— Да ты послушай, — Чиграш потер лоб — либо побоялся обидеться, либо слишком был захвачен идеей. — Найдем этого доходягу небось там и лежит, подбросим его на дорогу. Они остановятся, выйдут помощь оказать, а мы с двух стволов, а? — В твоей башке хоть чуток ума-то есть или совсем без соображения? Нельзя им останавливаться, у них инструкция. По радио сообщат и все. — У них гуманизьм, — страстно, уверенно убеждал Косого Чиграш. — Не бросят умирать на дороге. Остановят, не бойсь. Леня ясно вдруг представил себе, как его выволакивают из леса, истерзанного, с изуродованным, чтобы не опознали, лицом, грязного, потерявшего человеческий облик, и как приманку бросают на дорогу. Ну уж нет! Леня сжал кулаки — и чуть не застонал от ненависти, захлестнувшей его мутной волной, смывшей остатки былого страха. Он вспомнил, как не мог когда-то выстрелить в Косого. Теперь, если надо, он разорвет его голыми руками. Косой помолчал, подумал. — Не пойдет это. Вся любовь. Да и где этого… искать. Либо уполз куда, либо протух уже — возись с ним, вонючим. — Ну, как знаешь — тебе решать. — День-два еще здесь поработаем. Если не будет фарта, надо смываться. По дороге пару магазинов возьмем, потом в лодку. Внизу по реке, где пошире, островок есть — одна трава, там нас искать не будут, отсидимся, пока шум стихнет, — и в город. Вся любовь. Когда они улеглись, Леня подкрался к самой палатке, но, кроме зевков, а потом храпа, ничего больше не услышал. Впрочем, он и так узнал вполне достаточно, чтобы действовать не вслепую, а наверняка. В надежде, что у костра что-нибудь осталось, он осторожно приблизился к нему, готовый в любую секунду бесшумно исчезнуть в лесу, осмотрелся, но ничего не нашел. Даже топор они забрали с собой в палатку. Леня так же беззвучно ушел, разыскал свои пожитки и смело развел огонь. Время у него есть, можно хорошо подготовиться к предстоящему. В одной из банок — большой, из-под компота — он сварил грибную похлебку, а от другой отломал крышку, сложил ее вдвое и решил утром смастерить из нее нож. Потом надрал с камней и с деревьев охапку сухого мха, завернулся в брезент и долго лежал без сна, обдумывая план действий. Главное, не обнаруживая и не подвергая себя опасности, загнать своих врагов на остров, предварительно измотав, напугав и обезвредив, а затем сообщить в милицию. Причем ни в коем случае не дать им поживиться грабежом. Он думал долго, старательно, как полководец перед решающей битвой. Правда, у этого полководца был только один боец — он сам, но зато битый-перебитый — такому цены нет. Утром Леня взялся сперва нож себе ладить. Консервную крышку, сложенную вдвое, он обстучал на камешке, направил, втиснул в расщепленный сучок и обмотал его куском шнурка. Нож не нож, а какая-то пилка получилась. Потом он сломил березку, погрел ее над огнем, чтобы немного подсушить, и ехал равномерно обжигать с двух сторон: лук должен иметь правильную форму — потолще в середине, потоньше по концам. На тетиву пошла бечевка от брезента. А вот со стрелами пришлось повозиться. Леня долго скоблил подходящие прутья, обсушил их над огнем, на огне же и заострил, а на один — самый ровный — надел гильзу и сплющил ее на камне. Эту же стрелу оперил. Потренировавшись, чтобы освоить новое оружие и знать характер стрел — какую куда отклоняет в полете какая дальше летит, какая точнее бьет, Леня сел в за-саду у. бочажка и подбил-таки первой же стрелой птицу. Что была за птица, он не знал, не видал таких, но, выпотрошив ее своим смешным ножом и облепив мокрой глиной, запек в углях и съел с удовольствием, запив целой большой банкой брусничного чая. Ну, а теперь — за дело. Леня снова аккуратно прибрал и спрятал имущество, прикрыл угли золой и двинулся в путь, осуществлять первую часть своего замысла. Лук он повесил на плечо, стрелы засунул за пояс. Леня знал, что сейчас Косой трудится у ручья, а Чиграш наверняка хлопочет в лагере. Он со звериной осторожностью подкрался поближе и стал наблюдать. Где-то неподалеку стучал топор, потом послышался треск и, к костру вывалился Чиграш, волоча за собой сваленную сухую лесину. Пока он шумно разделывал ее на дрова, Леня подобрался еще ближе и, наконец, разглядел то, что хотел увидеть, — карабин Чиграша висел на сучке, рядом с палаткой. Теперь надо терпеливо ждать. Леня спокойно лежал в черничных кустах, жевал ягоды, слушал, как бормочет Чиграш про самовары. И вот он взял казанок и пошел к ручью. Леня изготовился и, одним прыжком выскочив на полянку, сдернул карабин с дерева и скрылся в лесу. Он перевел дыхание и открыл магазин — четыре патрона. Ничего, вполне хватит для осуществления задуманного. А охотиться с ружьем ему все равно нельзя. Леня переменил место — отошел немного дальше, но так, чтобы все слышать и ничего не пропустить, залег в ямку, прижав к себе карабин. Вскоре вернулся Чиграш. Конечно, он ничего не заметил и спокойно продолжал заниматься своими делами. Леня ждал. Ему было хорошо и совсем не страшно. В руках его было оружие, в сердце — злость и решимость. Иногда он поглядывал в сторону стоянки, но в основном лежал на спине и смотрел в небо, слушал легкий шум деревьев и птичий щебет. Чиграш снова было забубнил свои самовары и вдруг замолчал. Леня выглянул. Тот растерянно озирался, потом повесил казанок и заглянул в палатку, обошел ее кругом и побежал к Косому. Леня ухмыльнулся, встал, забросил карабин за спину и быстро полез на дерево. Сейчас, когда они будут искать оружие, лучше, конечно, не попадаясь на глаза, быть рядом и следить, как станут развиваться события Знать все — это теперь его главный козырь. Сверху ему хорошо были видны палатка и костер, излучина ручья. И кругом — зелено-голубое лесное море, безбрежное, спокойное. Вот они! Бегут. Впереди Косой с карабином, сзади боязливо пыхтит Чиграш. Лихорадочно переворачивают вещи в палатке, шарят в кустах, озираются. В воздухе висит приглушенная ругань — злая Косого, испуганная Чиграша. Косой не выпускает из рук карабин, вскидывает его на каждый шорох. — Ах ты, сука! — шипит он на Чиграша. — Проспал, сволочь! Выследили нас! На. мушку взяли — вся любовь. — Да я-то что? — нервно поглядывая по сторонам, оправдывается Чиграш. — Ты уж совсем… Да, может, это и не менты вовсе. Может, это кловун наш шутит. Оклемался и скрал ружье, шалит. — Скрал… Сдох он давно, дубина. Все береглись, не шли на мокрое, а его, считай, порешили. Собирай барахло— смываемся. Они торопливо покидали вещи в сидора, сорвали палатку, скомкали ее и, не загасив костра, дернули в лес. Леня соскользнул с дерева и осторожно двинулся за ними. Напуганные загадочным исчезновением карабина, Косой и Чиграш в панике неслись по лесу, как обезумевшие лоси, стремясь поскорее оторваться от возможных преследователей. Поспешая за ними, Леня, однако, головы не терял, погоней не увлекался. Косой хитер и осторожен, он, подозревая слежку, не будет долго гнать вслепую, захочет разобраться в обстановке, сориентироваться и сбить со следа тех, кто идет по нему. Поэтому, зная, какого направления они будут неизбежно придерживаться, Леня не таясь рванул в обход, чтобы обойти их, опередить и вновь оказаться у них на пути. Бежал он быстро, но сторожко и расчетливо. Важно было не только не упустить их, но и не попасть в засаду. Он дважды пересекал какую-то дорогу (здесь можно было бы подождать, остановить первый же грузовик, но об этом он даже не подумал), перебегал, разбрызгивая холодную воду, ручьи, спускался, взбирался, обходил и, наконец, нашел удобное для засады место — почти голую неровную скалу — и залег на ней. И вовремя! Не успел он еще отдышаться, как увидел, что невдалеке колеблются кусты, качнула верхушкой молоденькая елочка, взлетела какая-то вспугнутая птаха и на прогалину перед самой скалой стремительно, будто их вышибли, вывалились Косой и Чиграш. Они замерли на мгновенье, оглядываясь, свернули в сторону и, попетляв среди камней, залегли лицом к своему следу, словно загнанные хищники, подстерегающие ранившего их охотника. Косой напряженно смотрел вперед, сжимая шейку приклада, готовый защищаться и нападать. Чиграш уткнулся мордой в мох, казалось, даже не дышал. Искушение было слишком велико, чтобы ему противиться. Ленины враги были прямо под ним — открытые, спиной к нему. Леня выдвинул вперед карабин, приложился и поймал на мушку сначала широкий зад Чиграша, а потом туго обтянутую прожженным ватником спину Косого. Если стрелять, то в него первого. Чиграша он не боялся — с ним, глупым и трусливым, Леня справился бы один на один. Велико было искушение… И ведь, главное, наказания он скорее всего не понесет. Даже если найдут их трупы в тайге, проведут следствие — что можно доказать? А если все-таки докажут, то наказание будет не слишком суровым. Положим, он попытался задержать преступников (он даже обязан это сделать) — не вышло, и, защищаясь, он убил их. Это учитывает закон. Положим, они даже сами напали на него — ведь по сути так и было, — значит, он мог всеми мерами защищать свою жизнь. А совесть? Уж совесть-то его была бы чиста. Все, что они сделали, давало Лене полное моральное право на месть. Вот только, убив их, не опустится ли он тем самым до их уровня, не станет таким же бандитом, смело стреляющим в спину?.. Леня с сожалением опустил карабин. Долго лежали эти трое в лесу, выслеживая и подкарауливая друг друга. До темноты. Потом Косой и Чиграш поднялись и прошли внизу, совсем рядом со скалой — Лене даже слышно было их тяжелое дыхание и по-мальчишески очень хотелось гаркнуть неожиданно и громко, чтобы они подскочили… Леня отпустил их на необходимую дистанцию и проводил до места ночевки. Костер они, конечно, разводить не решились, что-то всухомятку пожевали и улеглись на расстеленной палатке. Леня тоже устроился без особого комфорта — было-голодно, холодно, неуютно. Напряжение этого трудного дня постепенно проходило, и он, прислушиваясь — не застали бы его врасплох или, чего хуже, не удрали бы в ночь, — с трудом удерживался, чтобы не заснуть крепко. Но все было спокойно — ночь выдалась тихая: ничто не шуршало, не пищало, не стукало, и он даже подремал вполглаза и вполуха. А со светом снова погоня. Леня держался вдали, предположение его оказалось правильным — шли они к лодке, так что вполне можно было не нюхать их след из боязни его потерять. Так прошло два дня. Леня стал уставать — питался он на ходу, в основном грибами и ягодами. Правда, за это время он дважды останавливался, когда был уверен в своей безопасности, и разводил костер, варил постный суп, заправляя его грибами и зеленью. И все-таки (теперь Леня с уверенностью мог это сказать) весь его прошлый, казалось бы, игрушечный опыт служил ему верную службу. Если бы не изнуряющая погоня, которая отнимала слишком много времени и сил, он вообще зажил бы припеваючи. А пока приходилось туго. Но и врагам его было не легче — без костра, без охоты, в страхе. Леня как-то видел из-за дерева, что они на ходу жевали крупу. Он, правда, глядя на это, слюнки глотал, но и злорадство вполне простительное почувствовал. Ничего, скоро по пути деревня будет с магазином. Тут он осуществит главную часть своего плана: оставит их без харчей, без снаряжения, напугает всерьез и будет гнать дальше неутомимо и безжалостно, как гонит волк оленье стадо. Как стемнело, Леня почти вплотную подобрался к ним. Вначале прятался под елью, опустившей нижние ветки до земли, а когда Косой и Чиграш улеглись, укрывшись палаткой, возле крохотного, чуть живого костерка (видно, совсем невмоготу стало без огня), бесшумно подполз еще ближе, прислушался. Вначале было слышно ему только, как нудно и неразборчиво бубнит Чиграш. Косой же почти все время молчал, лишь изредка роняя два-три слова, из которых одно, по крайней мере, — мат. — Ну все, — вдруг резко сказал он, обрывая Чиграша. — Делать нам больше нечего — надо брать магазин. Харчей всего на раз осталось. — А если сторож там? Чего с ним? — Нам выбирать не приходится — так и так конец один: что в тайге, что в тюряге. — По-тихому надо бы, может, обойдется еще. — Как получится, — отрубил Косой, и было слышно, что он поворачивается на бок. — Часок-другой покемарим и пойдем. Леня чуть выждал, отполз и пошел в деревню. Дойдя до крайнего дома, он постарался хоть как-то привести себя в порядок, чтобы не насторожить кого-нибудь при возможной встрече, и пошел Широкой улицей между домов, в которых давно уже не было огней и тепло и спокойно спали люди. Была у Лени сначала мысль поднять их, предупредить и просить помощи, но быстро ушла, потому что не имел он на это права — мало ли что может случиться: Косой, если что, патронов жалеть не станет. Поэтому все Леня должен сделать сам, до конца. И он пошел на единственное пятно света, провожаемый рычаньем и лаем собак. Вот и магазин. Леня постоял немного в темноте, осматриваясь. Дом — бревенчатый, добротный. Задняя стена, по всей вероятности, глухая, за ней — не то кусты, не то огород. На боковых окнах — решетки. Значит, попасть в магазин можно только через дверь. На ней — большой висячий замок, а над крыльцом болтается жестяной конус с сильной лампой и вьются вокруг мошки. На крыльце, в ярком свете сидит сторож, курит. Он в зимней шапке, в теплом пальто с поднятым воротником Между колен — двустволка. Леня вышел из темноты и не спеша пошел к нему. Сторож поднял голову, вглядываясь, прислушиваясь к его шагам. Леня кашлянул. — Стой, — сказал сторож. — Степа, ты, что ли? Хватит гулять, спать иди — жена небось ругается — заждалась. — Здравствуйте, — сказал Леня, подходя к сторожу. — Я не Степа. Сторож встревоженно встал, поднял ружье и щелкнул курками. — Кто такой? Почему ходишь? — это был крепкий старик с широкой бородой и, судя по всему, человек смелый и уверенный в себе. — Я геолог, — поспешил Леня и опять кашлянул в руку. — Иванов моя фамилия. Вот приболел чуток, ребята меня к вам отпустили, попариться. В крайнем доме остановился. — Это в котором же дому? Под лиственницей? Где ворота с козырьком? — проверяя, спросил сторож, не опуская ружья. — Нет, — спокойно ответил Леня — подходящий дом он себе присмотрел заранее, когда шел по деревне. — Напротив колодца, маленький, с навесом во дворе. Кобель там еще злющий, хрипатый какой-то. — А… стало быть, у Васильевны? — все еще сомневался сторож. — Не знаю, — так же спокойно сказал Леня, устало садясь на ступеньку крыльца. — Не познакомились еще. Она спросонок засуетилась, сразу баню побежала топить, а я к вам, за папиросами. Не угостите? А то в тайге— махра да махра, а у меня горло болит. Сторож, посчитав проверку законченной, прижал ружье локтем к боку, полез в карман за папиросами. — Ну, поизносился ты, парень. Чистый бродяга, на бича похож. А худой-то… — Были бы кости, — бодро отшутился Леня, с наслаждением закуривая, — а мясо нарастет. — Оно и верно, — согласился сторож, усаживаясь рядом. — Дело твое еще молодое. Только бороду сброй. Что у вас за мода такая пошла?