19. Р. Пашян С Красноярском управился быстро, трех дней хватило все порешать. Мирьям, девочка моя, молодец, лишних вопросов не задавала. Рассказал, что Леван из-за друзей влез в историю, а теперь могу и я попасть — как знакомый. Мол, пацанов, что спалились, тоже хорошо знал. Предложил ей переехать в мою квартиру на время отсутствия и даже завещание втихаря написал и сунул в укромное место. Иной скажет, зачем беду звать, а я так считаю: живешь в рисковые времена, упорядочивай свою жизнь. У меня, кроме нее, все равно никого нет. Ментовских ходоков не боялся. Прописан я в общаге, где и сам Создатель никого не отыщет. Про такие места кто-то из урок говорил: «В том месте Жора Жору скушал…» Даже участковый местный туда один не приходит. Общага комбинату принадлежала, а потом граждане приватизировались, а кто такие наши работяги? Кого так превозносила советская власть? Люмпенов! Ночи наши последние с Мирьям навсегда теперь со мной. Спать ложился только потому, что днем меня адвокаты ждали и прочая нечисть. Кто фильм «Спрут» помнит, тот и адвоката Терозини знает. Нашенскому я как раз такое прозвище и навесил. Сначала тот хихикал и гордился, а как фыркнул один раз, так я ему и напомнил, чем его итальянский коллега в том сериале про комиссара Катани закончил. Перестал паренек после этого базара улыбаться погонялу своему и глядит теперь на меня подозрительно. А я что? Мне лишь бы спесь с него сбить, для того и заготовочка с прозвищем. По делу ничего утешительного: Мага заехал с поличным. Леваша прописки в Красноярском управлении не имел и до сих пор как неустановленное лицо кавказской национальности канает. Тристановские родители, понятно, в бесконечном горе. Эх, моя вина и крест мой на веки вечные. На кладбище к пацанчику ночью сгонял в самое воровское время. Вдруг мусора днем гостей ждут? Покойников-то чего бояться? Вся жизнь наша в ожидании смерти проходит. Ветер деревья над могилкой товарища гнет, а у меня слезы на глазах. Почувствовал я неожиданно, как матушка его убивалась, и еще горше мне стало. «Нет прощения тебе, Роин, — думаю. — Такого парня загубил». Тяжело еще, что побазарить не с кем про это. Был бы сейчас рядом кто, пусть незнакомый, ей-ей, покаялся бы. Так хочется груз с души сбросить, но знаю, что навечно это со мною — до самой гробовой доски. Магину долю бабок Мирьям оставил. Пускай Терозини от нее харчуется. Тому пояснил, чтобы не зверствовал и все было по чести. — Следить за тобой стану, — говорю ему. — Рядышком буду все время, так что гляди… Взгляд мне его не понравился. Затравленно так смотрит. Ничего, моих привязок по этому делу нет, разве что Мага язык распустит, но не думаю. Не такой это пацан. Дружба в наших делах на первом месте. Писать Маге не стал, а передал на словах через Терозини, что помогать постоянно буду. За срок, мол, поборемся, да и за досрочное освобождение тоже. Дела сделал, но решил адвоката из тюряги дождаться. — Стыдно ему, — рассказал Терозини. — Подвел, говорит, всех. — Наши проблемы — ваша работа, — говорю. — Просто сейчас твой выход, дорогой. Гляжу, воспрял адвокатик, плечики расправил, блеск в глазах появился. «Ну, — думаю, — на такой славной волне можно и отчаливать». Выскочил в пять утра. Мирьям будить не хотел, но проснулась она и на кухню тихо зашла. — Люблю тебя, Роин, — говорит. — Кто бы ты ни был — люблю и хочу, чтобы ты это знал. Нужна тебе моя любовь? Бери меня всю без остатка, буду тебе верной женой. — Я уже старый, — бормочу. — Зачем тебе такой? А у самого слезы наворачиваются. — Старый, да настоящий, — смеется она. — Среди ровесников таких не встречала, а потом, мы же с тобой одной крови. Захлестнули тут меня чувства, и не смог я просто так уехать. Понял, что появилась наконец и у меня женщина на все времена. Схватил ее на руки да в постель понес. По-другому все произошло в это утро, и чувства совсем иные. Она тоже это уловила. Откуда только силы взялись? Совсем как молодой стал. Полежали после минут двадцать, и вытолкала она меня из постели. — Иди, — говорит. — Иди да возвращайся скорей. Чувствую я, рожать мне тебе сына скоро. Как ты на это смотришь? А я что? Но только ехать мне после ее слов никуда не захотелось… Но слабости минутные в сторону. Товарищи мои на меня смотрят. Тристан-покойничек, Мага, Леваша. Воры опять же исполнения просьбы своей ждут. «Нормальный ход, — думаю. — Управимся с Иркутском, заберу Мирьям — и за кордон. Нашего брата там полно, глядишь, и освоимся…» Из дома бодрый вышел. Умею еще эмоциями и собой управлять, а победишь себя — разберешься и с окружающим миром. Под Красноярском в одной деревне пацанчики меня ждут. Тоже дорожные гангстеры. Пару раз кое-что вместе сочиняли. Парни взрослые, крадут давно, а тюряга им будто закрыта — ни разу не попадались. Одно слово — фартовые. Нравилось им работать со мной. Все в подельники набивались и любую помощь оказать готовы. Похоже, пришло время. Задумка у меня простая: поскольку за нами след серьезный и на дело мы идем непростое, нужно прикрытие обеспечить. Решил я номера гостиничные не сдавать, а поселить там пацанчиков этих. Они парни шустрые, но ничего, поживут тихонько пару недель за долю малую. Вчера звонил им. Сказал, что базар есть, и помощь потребуется, а они как раз на куражах. — Вали к нам, Роин, — рычат. — Мы на дне лежим, дел не делаем — после куша отдыхаем. Славно сложилось, и жму я теперь на гашетку. Утренняя трасса интересна, и нравится мне просыпаться вместе с новым днем. Машины еще не все с обочин посъезжали, но уже проснулись. Вместе утро встречаем. Меня в такие минуты на философию пробивает. «Жизнь живем рука об руку, — думаю. — Хищники да жертвы». Иной раз роли и поменяться могут, вот как у нас с ментами. Волкам — тем проще: для них все на виду. Вот несусь я в тумане сейчас по утренней зорьке, и никто не видит во мне сути преступной. На окружающих я всегда с любовью смотрю. «Пища моя», — говорю себе, хотя в глубине души знаю: для каждого может время прийти жертвой становиться. Пацанята ждут меня. Не спят. — Жрать будешь, Роин? — спрашивают. Алик и Сурик. Серьезные парни, хотя и в России росли. Армяне вообще деловой народ, а уж бакинские от СССР — слов нет. Все армянские воры из Баку. Алик как раз одному таком урке родственник дальний. Амбалик у того погоняло. Разок на пересылке с ним встречался, когда тащили его в Забайкалье куда-то, еще в девяностых. Не врет, наверное, что родственник. Хотя внешне не похож, но отчаянности в парне на пятерых, да не той дурацкой бравады и сиюминутной истерики. Хладнокровно все делает, с расчетом! Хорошие парни. Вопросов не задают. Поинтересовались только кушем. — Стольник, — говорю. — За пару недель каникул, да машина мне ваша понадобится. — А что твоя? — Мне поскромней чего надо, там одного гуся пасти придется. Доверками в Канске обменяемся, мой-то аппарат круче вашего на пять порядков. — Ништяк, Роин, — говорят, а у самих рожи довольные такие. Инструктирую дальше: — Условий несколько. Щетину свою, Сурик, в бороду превращаешь, один из вас как раз таким должен быть. — С чего это? — интересуются. — Леваша шифруется, — набрасываю. — Знают его там, куда едем. У него борода сейчас почти как твоя щетина, так что проканает. — А я, значит, за тебя, Роин, — ржет Алик. — А возраст как же? — Рожу меньше свети и с администрацией не общайся. — Гостиница как? — Продлю на две недели. — А если три ждать придется? — Рассчитаетесь сами, потом разберемся. Еще одна неделя — контрольная. Если не вернулись и телефоны молчат, снимаетесь и обратно. Стартанули. Леваша эсэмэсит, что все в порядке. Вчера по телефону базарили. Похвастался, что понравилось ему читать. Язвить на эту тему не стал, хотя и подмывало. Пообещал еще книжек привезти. Цинком обсказал ситуацию. Растет мой абрек. В бегах кто бывал, хватку волчью приобретают. Хватку и чутье. Свинорылый в голове всплыл. Хочу мысли эти прогнать, не получается. «Смотри, — думаю, — неуемный какой». Пру по канской трассе и вспоминаю, как срывался он пару лет назад. «Развел он нас тогда, — думаю. — А если так, то соревнование нам предстоит. Интересно, чует он сейчас что-то или нет?» Наконец доехали. Тачки на стоянке перед гостиницей бросили. Леваша бородой совсем зарос. У Сурика щетина поменьше, но ничего, прокатит. Мы же лица кавказской национальности, а соответственно, все на одно лицо. Бабки на вахте даже не щекотнулись, а чего им: объект нережимный, так, транзитная гостиница третьего сорта. Леваша сидит, что твой профессор, книгами и газетами заваленный. Оказывается, вошел во вкус чтения мой баранчик. — Мэдленно только палучается, Роин, — жалуется. — А так панравылось… Пацаны-армяне ржут и койки занимают, а я режим жизни им трактую. Молодые ребятки проблем не знавали.