь. Вопросики тоже сыпал в одну сторону. Какие отношения с Маркиными, да где они сейчас. А я ответики ему выдавал: мол, хорошо, что Серега дал мои координаты. Потом про то, что в жизни бывает по-разному: мол, я тоже в иных семьях не ко двору. И снова про Серегу, чтобы понял этот дядька — начни он сейчас возню, так придется и того прибирать. Потом про архивы, как их Петр листал и как он расстроенный ушел. Володя поинтересовался еще: не просил ли чего с собой забрать? Сказал, что спрашивал про сундучок на недельку, но я ответил, что и самому интересно почитать. Вот, к примеру, вы, Володя, хоть и ворвались без спроса, я же вас понял, как-никак, записки старого товарища, а вдруг там что про родителей есть? Такое каждому интересно. — А почему он архивы вам отдал? — поинтересовался, допив чай, мой гость. — Так договоренности у нас с ним, — сочинял я на ходу. — Книгу буду про Владимира Петровича писать. — А почему через год? — Покойника не спросишь, но были, видимо, у него соображения. Меня вот, когда сундучок отдавали, так Петр предупреждал с вами дел не иметь, а сам появился на следующий день, и неадекватный. — ?? — Ну, неадекватный… То ему покажи, вот это дай… А вообще, — изобразил я удивление, — что вы там все ищете? Володя ответил, не раздумывая: — Наверное, каждый свое. Меня батино прошлое волнует. Сын Максимка уже взрослый, так хочу, чтобы он про деда почитал. Петрович-то, он дядька обстоятельный был, аккуратно все отмечал… — Я вот что скажу. Давайте вечером вместе посмотрим, а сейчас я в Иркутск звонить буду, — потянул я со стола сотовый. — Потом Санька Марыч должен приехать. На кладбище к родителям его поедем. Вечером он в Иркутск отбудет, а я здесь ночую. Приходите… По рюмахе… — Договорились, — поднялся Козлякин, — хотя не пью, но не прощаюсь. И быстро вышел из дома. Посидел я над остывшей кружкой. Все про визит этот странный думал. «В руку сон-то, — понял я. — Папаша Козлякин сыну что-то рассказал. Иначе с чего бы парня так трясло? Без вариантов, рассказал». Выходило, что я своего нечаянного гостя переиграл. Точно моя бабуля покойная говорила, что вежливость — наше оружие. Начни грубить и гнать с порога, неясно, чем история закончилась бы. «Фамилия, говоришь? — вспомнил я кульминационную фразу. — А зачем тебе моя фамилия?» Порадовался, что правильную политику избрал в отношении гостя. Что за имя такое — Вовочка? Хорошего и правильного парня так не назовут. Коснешься — гадости тонны, а добра со спичечную головку. «А как он ножичком над сливочным маслом орудовал», — вздрогнул я и понял, что не подвела меня школа уголовного розыска: просчитал я таки клиента, а потом и в непонятки завел — успокоил и про свидетеля Серегу напомнил. Знал я точно, что не отвяжется теперь от меня Козлякин. И чувство даже появилось, что пересечемся мы еще, и снова выбор встанет: кто — кого. Начиналась какая-то шахматная партия. Первый гамбит получался за мной, а что будет дальше — неясно. «Гроссмейстер, — усмехнулся я, вспоминая классиков юмора. — Когда игра не идет, греби фигуры и противнику в рожу… От Козлякина честной партии ждать не придется, так что готовься, Птахин». Понял еще, что нельзя медлить с Петром, и набрал Быкова домашний. Серега телефон мне отбарабанил сразу и позвал чай пить, оказалось, Петр сейчас придет. «Так, так, — заметался я по комнате. — Что же с собою взять?» Решение пришло, когда немного успокоился. Забираю только письмо, вдруг Козлякин следит за двором: потащу я сундучок — не потащу. 13. М. Птахин