— Да не мода — проще так, хлопот меньше и комар не так жрет. — Ага, — засмеялся старик. — Точно! Он, проклятый, в бороде путается. Леня почувствовал, что момент настал, надо начинать. — Не боязно вам так-то, по ночам одному? — спросил он. — Говорили нам, что в тайге трое каких-то шастают. Милиция их ищет. Участковый у нас на базе был, предупреждал. — Как же — сообщали, обращались. Да оно дело такое — в тайге отродясь кто-нибудь да шастает. Она, матушка, любого либо скроет, либо похоронит. — Не знаю, как и сказать… Может, зря я всполошился… — А что такое? — встревожился сторож. — Случилось что? Или видал кого? Ты говори, не сомневайся. — Черт его знает… Вот подходил я к деревне вашей и по нужде с дороги сошел, в кусты. Слышу, двое прошли, тихо, но с разговором. Много я не слыхал, но два слова уловил: про магазин говорили, про сторожа. Ну кто в магазин-то на ночь попрется? А с другой стороны, может, это ваши кто, за водкой — мол, упросим сторожа, отпустит. Не заходили? — Вон как? Ну, ладно. Хорошо, что упредил. Мы их встренем, у нас, почитай, в каждом дворе по четыре ствола имеется. — Осторожней только — народ, видно, отпетый. — Справимся, не впервой. Не захватим — так отгоним. — Деду, судя по всему, не терпелось повоевать. — Ты вот что: в том вон доме в окошко стукни и Степке скажи, чтоб ко мне бежал, мы с ним населению поднимем. И иди себе, лечися, без тебя управимся. Как Леня и рассчитывал, Косого и Чиграша в лесу уже не было. Леня разыскал свой топорик (большой они, видимо, взяли с собой), отошел в сторонку и подрубил березу, но не до конца, чтобы стояла до поры. Потом перенес к ней палатку, расстелил, лег на нее, прижав к себе карабин, и стал ждать. Ждать, когда в деревне злобно залают собаки, раздадутся крики и выстрелы, когда снова придет пора действовать самому. …Они опять бежали. В бессильной злобе, в страхе, обгоняя, отталкивая друг друга, стремясь скорее скрыться в лесу. И только они добежали до своей стоянки, как вдруг рядом раздался короткий стук, треск, зашумело так, будто упало дерево, и чей-то звонкий голос завизжал на весь лес: — Здесь они, товарищ лейтенант, здесь! — и грохнул и далеко покатился по верхушкам деревьев винтовочный выстрел. Косой, обернувшись на звук, не целясь, выстрелил тоже и врезался в кусты. Чиграш рванулся за ним. Они бежали сломя голову, не выбирая дороги, спотыкаясь о пеньки, падая, пробегая по инерции на четвереньках, вскакивали и снова бежали. Наверное, им казалось, что они в глухой западне, что деревьев в лесу стало вдруг больше, что они нарочно широко раскинули свои ветви, сильные и упругие, стараясь изо всех сил сдержать панический бег, что все вокруг — против них и, не зная жалости, словно в отместку за что-то, пытается их схватить и погубить. Когда затихли вдали треск и шорохи и топот ног, Леня вышел из кустов, раздул костер и решил спокойно дождаться утра, собрать при свете брошенные в панике вещи. Теперь они, его враги, будут без оглядки лупить до того самого притока, где спрятана лодка. И ни в какую деревню больше не сунутся. И каждого куста будут бояться, от каждого звука шарахаться. Утром Леня перенес к костру палатку и вытряхнул на нее содержимое сидоров, положил топор, нож, кружки и миски. Да, это было богатство. Особенно продукты. Ему достались сухари, соль в баночке, сахар и чай, немного крупы, несколько картофелин, табак и даже бумага на закрутку Не было только спичек. — Ну, вот, — удовлетворенно вздохнул он. — Вам — на раз, а мне на три дня хватит. А вы, мои маленькие друзья, теперь будете бежать натощак, комариков покормите досыта, а потом, может быть, и друг друга съедите. Леня разобрал захваченные трофеи, сложил в один из мешков то, что ему пока не нужно (лишний вес), и повесил на сучок, повыше. Потом состряпал отличный завтрак— с кашей и сладким чаем, выкурил подаренную сторожем папиросу и стал не спеша собираться в путь. Прежде всего он брезгливо вывернул наизнанку свой спальник и выколотил его палкой, хорошенько вытряхнул, чтобы духа Косого в нем не осталось. Потом туго свернул его и связал вместе с палаткой, сделав из веревки лямку. Палатку он сперва хотел оставить, но пожалел, да и больно холодно стало по ночам, порой даже иней выпадал Леня оглядел стоянку — не забыл ли чего? — забросил за плечо палатку со спальником, на другое повесил сидор с припасами, на шею — карабин. В мешках не оказалось спичек. Пришлось прихватить баночку, в которой он проковырял несколько дырок, подвязал веревочку вместо ручки и клал на дно, под угли, сырой мох. Леня затоптал костер и, размахивая своим «кадилом», снова вышел на «тропу войны» Следующую акцию он наметил на болоте. Через несколько дней Косой и Чиграш, по всей вероятности, немного успокоятся, решат, что погоня, наконец, отстала, а он им снова поддаст жару, насыплет соли на хвост. И так — до самого конца, пока не возьмет их голыми руками. Чиграш шел молча за Косым Он вообще помалкивал в последнее время — боялся. Боялся милиции, боялся тайги и голода, но больше всего — Косого. Он, как ни был глуп, хорошо понимал, что как только станет обузой, Косой и его безжалостно бросит, руки помощи не протянет, плечо не подставит. Поэтому Чиграш изо всех сил пытался не отставать от него, тяжело пыхтел, стараясь не показывать, что устал и давно уже идет через силу. Положение их было хуже не придумаешь. Жрать нечего, патроны, правда, есть, но, когда за спиной погоня, охотой не займешься. Правда, они сумели наловить рыбы в ручье, но есть ее пришлось почти сырой, да и без соли. Они вконец одичали, оборвались, заросли грязными бородами — совсем потеряли человеческий облик, были страшны. В деревне теперь не покажешься — враз заметут Оставалось одно — добежать до лодки… А дальше что? Косой хотел спуститься ночью по реке, добраться до мест, где о них еще не слыхали, и там добыть все, что нужно — еду, одежду, припасы. Но Чиграш уже в это не верил. У него болели покусанные собаками ноги, он сильно ослабел физически, так как совсем не мог переносить голод, и окончательно пал духом. По ночам он вскрикивал, будил своими криками Косого, получал тычок в бок и несмело оправдывался: — Страшно вдруг стало, Вовик. Сон страшный привиделся. Старуха какая-то поганая. И Ленька с ней, весь костлявый и с ружьем. Косой материл его, поворачивался спиной и снова засыпал. Он сильный был и сдаваться не собирался. И в мыслях того не было. Выберется. Все сделает, на все пойдет, но выберется. Встретили как-то охотника. Тот не видел их, и Косой, долго целившись, все-таки не выстрелил — побоялся. Решили просто отобрать у него продукты, но и это не вышло — охотник заметил их и не подпустил близко, отошел, пятясь, подняв ружье, и скрылся в лесу. Где-то в начале болот у Чиграша пропали ночью сапоги. Косой не разувался с вечера, а Чиграш, жалея уставшие и больные ноги, снял обувь, а утром сапог уже не было. И эта пропажа вновь встревожила их. — Я дойду, дойду, — испуганно заверял Чиграш Косого, который не смотрел ему в глаза. — Портянками обмотаюсь, обвяжу их и пойду. Не отстану, не бойсь. Косой ничего не сказал, только закинул карабин за спину и пошел. Погода заметно портилась. Становилось все холоднее. Часто моросил дождик. Над болотами поднимались туманы. И однажды вечером Чиграш увидел вдруг Ленино привидение. Оно выплыло из тумана, плавно прошло мимо и снова исчезло в тумане. Чиграш отчаянно завизжал. Косой не стал разбираться что к чему и одним прыжком скрылся в лесу. Чиграш догнал его только в середине болота, на островке. Они шли теми же местами, что и раньше, только в обратном направлении и поменявшись ролями. И хотя Лене в его неустанном преследовании тоже приходилось очень нелегко и сам он почти не отличался от тех, кого безжалостно гнал по лесу, был так же измотан, страшен и дик, — порой легкая торжествующая улыбка трогала его обветренные потрескавшиеся губы. Он весь, как в теплой воде, купался в сладостном чувстве осуществляемой мести… Главной его заботой оставалась пища. Добывать ее приходилось на ходу, от случая к случаю. И Леня эти случаи никогда не упускал. Он знал — вся его сила сейчас в еде (как полопаешь, так и потопаешь) и в полноценном отдыхе. Поэтому все время, что он тратил на сон, добычу и готовку еды, Леня наверстывал ходом. Крупу он тщательно разделил на равные порции и увязал их в тряпочки, расходовал бережно, строго придерживаясь установленного рациона, на каши не тратил, варил только суп, добавляя в него все, что попадалось на пути за дневной переход — зелень, коренья, словом, витамины. По-прежнему выручали грибы. Несколько раз ему попадались лоси, но Леня не стрелял их. Зачем? Много с собой не возьмешь, а губить такое большое животное из-за куска мяса у него не поднималась рука. На второй или третий день погони он подстрелил зайца, рассмеявшись над тем, что подбил двух — обеспечил себе ужин и завтрак и еще больше подстегнул Косого и Чиграша, которые наверняка слышали его выстрел Днем Леня останавливался только на чаепитие Заварки ему хватало, несмотря, а может быть, и благодаря тому, что Косой и Чиграш привыкли чифирить напропалую, к тому же он добавлял в нее листья брусники и смородины. К чаю — один сухарь и один кусочек сахара. Было тяжело телу, но легко душе. Как ни странно, все тяготы этой дикой гонки не ложились на него бременем, которое хотелось бы поскорее скинуть. Напротив, отними это сейчас у Лени — и вся его жизнь лишится цели, весь он обмякнет и обрушится грудой тряпья, как огородное пугало, из которого выдернули палку… Так он и шел, вернее, бежал, осуществляя свой план, верша свой праведный суд. И он ни на мизинец не сомневался в успехе. Неудачи теперь просто не могло быть, иначе это было бы слишком большой несправедливостью. И кроме того, он сам держал в руках и свою, и чужие судьбы, сам управлял ими — уверенно, настойчиво. Он точно знал, чем все это кончится, что ждет его врагов, каким будет их конец. Одного он только не знал. А именно того, что в их игру вступило еще одно действующее лицо, что третьим звеном в их зловещей цепочке стал участковый, который так же неутомимо идет по следу, прикидывая, как ему одному всех их половчее задержать и доставить куда положено. Но и участковый еще не во всем разобрался. Почему, например, они идут врозь? Почему один из них заходил в село и предупредил сторожа? Почему были брошены сапоги — ведь без обуви в тайге то же самое, что без спичек. Много было еще вопросов. Но главный сейчас— куда они бегут? Участковый развернул карту, стал размышлять, стараясь предугадать, куда неудержимо стремятся эти трое? Скорее всего, вот к этому притоку. Видимо, там они спрятали похищенную лодку и собираются спуститься по реке. Значит, надо, срезав путь, выйти туда раньше их и, смотря по обстоятельствам, либо задержать их самому, либо взять в помощь людей. Участковый сидел у костерка, ворошил угли, думал. И совсем недалеко от него так же сидел у костерка Леня. А еще подальше — корчились в какой-то ямке на островке среди болота, пытаясь согреться, Косой и Чиграш, поджимавший под себя босые, израненные ноги. И разделяла их тайга, и связывала одна ниточка, на которой всего два узелка — страх и долг… Чиграш все больше отставал от Косого, с трудом ковыляя на разбитых ногах, обернутых рваными тряпками, в которые превратились рукава его телогрейки. Косой все реже останавливался, поджидая его, шел теперь не оглядываясь, сдерживая сильное и все растущее желание покончить с нытьем Чиграша одним выстрелом. И видимо, это вскоре случилось бы, но тут им выпала удача — наткнулись на павшего, видимо, подраненного лося, еще почти не тронутого ни зверем, ни птицей. Забыв осторожность, они прямо у туши развели костер и жарили и ели несвежее, затхлое мясо, рыча, обгладывали кости, утирали грязными руками грязные рты. И здесь же завалились спать, не думая об опасности, одурманенные сытостью и усталостью. Ночью они опять ели, а под утро Косой тихо встал, отрезал от туши здоровенный кусок, обвязал его, забросил за спину и пошел дальше, ступая осторожно, без шума, не оглядываясь. Чиграш чихнул от солнца, проснулся, сел, кряхтя, и стал перематывать на ногах тряпье. Потом он огляделся и, не подозревая, что Косой ушел совсем, подобрал обрезок мяса, сунул его в угли и раздул их, подложив немного дров. Он поднес кусок ко рту и вдруг встревожился. Вскочил, хотел позвать, но не решился, только махнул рукой и сел, заплакав в грязные ладони. - Когда он отплакался и поднял голову, напротив него стоял Леня. Стоял спокойно, держа карабин наперевес, чуть опустив ствол. И молчал. Чиграш икнул и отпрянул назад, наткнувшись спиной на дерево, и вдруг, приоткрыв рот, лихорадочно закрестился, приговаривая: «Господи, помилуй…» У Лени вдруг на секунду дрогнуло сердце — так он был жалок и слаб, этот Чиграш, так похож на голодную, изможденную собаку, еще недавно злобную и жестокую, а теперь совсем не страшную, вызывающую только брезгливую жалость. Но это быстро прошло, и Леня поднял карабин. — Не надо, — прошептал Чиграш. — Нельзя. — Что, худо тебе? Некому тебя кормить, некому твои вонючие портянки стирать, некому «поброть», да? И поиздеваться ты ни над кем не можешь. И морду никому не набьешь, и пинка не дашь. Плохо твое дело, а будет еще хуже. — Не надо, — опять попросил Чиграш. — Не убивай. Косой — и то меня пожалел. Леня отступил немного назад и бросил ему веревку. Чиграш закрылся руками как от удара. — Обмотай ноги и завяжи узлом, — сказал Леня. Чиграш сначала не понял, потом обрадовался, усердно закивал головой и начал обматывать лодыжки веревкой. — Спички есть? — Зачем? — опять испугался Чиграш, заподозрив что-то недоброе. — Дрова колоть, — усмехнулся Леня. — Давай сюда. Чиграш порылся в карманах и бросил ему почти полный коробок. — Теперь мордой вниз и руки назад. — Леня, брезгливо морщась, потому что сильно воняло то ли Чиграшом, то ли тухлым мясом, обвязал ему запястья, нарастил веревку и привязал ее к дереву. Чиграш снес все безропотно и только хлопал глазами. Леня помог, ему повернуться на бок. — Лежи здесь. И не ори. — Сдохну я тут. Не жалко тебе? И отвечать придется. — Не сдохнешь. Не жалко. Не придется. И тут Леня немного дал сбой, не выдержал суровой роли мстителя. Он расстелил палатку, перекатил на нее Чиграша и укрыл его свободным краем. — Пустил бы ты меня. Не уйду, матерью клянусь. Куда мне бежать — босому да голодному?