Одежду для похода даже не знаю какую и брать. Оставил все на Слюдянку. Затарили волыны мерабовские. Деньги с собой забрали. Мало ли что там по дороге. Пожрали и вперед. За Иркутск я теперь спокоен. Сейчас надо Юрку Заморенка искать. Мераб обещал с армянами тамошними созвониться, пока мы едем. Дорога неудобной оказалась. Сплошной круть-верть. Если гоняться, то никак. Повороты, горки. Под самый конец трассы даже кавказский серпантин нарисовался. Когда Байкал открылся, понял я, что многого еще не видал. Никак не мог подумать, что возможна такая красота. В свое время Иссык-Куль меня так поразил, но здесь на два порядка красивей. Остановились на половине спуска — рыбы поесть, а тут Мерабчик звонит. — Есть в Слюдянке Заморенок, — говорит. — Телефон и адрес не дали. Отведет тебя к нему Самвэл. Номер пиши. Доели рыбу. Звоню. — Баревдзес, — на армянском базарю, типа как дела? Обсказал, что надо. Тот в трубку похмыкал и говорит: — На площади встречу, на «вольво» синей. — А Заморенок? — Со мной будет. К вам перепрыгнет, и решайте сами дальше… По голосу слышу, старому — за пятьдесят. Матерый. Правильно осторожничает. Вдруг что не так? А тут свел и отвалил красиво. Когда пост ГАИ прошли, понял я, что пофартило. Этот уж точно не объехать — справа сопки, слева Байкал. Глазами с гайцом встретился, тот как раз фуру потрошил, кивнул ему как знакомому и заулыбался. Он в недоумении завис, а я и проскочил. Тяжело мне этот «зейхер» дался. По взгляду гайца понял, что мертвый на этом посту угол. Водил за людей здесь совсем не держат. ГАИ тут Господь. Господь и верховный судья. Городок начался сразу. Дорога прямо через него шурует, а я од впечатлением от поста местного. Даже пословицу одного каторжанина вспомнил: «Чем мельче деревня — тем круче перцы». «Так и есть здесь, по ходу, — думаю. — Интересно, кент старого такой же важный?» Но оказался пацаном как надо. Мы когда на площадь подрулили, он как раз около «вольвы» папироску курил. «Ну, — думаю, — точно он!» Арестанта от СССР за версту видно, и Юрка мне сразу понравился. Знает себя пацан, и на улицу покурить вышел не потому, что Самвэл недоволен дымом в салоне. На солнышко щурится да улыбается чему-то. Правильно! Солнышко любому арестанту мило. Как антенка оно… Светит всем, у кого дневное время. Сидит где-то за колючкой сейчас такой же пассажир и тоже солнышком любуется. О воле думает. Подрулил вплотную. — Юрка? Вопросов не задавал и в салон нырнул. Самвэловскую «вольво» только по крыше хлопнул: мол, давай, покеда… Огляделись. Жесткий пацан. Даром что мелкий. Выжидательно смотрит. В глазах лишь искорки озорные мелькают. Приветы передаю. Знакомимся. За дело сразу базарить не стали. Вопросики друг другу позадавали. Где катался? С кем? Оказалось, знакомых у нас немало. Леваша молча сидит. Грамотный абрек. Горское воспитание: старшие базарят — не суйся. Интересуюсь подземными позициями. Удивляется. Мол, не за апатитами же приехали? Ситуацию обрисовал вкратце. Мол, получится ли организовать несчастный случай в шахтах. Расклад неплохой. Ходоков внизу мало, только Юрка, да еще один, полусумасшедший, с которым они территорию делят. — Если на моей стороне шарахаться будут, то вообще без вопросов, а вот если на его, тогда будем думать… — Может, перебазарить? — Не совсем человек он сейчас, — Юрка отвечает. — Иной раз без фонаря в кромешной тьме по шахтам бегает. — Как же ты от него увернулся? Он же наверняка с тобой делиться не собирался? — Погоняло у меня правильное. Вовка, правда, тоже мелкий, но я — настоящий Заморенок. Если по вентиляционным ходам начну шмыгать, никто не поймает. Поохотились мы, конечно, друг на друга. Сейчас тоже: то я ловушку ему поставлю, то он мне, хотя и договорились. Шахты же валятся понемногу. Вот землетрясение недавно было, в Култуке даже трубы на домах поотрывало. Под землей кое-какие переходы осели. Крепи слабеют. — Шмотки где будем брать? — интересуюсь. — Завтра по магазинам глянем. В Иркутске их пасет кто? — Конечно. — Ну вот и славно, хотя, может, и сегодня успеем вас перелицевать. Прокатались еще час. Фуфайки купили славные, сапоги кирзовые, робу брезентовую, по паре на каждого. Мелочь всякую, жратву. Рассказал, что у тех, кто едет, альпинистская снаряга с собой. — Нам без нужды, — Юрка говорит. — Входов-выходов хватает. — А с оппонентом что делать будем? Ну с Володей… — С Козлякиным? С тем базарить без понту. Если на его территорию придется идти, дело — швах. Хотя, может быть, он за нас всю работу и сделает. Этот уж точно специалист по несчастным случаям. А может, упростим задачу? — ?? — Звякни старому. Предложение такое: валим всю экспедицию наглухо и прячем так, что никто не найдет. Пускай МЧС хоть землю роет. Часто же не находят таких экстремалов. Нет трупов, нет и преступления. «Ничего себе, — думаю. — Прыткий паренек… Про долю еще и разговора не было, а он уже готов всех закопать». Тут стук в двери. Заморенок в окно глянул и удивился. — Вова Козлякин собственной персоной, — говорит. — Давайте-ка в ту комнату валяйте, а то я на пороге его не удержу. Прыткий шибко… 23. В. Козлякин Хорошая лежка на горе удалась. Одно удовольствие наблюдать. Двор Петра как на ладони, а с ним и половина города. Вон Заморенка домишко грибом приютился. Подворье Быкова. «Как по заказу, — радуется Козлякин. — Мышь не проскочит». С водой проблем нет. На самой макушке дождевой воды в паре ям накопилось на два небольших озерца. Жратву готовят на горелке газовой. Максимка вырос парнишкой с пониманием. Во всем отца поддерживает и лишних вопросов не задает. Вахты расписали на весь световой день. Ночь, по логике, ни к чему, хотя, как проснется Козлякин, нет-нет и глянет в бинокль. Не светятся ли окна у Петра? Может, прибыл кто? А тот дела по дому заканчивает, пока погода. Торопится куда-то. До темноты стучит. Чует Володя: вот-вот начнутся соревнования. Что там, интересно, очкастый в Иркутске? Наверняка тоже собирается да дела в порядок приводит. Нехорошие предчувствия одолевают. Сам с собой разговаривать начал. Максимка даже поинтересовался: мол, чего ты, батя, бормочешь? Молишься, что ли? Замолишься тут. Ясности никакой. А если месяц сидеть придется? Можно, конечно, все бросить и на дар свой понадеяться. А вдруг подведет? Чем посторонних внизу ждать — в шахтах, так уж лучше тут. И сменщик под рукой, и на воздухе. Честно сказать, побаивался Козлякин изменений в себе. Сначала, когда жена уходила, не верил он ей, что другим становится. Блажь, думал, а потом и Быков-покойничек отодвинул его от себя, и друзья стали избегать. Задумываться начал: что же это такое? Ладно бы один или двое, а тут почти все… Когда разобрался, поздно было. Скрючила его «подземля» в злобного карлика. Потому Максимку лишний раз в шахты и не берет, хотя тот другой жизни для себя не мыслит. «Ничего, — прищурился Козлякин, — доберемся до $, заживем… Жалко, папаша недоговорил, что там, в каверне?» Ответа не было, а он его и не ждал. Так, мысли приятные в голове перебирал. А что? Максимка за двором петровским наблюдает, можно и помечтать. Во второй половине дня возникло чувство, будто явится кто сейчас. Надо же, почти четверо суток ничего не было, а тут чес пошел. Выбрался из палатки на улицу. Город внизу нежится под осенним солнышком. Байкал рябью солнечной сверкает на голубом. Властелином мира себя Козлякин в такие минуты чувствует. Так и хочется протянуть руки, свернуть всю картинку аккуратно и в карман убрать вместе с людишками и красотами всеми. Пару раз, пока наблюдал, прикинул даже, с какого конца скручивать лучше городок этот. Но реальность важнее. «Что там за новости? — гадал Володя, разглядывая плацдарм в бинокль. — Где тут и что началось?» На всех подворьях, за которыми смотрят, тишина. Городок полусонный — будто отдыхать прилег. Не подумать даже со стороны, какие страсти иной раз за внешним благополучием кипят. У Петра тоже тишь да гладь сейчас, а день-два, и начнется незаметно для окружающих суета. Никто не знает про секрет Быкова, а знали бы, сто процентов покоя бы не стало. Наверняка нашлись бы смельчаки нырнуть в «подземлю». Почему нет? Молодежь подросла. Кто кого и в какие времена слушал? Бывает, и сейчас иной раз местные новички в шахтах появляются. Сам не ловил, а следы видел. Как впервые наткнулся, так задумываться стал. Вроде как и разобраться бы надо. Бешенство раздирает, а с другой стороны, не дай бог что… все знают, кто там, в шахтах, чудит. Так не трогают, а как близких потеряют, могут и грохнуть ненароком. Пару раз просчитывал, кто в шахты гуляет, и приходил к родителям с известями: мол, видел вашего паренька под землей. Смотрите, крепи слабенькие, а после землетрясения вообще много неожиданностей разных. Хорошо, в самый низ почти никто не ходит. Пошарятся по верхним горизонтам, охотку собьют, и все. Уже года три следит только, чтобы на глубину не спускались, да по старой памяти ловушки мастырит. Специально не делает, разве попадется крепь расшатанная, или камушек какой покрупнее, «дышит». Тут уж устоять не получается. Просыпается в нем в такие минуты злобный карлик, и никак с ним не справиться. «Интересно, а что Заморенок? Так же его крючит, когда посторонние в шахты заходят, или нет?» — задумался Володя, разглядывая Юркино подворье. Ничего примечательного. Крадется только в тупичок, где он живет, «вольво» армянская. За рулем, конечно, старший семьи той, Самвэл. Машину свою никому не доверяет. В Слюдянке появились лет двадцать назад и расстроились сейчас по-настоящему. Купили в свое время бараки рудоуправления и заделали себе на берегу реки настоящую усадьбу. Когда гости там, то и барабаны стучат, и дудки ихние играют — настоящий Кавказ. Самвэл много лет на Новый год пару мешков подарков собирает да надевает костюм Деда Мороза. Потом по городу катается и детишкам сладости с игрушками дарит. Местные на такое неспособны. Только завидовать да к себе тащить, а эти интересно живут: и себе радость, и детишкам сказка. — Так-так-так, — забормотал вслух Козлякин. — Значит, Самвэл в гости к Заморенку поехал. Интересно, что у них там за дела? В голову ничего не идет, но ясно становится, что не просто так слюдянский Дед Мороз в тупичок крадется. Простоял минут пять, а потом калитка открылась, и конкурент-совладелец подземного царства собственной персоной к машине подошел. Поговорили минутку. Заморенок калитку запер и в «вольво» забрался. Обратно двинулись.