— Если загуляете, — говорю, — девок в номера не тащите. С вахтершами подружитесь, шоколадки там, здравствуйте — до свидания, и все такое. Ваша работа — жить тихо и нас изображать. — А если в городе заночуем? — Это нормально, только не залезьте никуда, и помните: вы — это мы. Ну, вроде все. Леваша как понял, что стартуем, копытами застучал-засуетился. — Не части, — говорю ему. — Гонки у нас с тобой закончены, сейчас охота начнется. Решил до отъезда ворам позвонить. Связывался, наверное, часа два. Наконец достучался. — Прем на Иркутск, — сообщаю. — Тачку поменял. Адрес клиента надо и хоть приправу какую. — Перезвонят тебе сегодня, — говорит. — Перезвонят и все дадут-расскажут. Как сам? В Красноярске что-то шумно последнее время стало, ты не при делах там? — Я — нет, — отвечаю. — А парней тех знаю. Жалко, хорошее дело задумывали. Побазарили еще минут десять, и все. Чую, вьется ниточка, и уводит она меня все дальше от моей Мирьям. «Что там она мне за сына говорила? — думаю. — Уж не беременна ли?» Стал ее, красавицу, вспоминать, и неожиданно понял, почему запрещено было ворам в ранешние времена семьи иметь. Так неохота мне опять в Иркутск ехать, но тут выбор один: петля или веревка — выхода нет. Делюга-то воровская получается, и не могу я сделать ни шага влево, ни шага вправо. Если бы в самом начале отказался, еще туда-сюда, хотя после остался бы сам на сам с жизнью, а так, глядишь, и помогут в очередной раз старшие братья. Леваша понемногу оттаял. Оказывается, сюжетик наш по центральным телеканалам крутят. Мы и в «Дежурной части» засветились, и в программе «Время». Ножик баранчика моего полстраны увидело. По старой-то жизни все правильно. Расскажи простому гражданину о краже на соседней улице, и вернется эта история к тебе спустя некоторое время, обросшая несуществующими подробностями вплоть до убийств. Детская игра «Испорченный телефон» рулит, и чем больше ты жути нагонишь, тем больше информации окружающие получат. После сами страхов себе насочиняют — на улицу не выйдешь. Старый преступный мир всегда этим пользовался. Должны бояться нас граждане до стонов, до боли и не сознавать, что создали все эти страхи сами… 20. Р. Пашян Страхи страхами, но и мы не железные. Едем в Иркутск, и чувствую я — расслабились за последние годы. Ведь ни одного попандоса в легавые не было за все время работы с Левашей. Гладко катило всегда, с удовольствием. Покосился на баранчика моего. Кемарит сидит, но взгляд почуял и проснулся. — Чэго думаишь, Роин? — спрашивает. — Про что? — Да пра друга нашэго ыз Ыркутска? — Я не про него сейчас думаю, — говорю. — Про нас. Молчит Леванчик, ждет, что дальше. А я ему давай рассказывать свои соображения, мол, сколько веревочке ни виться… Загрустил паренек мой, а я сразу «конфетку» тащу: мол, нам-то, невзирая на проблемы, фартит пока, а значит, и дело это со свинорылым цветнючим должно получиться. В Иркутске, мол, видно будет. Партнер духом воспрял и спрашивает: — А как паймем, что все харашо? — А так и поймем, — отвечаю. — Как приедем, увидим — через пень-колоду все пойдет или покатится по рельсам. Смотрю, оживает пацанчик. — Давай, — говорит, — ввалывай… Но не на «хонде» мы, чтобы вваливать. «Девятина», правда, у пацанов упакованная. Когда к нотариусу канскому зарулили, та глазами захлопала. Мол, что это за обмен такой неравноценный. Оно и понятно, для этой деревни любой шорох — событие. Ловко бежит тачка. Пока асфальтом топали, попробовал ввалить, и размослалась она аж за сто шестьдесят… «Можно гоняться», — понял. Резина тоже как надо стоит и дорогу держит — загляденье. Листок со своими записями на груди щупаю. Воровская информация про объект вся там. Женился-крестился, адресочек евонный. Родители, место работы, связи, телефоны. — Фотографию не шлем, — посмеялся воровской помощник. — Сам говоришь, в лицо знаешь. Лучшего не надо. Ржет, смотри-ка. Вот они, воры: если не так, то эдак ужалят и напомнят, кто ты есть. Координаты, где лаве с волынами брать, эсэмэской бросили. Упаковка полная. Прем. Дорога под колеса теперь не летит уже, а ползет, покачиваясь. Слыхал я про участок до Тайшета, здесь воровать только пешедралом. Не погоняешься. Средняя скорость — 20 км/ч. Бугры торчат, будто по всей трассе фугасы рвали. Никогда такого не видел — настоящая фронтовая дорога. Пост ГАИ, единственный по этому кошмару, торчит, как гриб, в самом начале бедствия. Гайцы оглядели нас бегло. Когда спросили: «Чего без товара?» — даже не понял сначала, а у Леваши челюсть отвисла. Мол, какой такой товар-мавар? Прибросил, как со стороны мы смотримся. На этой тачке — стопроцентные ларечники. — Грузовик, — говорю, — сломался. За подшипником едем. Гаец гривой своей покивал и показывает палочкой — езжайте, мол. Леванчик молчит, разъяснений ждет. Спрашиваю: — Что, не сообразил? Плечами жмет, смотрит удивленно. Когда пояснил, не рассмеялся. — Вот что значыт тачка, — говорит. — Как бы не получили с нас тэпэрь пацаны как с барыг… «Ха, — думаю. — А не так уж и не прав партнер мой. Такие машины, как у нас, могут быть шибче иных “мерседесов” упакованы. Звери, кто с ларьков живет, бывает, неплохие суммы возят». Но Бог миловал. Проскочили мы участок убитый. Тайшет миновали, Алзамай какой-то, и собрались в Нижнеудинске спать залечь. Городок славный. На переговорный пункт заехал с Канском связь поддержать. Все спокойно у пацанов. Решил свинорылому домой звякнуть и посмотреть, кто трубу возьмет. Если женский голос, Михаила спрошу, а если мужской — тембр послушаю да постараюсь понять характер жертвы. Нам пора уж привыкать друг к другу, скоро неразлейвода станем, пока на том свете не словимся. Жду, пока соединят с Иркутском, и думаю: «Вот паренек делами своими занят и не знает вовсе, что смерть его на подходе. Заговорит сейчас “алло-алло” в молчащую трубу, занервничает. Думать станет, кто да что, а может, и плевать ему на такие звонки, чую я, непрост паренек…» — Иркутск, вторая кабина, — телефонисточка кричит. Пошел. Голос женский. — Алло. Слушаю. — Михаила можно? — Позже будет, — отвечает. — Может, что передать? — На сотовый перезвоню, — говорю, а сам с листочка цифры читаю. — Не поменял? Последние цифры два-два, шесть-шесть? Уезжать не собирается? — Сто лет не менял, — смеется. — А в городе еще дня три будет. В экспедицию собирается. Чувствую по голосу, напряжена была чуток, а сейчас отлегло у нее. «Тоже нерпа добрая», — думаю и прощаюсь так вежливо. Воздух выдохнул помалу. Разволновался я что-то. Баба-то евонная нерпа-нерпой, а прокололась. «Дня три, и в экспедицию, — соображаю. — Значит, на четвертый. Можно сильно не спешить — вовремя идем». Волнение не пропало, а лишь усилилось. Забавные у нас связи с этим Птахиным. Ощущение появилось, что знает он про нас и к встрече готовится. Но успокаиваю себя. Мол, откуда знает? Кто цинканет? Не битва же экстрасенсов… Леваша в гостинице с книжкой валяется. Я радуюсь — растет паренек, теперь можно быть за него еще спокойней. До последней неудачи он бы уж город обследовал, а тут лежит, почитывает. Загасились рано. Старт наметили на шесть утра. Таксист у гостиницы рассказал, что от Тулуна до Иркутска голимый асфальт. Так и есть, шуршим резиной в темноте — зорьки ждем. Осенью светает поздно, вот-вот на зимнее время перейдем. Я в одной книжке читал, что никакой экономии зимнее-летнее не дает, а делается это для осознания всеми гражданами государственной руки. Мол, есть над нами таки царь-батюшка, который дважды в год самим Временем управляет. Глубоко запало мне это утверждение. Думал-думал — так и есть. Вот нас возьми — вне государства живем и поперек его законов из года в год, но даже воры в законе стрелки на часах переводят. Не будешь же, как баран, в другом измерении существовать? Так что кричи не кричи, а государство так или иначе свое возьмет…