Когда к городу Зима подлетели, я свой телефон новой сим-картой зарядил. Связь по всей трассе кроет. Время экономлю, звоню по контактам воровским. Ждут нас иркутские пацаны. На улице Мухиной какой-то. Бывший магазин «Оазис». — Любого спроси — покажут, — сказали. Молодой голос. Чую я, неплохой паренек, лишних вопросов не задает. Люблю стремящуюся молодежь. Идея — она на то и идея, чтобы мозги набекрень сворачивать. Хотя, когда про Великую Отечественную читал, понял, что с возрастом любая идея перегорает. Даже в те времена, когда «За Родину, за Сталина», молодежь первой гибла. Вся статистика об этом говорит. Рисковали пареньки собой, жертвовали, а старшие не то чтобы отсиживались, а скорее, на рожон не лезли. Базарю с пацаненком и чувствую, что заинтригован он. Понимаю — не кто-то со стороны ему звонил. Чую, Сам разговаривал и задачи ставил. — Упаковано и покладено, — говорит. — Все по списку… — О, кей, — отвечаю. — Приятно слышать тебя, брат, и радует, что мир по-прежнему наш. Прощаемся. Поинтересовался, не понадобится ли еще какая помощь. Я ему адрес свинорылого отдаю: мол, посмотри, как встать да откуда глядеть. За рулем Леваша. Глаза над черной бородищей абрека моего сверкают. Сразу ясно, о чем думает. Наверняка: «Конь, какой конь…» Даже на рычаге переключения скоростей у беса глаза ярче заблестели. Рычит «девятина», мнет под себя дорогу. Настроение наконец появляется. Нет неясностей, воровская дорога чистая. Держись, свинорылый! Иркутск все ближе, машин все больше. Суета дорожная. Ментов тоже немало. Хорошо жить в бродяжной России, гляди тока, не моргают ли тебе со встречки. Тепло на душе — весь мир за нас. Пацаны в Иркутске ждут. Поляну сейчас стриганут, прибудем мы к ужину и к полному раскладу. Думаю в азарте: «Еще бы Птахин свинорылый сам башку себе свернул, и полное атанде! Задание выполнено». Загадал даже, что если эта мысль кайфовая сбудется, выдам полную долю Мерабу, с которым сейчас говорил. В Иркутск ввалились после обеда. Улица Мухиной на другом краю города, но все оказалось просто как три рубля. Мераб пояснил, что город вдоль Ангары стоит, нам по левому берегу, как заедем, на самый верх. На плотину. К водохранилищу. Язык до Киева доведет. Через полчаса на месте были. Молодцы езиды. Гонцов воровских по чести приняли. Мераб шепнул, что никто не в курсе дел, — гости мы да гости. «Забавные дела в датском королевстве, — думаю. — Пацану еще и тридцати нет, а слушают его все…» Позже понял, что паренек настоящей бродяжной масти. Дипломат, мать его! Пока ужинали, к нему кто только не приходил. Положенец города, и тот появился, но к нему он лично пошел, видимо, шепотками на ухо не отделаешься. Оказалось, что Мераби уже выставил на адресе наблюдение, и нам теперь нужды париться самим нет, а можно отдыхать с дороги по-человечески. Паренек предложил мне еще: мол, давай, пацаны мои сами его заделают, но я отбил все эти претензии сразу. «Шустрый паренек, — думаю. — Не воровская ли это прокладка?» А сам шепнул ему, что личное здесь и работа непростая — старшие братья о несчастном случае просили. Тот понятливо поморгал и рассказал, что пересекался раз с Птахиным в ночном клубе «Чердак», и проговорился тот, что садил в ментовскую бытность езидского вора. — Открытым текстом? — Он не бздлявый, — ответил Мераби, и я почувствовал уважение в нем. — По-армянски базарит. Я его попробовал подгрузить: мол, вскрылся в лагере тот вор, а он посмеялся лишь и говорит: «Не ври, на воле помер, а наши с ним вопросы отрегулированы при личной встрече еще до смерти». «Серьезная рыба мой свинорылый, — думаю. — Не удивлюсь, что готов он к встрече. Дальше посмотрим…» Отночевали. Спозаранку выскочили на место. Втроем. Мераб лишь задач с утра понаставил, и поехали. Говорили с наблюдателями по сотовому на громкой связи. — Нэ выходыл еще, — сообщила трубка. — Спать давно лег? — Дамой в дэсять зашел. С парнягой каким-то. Машына пад акном стаит. «Машина — не показатель», — думаю, и вентилятор канский вспоминаю. — Ну что, Мераби, — говорю. — Все мое — твое, а долю в случае удачи ты честно заработал. — Не в доле дело, — смеется Мерабчик. — Мне самому перец этот покоя не дает, мы, воры же, как инопланетяне — редкий вид, а этот гад на нашенских охотился, и удачливо. — Вором себя знаешь? — интересуюсь тихонько. — Без пяти минут. Сразу ясно стало отношение старших к пацану. Воровской масти не спрячешь. Кругом-бегом у него все вери-велл. Бродяжной характер — везде свой. — Мне про тебя «Сам» многое говорил, когда я у него в последний раз был, — шепчет пацанчик. — Иркутск для тебя теперь — дом родной. Он рассказывал, как ты хозяйствовать можешь. Не все же время, Роин, с налетов жить, можно и остепениться уже. — Пробовал бизнес делать, — шепчу. — Не идет чего-то. — В Иркутске пойдет, — смеется Мераб. — Я лесопереработку сейчас ставлю, решишься — в полной доле будешь. Деньги воровские. На любой проект хватит… — Вышел, — тявкает трубка. Повернулись. — Он, — только и выдохнул Леваша. 21. М. Птахин Думал я, быстрее мы с ребятами соберемся, а у новой компании дел оказалось немерено. У Ани отчеты, а Лысый периметр нового дома закрывает. Пока осень стоит, нужно заканчивать, чтобы тепло на зиму сохранить. Все мечтает о мастерской. Картины писать хочет. Рассказывает: — Потолок стеклянный сделаю, как у Репина. Через пару лет — первая выставка. Так и подмывало спросить: «Не детского ли творчества?», но посмотрел я на Серегу и понял, что неуместны смешки. Мечты ведь у каждого свои. Подбодрил его немного, мол, срастется наш поход — отстроишь, не напрягаясь, хоть собственную галерею. Лысый из иллюзорного мира своего обратно вылез и в меня глазом уперся. Издевку ищет, а я — сама благожелательность. Спрашиваю: — Сколько дней надо работу закончить? Получается, что два-три, и стартуем. Аня мне телефоны эмчеэсные дала, и выдали мне там три изолирующих противогаза нового образца. Запасные кассеты. Жилет противогазный мне своими кольцами для активации патронов гранату напомнил. Забавно — простое колечко висит, а опасность в воздухе витает. Не понравились мне, иными словами, противогазы, хотя понятно, что без них ничего не выйдет. Собирали груз у Анечки в институте. У нее там кандейка на первом этаже. Девчонка славная. Открытая. Глаза нараспашку. Хозяйственная. В кандее бутор лежит на все времена. Альпинистские дела по стенам висят, веревки на особо почетном месте. Пара резиновых лодок с транцем и без. Мотор «Ветерок» новенький стоит. Гидрокостюмы. Противогазы сюда же разгрузили. Продукты по списку завезли, что Петр указал и Аня скорректировала. Возим, грузим, а меня все тревога гложет, как там дела в Канске, и гадость всякая в голову лезет. Ужинали у меня вместе с Лысым. Жена настряпала всякой всячины. Серега в ударе. Кричит над полными тарелками: — Не бывает много пирожков с мясом! — А с капустой? — жена спрашивает. — И с капустой не бывает… Вмазали по рюмахе. Сидим, как в старые добрые времена, и разное вспоминаем. Покойничков помянули — друзей, врагов, бывших друзей, кто рядом не удержался и по глупости собственной голову сложил. На вторую бутылку пельменей наварили. Серега себе не изменяет. — Не бывает много пельменей! — орет. — С похмелья завтра штук восемьдесят съем, что мне ваши сегодняшние сорок… Я хохочу, не могу, он всегда такой. Фотки достали. Двухтысячный год, мы с Лысым «воруем» вагон ничейной слюды. Лагерь наш прямо на рампе около ж/д ветки. Воду привозят раз в сутки — пятьдесят литров. По двадцать пять на брата. Лето, жара. Я объявил ему тогда: мол, «моется тот, кому лень чесаться». Пословица армейская верная. Пять дней чеса, и три недели даже не потел. Спросите, почему лагерь так поставили? Рядом со слюдой. Поселок Большой Невер — глухой. Работы нет, вот и тащат местные все что ни попадя. Тары заполнено на вагон. Стоит отвернуться, и хана, не будет мешков — высыплют слюду на землю. Мешки на пропой пойдут, а мы — начинай сначала… Побродяжили мы, конечно, с Серегой в девяностых. Воспоминания на третьем пузыре закончились — жена скомандовала. Хотел посопротивляться, ведь и половины не оговорили, но права она, завтра последний день на сборы, и в «подземлю». Постелила нам с Серегой в гостевой комнате. Перегар от меня, видите ли.